Дело было вечером

               

               

      Дело было вечером, делать было нечего.
      Кто на лавочке сидел, кто на улицу глядел. В общем, занимались, кто чем. Толя, например, пел. Борис молчал. Он вообще молчаливый был по натуре. Ну, а Николай ногой качал. Сидит себе на лавочке и качает ногой. Вперёд-назад, вперёд-назад.
      - Слушай, - повернулся к нему сидевший рядом Борис. – Перестань качать ногой. На нервы действует. И так за целый день в глазах мельтешит.
      Борис работал строгальщиком, и за целый день у него рябило в глазах от возвратно-поступательного движения резца туда-сюда, туда-сюда.
      Но Николай не реагировал на замечание Бориса. Николай работал водителем трамвая и считал, что лучший отдых – сидеть, покачивая ногами, давать им разминку, которой он был лишён на своём рабочем месте.
      - Слышь, - сквозь зубы повторил Борис, - перестань дёргаться ногами. Здесь не цирк, а ты не клоун.
      - А ты, любезный, перейди к себе домой, - огрызнулся Николай. – Там и командуй. Жене своей указывай.
      Борис плюнул на землю, встал во весь рост и взял одной рукой Николая за шкирку, то есть, за воротник. Николай тоже встал. Толя перестал петь и тоже встал, но лицом в противоположную сторону, чтобы в случае чего, заявить «где следовает» совершенно искренне: «Я ничего не видел».
      Николай, значит, встал и отвёл руку Бориса от своего форменного водительского кителя. Резко так встал. Нервно. С вызовом.
      Борис вызов принял и в свою очередь толкнул Николая в грудь, в то самое место, где у него висел значок «Отличник трамвайного движения», украшенный эмблемой трамвая и цифрой 1000000 километров.
      Николай расценил этот толчок в грудь, как удар по престижу и со всей силы боднул Бориса головой в челюсть.
      Борис хоть и был по натуре молчаливый, но хранил в запасе слова, от которых леденило душу и повышало кровяное давление. Эти слова вместе  с серией ударов он и обрушил на Николая.
      Николай тоже знал немало всяких слов. А что? Целый день в трамвае – наслушаешься чего угодно. Тут и фольклор. И народная мудрость. Так что Николай ничуть не уступал Борису в этом смысле. Да и удар у него был звонче.
      Поскольку дело было вечером, делать было нечего, то все остальные, - и те, кто на лавочке сидел, и те, кто на улицу глядел, окружили Бориса и Николая. Советовали. Подсказывали. Разумеется, вмешиваться, так,
чтобы силой, руками, никто себе не позволял, ибо знали неписанный закон: «Двое дерутся, третий не мешай». Очень мудрый, между прочим, закон, ибо «третьему» всегда больше всех достаётся. Так что окружающие с интересом наблюдали за происходящим, и закон этот не нарушали.
      Правда, один раз вмешались. Это, когда Борис с Николаем снесли лавочку. Сломали, то есть. Тут вмешались. Оттащили лавочку в сторону и послали в ЖЭК за столяром. А то потом не на чем сидеть будет. Послали, значит, и продолжали смотреть. Даже Толя, который вначале смотрел в противоположную сторону, теперь повернулся лицом к товарищам. Интересно же. Больше того, когда Борис оборвал у Николая пуговицы с форменного кителя, так Толя первый наклонился, чтобы их собрать. Николай поблагодарил его, сказал «Якши, теперь мой ход» и действительно сделал «ход конём», то есть, лягнул Бориса копытом под дыхало.
     Увлекательное ревю продолжалось, но было заметно, что его участники постепенно выдыхались. Зрители терпеливо ждали, когда они выдохнутся совсем. По всем внешним признакам это вот-вот должно было случиться: Борис теперь мог ориентироваться в пространстве только одним глазом, а у Николая, что-то заело с голосом, он стал шепелявить, заикаться, и уже не мог удивлять публику словесной пиротехникой, потому что, как только он открывал рот, то не удерживаемые дёснами зубы по одному, или сразу по два выпадали у него изо рта.
      Окружающие уже без всякого вдохновения следили за последними фазами поединка. Даже советовать перестали. Полностью потеряли интерес. А тут прибегает из ЖЭКа тот, кого посылали насчёт лавочки. Прибегает и говорит:
      - Ответили мне: «Лавочку чинить не будем. Знаем, мол, вашу лавочку. Сами сломали, сами и ремонтируйте».
      Что тут стряслось! Общественность  мгновенно встрепенулась. Глаза у неё, общественности, загорелись недобрым блеском. Единой сплочённой массой все, как один, двинули в городскую управу, подхлёстываемые чувством справедливого гнева и возмущения. Ещё и репортёра с собой прихватили. С фотоаппаратом «Зенит». Сказали, что он корреспондент телепередачи «Человек и закон».
      Под таким натиском мэр сдался меньше, чем за минуту. Пообещал немедленно подчинить лавочку. Тут же снял трубку и дал кому-то руководящее це-у.
      - То-то же, – удовлетворённо гудели жильцы, возвращаясь с победой из мэрии. – С коллективом лучше не спорить. С ним шутки плохи. Потому что народ – это сила.