Если вы хотите уберечь детей от плохих мыслей, почитайте им сказку. Например, Пушкина: «Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех умнее, всех румяней и белее?» Сколько раз эта сказка, которую рассказывала бабушка, помогала Оле и Юре Глыжевым забывать о чувстве голода в блокадном Ленинграде! Кода началась война, Оле исполнилось 8 лет, Юре – в два раза меньше. Отец ушёл на фронт, старший брат пропал без вести, когда разбомбило поезд, в котором он ехал, мама работала, и хранительницей семейного очага стала бабушка. Она и сказки рассказывала, и с любой бедой помогала справиться. Она пережила гражданскую войну и знала, что ожидает её родных:
- Бабушка всё время внушала: «Будет тяжело. Но вы не отчаивайтесь, потом будет всё хорошо. Война – это голод и холод, и перенести всё это нужно стойко».
Уже в первые дни бабушка начала готовиться к худшему. Она заказала землянку, которую выкопали наёмные рабочие на пустыре недалеко от дома. Она стала запасать хлеб:
- А у нас, как началась война, ещё давали по булке хлеба каждому. Пожалуйста, стой в очереди, и дадут. И бабушка ходила, и нас с братом брала. И давали нам по три булки хлеба. Но все она нам не давала. Порежет на сухарики: это съесть, а это оставить.
Как выручили эти сухарики потом, когда началась блокада, и ленинградцам стали выдавать всего по 125 граммов хлеба в день. К тому времени Олина семья уже перебралась в землянку. Это произошло после того, как в её дом на Выборгской стороне попала бомба:
- Как сказали «воздушная тревога», мы все побежали к двери. А тут – взрыв. Я оказалась в самом низу. От взрыва стёкла посыпались, всё посыпалось. Лежу на стеклах, а за мной вся куча. Бабушка оказалась самой последней. тетя Зина, жена брата мамы, её дети, брат, потом я. Мы смотрим: дом вроде есть, и вроде нет: только столбы торчат. Вышли и плачем: «Где теперь, бабуля, жить будем?» А бабушка и говорит: «Ключ-то от землянки у меня в кармане, пойдёмте в землянку».
Так и началась подземная жизнь:
- У нас в землянке нары были, и соседи на нарах. Под нарами мешки разные, барахло. Продув был сделан. Отапливались самоваром, в нём и воду грели. Спали не раздеваясь.
Детей часто оставляли одних, но им не было страшно. Они были уверены, что бабушка обязательно вернётся, и коротали время с любимой рыжей кошкой. Ни у кого и в мыслях не было пустить её под нож, как это случалось в блокадном Ленинграде очень часто. В семье хоть и было голодно, но не до отчаяния. Опять же благодаря бабушке:
- Когда стали выдавать по 125 г, она выдавала по два сухарика. Утром брату отдавала свой сухарик. Он утром проснется, пососёт сухарик, попьёт чайку.
На улицу детей одних не выпускали: велика была опасность, что их утащат людоеды:
- Соседка сколько раз спрашивала: «Почему детей не выпускаете?» Как потом оказалось, она хотела нас съесть. Это потом уже, в эвакуации, наша бывшая соседка нам рассказала: «Иду однажды, вижу бабушку. У неё за плечами мешок, а из него слышится плач. Спрашиваю: ты что несешь? Она: как чего? ходила к знакомой, и она мне поросёночка дала. Тогда соседка сообщила в милицию. Бабку арестовали, а в мешке ребёночек.
Как-то Глыжевым сообщили, что в одном из ленинградских госпиталей находится глава семьи. Раненый. Это случилось ещё до того, как разбомбили дом:
- Он как при смерти лежал сначала. Я говорила, что жалко, чтобы поскорее поправлялся.
О том, что его родные живут в землянке, отец узнал лишь тогда, когда выписывался из госпиталя:
- Мы посидели в землянке перед отправкой на фронт. Он отдал нам паёк и ушёл.
Отец ушёл навсегда. С дороги он прислал письмо: «Иду по Ладоге до распределительного пункта. Очень болен. Как дойду, неизвестно». Не дошёл. Пропал без вести. Может, попал под бомбёжку, а, может, утонул.
Когда бабушка ухаживала за Олиным отцом в госпитале, она познакомилась с врачами и через некоторое время устроилась туда работать. С ней ходила и Оля:
- Как пришли, врач говорит: «Будет трудно, будут умирать. Кто без руки, кто без ноги, кто без глаз. Придётся слово ласковое сказать, покормить».
Госпиталь стал палочкой-выручалочкой. Шёл 43-й год, все бабушкины съестные запасы закончились, и госпитальное кормление пришлось как нельзя кстати:
- Что давали в госпитале солдатам, то и нам: суп, чуть кашки. Им сахар давали, а нам не давали. Но они всё равно с нами делились.
Однажды, когда бабушка с внучкой возвращались из госпиталя, объявили воздушную тревогу. Но вместо бомб неожиданно посыпались листовки. Поднимать их, а тем более, читать ленинградцам не разрешали. Но Оля всё же осмелилась:
- Говою бабаушке: «Давай поднимем». Она: «Нельзя. Вдруг увидит кто». – «Да она к моей ноге прилипла». Я подняла, перевернула, а листовка на двух языках. И она прочитала: «Мне в Ленинград не войти. Там стоят бочки с водой, ящики с песком и старухи со свистком». Так оно и было. И мы с бабушкой рассмеялись. Я один-единственный раз услышала бабушкин смех: «Вот видишь: есть бог, и немцу страшно стало, ничего у него не вышло».
Но из Ленинграда Глыжевы всё-таки уехали. В 44-м. Пункт назначения – небольшой волжский городок в Саратовской области Балаково. Ехали в теплушках, долго, и дети развлекались тем, что смотрели в вагонные щели:
- Видели, как всё было разрушено. Даже мимо зоопарка проезжали. Там – звери. Думали: «Надо же, бродят голодные. Вдруг их опять бомбить будут». Страшная картина. А к Саратову подъезжать стали, такой разрухи не было. И мы уже как-то успокоились.
В Балаково из Саратова перебрались на пароходе. Первое детское впечатление от чужого города – чёрная ягода, которую продавали на местном базарчике:
- Мы с бабушкой пошли на рынок. Я спрашиваю у женщины: «Почем черника?» А она говорит: «Это не черника, это бармзника». Черника, значит.
Беженцев поселили в дом, где уже жили две семьи. И Глыжевым отвели не комнату, а угол на кухне, у печки:
- Небольшая кухня, печка русская, телёнок привязан. Тюки стояли, и на них мы спали. Это считалось - нас разместили: ведь некоторые боялись пускать.
Это уже потом, когда с фронта раненый вернулся хозяин, местный милиционер Вельдяев, Глыжевым выделили отдельную комнату. Но главное было другое. Исчез страх за свою жизнь. Особенно ликовал Олин братишка. Ему после ленинградской подземной жизни впервые разрешали бегать по лужам.
Война закончилась.
Спустя два года после Великой Победы умерла бабушка. Она выполнила свою миссию.
2004 г.