Война с Гитлером неизбежна. Об этом накануне 1941 года в Советском Союзе знали все. Однако известие о нападении гитлеровской Германии застало страну врасплох. 22 июня 41-го студентка медицинского училища города Балашов Саратовской области Клава Беспалова готовилась вместе с подругами к экзаменам за второй курс:
- В 3 или 4 часа дня по радио услышали, что началась война, и девчонки прибежали к нам. Нам казалось, что всех шапками закидаем. На следующий день пришли сдавать экзамены, а наши преподаватели уже в форме.
Последний, третий курс будущие медсёстры освоили ускоренными темпами и уже в декабре 41-го были готовы отправиться на фронт:
- Пришли в военкомат, а там, в учётном столе – наш преподаватель военного дела. Он нас прогнал. Тогда на военный учёт женщин брали с 19 лет, а нам было по 18. Ну, мы сели на ступеньках и сидим. День, два. Каждый день ходили, и однажды к нам подошёл тоже наш преподаватель. Мы ему всё рассказали. А ему как раз поручили сформировать госпиталь. Он сначала зашёл в военкомат, вернулся к нам, переписал наши фамилии и сказал, чтобы мы пришли в отдел кадров (госпиталь был в здании нашего училища).
В первые месяцы раненых было не так много. Однако с началом Сталинградской битвы они стали прибывать и прибывать. Самый мощный поток с августа 42-го. Клаву поставили к самым тяжёлым:
- Один был моряк. У него антонов огонь, анаэробная инфекция. Красивый, большой. Ему ампутировать конечности нельзя было, потому что гангрена до бедра развилась. И вот ему делали широкие разрезы, чтобы закладывать туда повязки с лекарством.
Подобных раненых было очень много, и, как правило, они умирали. Первая смерть привела молодую медсестру в отчаяние:
- Один их таких. Врачи, конечно, знали, что он умрёт. Но мы – молодые, до нас ещё всё не доходило. Вот он у меня ночью умер. Я побежала к врачу. Я у него училась. Он посмотрел, зафиксировал смерть и говорит: «Через два часа надо выносить». Но это было летом, и он никак не застывал. Я его потрогаю, а он тёплый. Я опять к врачу: «Он не умер». Он говорит: «Умер, и не реви». Я чуть позже опять к нему: «Как я его буду выносить, когда у него руки теплые, не застывают?» Он пришёл, ругается, говорит: «Дура, ты дура набитая! Ты что, будешь реветь над каждым раненым? Сейчас их потоки будут, твоих слез на всех не хватит».
Вскоре Клава привыкла. И не только к смерти. Привыкла и к тому, что часто раненых привозили в червях и во вшах:
- Летом это мухи. А их же грузят в товарные вагоны (не в санитарные поезда). Не то, чтобы быстро доставили. А мухе достаточно сесть на рану. Привозят, открываешь повязку, а там – черви. Это же неприятная картина. Обливали эфиром или хлороформом. А зимой полушубки. Иногда привозили, а на них шерсть шевелится от вшей.
Но о том, что тебе это не очень приятно, нельзя было и виду подавать. Раненые-то не виноваты, что оказались в таких тяжёлых условиях:
- Отвращение было: когда пойдёшь в столовую, а там тебе блюдо мясное подают. Я никогда не морщилась, никогда виду не подавала. Говоришь с раненым ласково, обнадёживаешь.
Не раз медсёстрам приходилось делиться с ранеными своей кровью. Клава Беспалова за всю войну отдала 3 литра. Практически не отрываясь от основной работы:
- Если кому-то нужно было, нас не упрашивали. Подходили и говорили: нужна кровь. Полежишь после этого часа два, дадут сладкого чая или компот. - Как себя чувствуешь? – Нормально. - И опять к своим обязанностям.
Но не только своим помогала Клава. В Балашове был госпиталь для военнопленных. Направляли её и туда:
- Ненависти не было, потому что мне пришлось встречаться с беспомощными людьми. А вот эти, румыны, плохо воевали. Их у нас в Балашове полно было. Они тоже несчастные такие, придут к нам, дрова рубят. Мне они тогда врагами не казались.
Медсестра в госпитале и спаситель, и исповедник, и подруга. Сколько Клава заветных мыслей узнала, сколько писем домой под диктовку раненых написала, сколько добрых слов и признаний в любви выслушала. Ребята-то молодые, любовью не избалованные. Ох, и ревновали, если кому-то из них она внимания больше уделяла. Но Клава, стараясь быть доброй и ласковой со всеми, лишнего себе не позволяла:
- Я себя не настраивала, думала, пока война не кончится, замуж выходить не буду. Потом воспитание деревенское. И я не допускала безумной любви. Ну, понравится парень, а куда с ним пойдёшь, где встретишься? Это уже после войны были танцы. А так, я вам скажу, главное было досыта наесться и отоспаться. Мы ж недосыпали.
Впрочем, вспоминает Клавдия Михайловна, не все такими, как она, были. Некоторые даже замуж выходили по нескольку раз. Тогда госпитальные-то браки не регистрировались. Только к концу войны специальные приказы в госпитале появились. Они и были брачным свидетельством военного времени.
А там, в Балашове, Клава Беспалова испытала ещё и первую бомбежку. Хотя и бомбили железнодорожную станцию, всё равно было не по себе:
- В августе 42-го была на ночном дежурстве. Объявили воздушную тревогу. Недалеко стояла зенитная батарея, и началась зенитная свистопляска. Это страшнее, чем бомбёжка. В это время всех ходячих отправляли в подвальное помещение. Тяжёлые оставались, и вместе с ними дежурная медсестра. А раненые говорили: «Нам-то всё равно, а ты-то за что пострадаешь?»
В мае 43-го госпиталь отправили вслед за наступающими войсками в городок Россошь Воронежской области. По дороге медики стали свидетелями бомбёжки одной из станций. Эшелон остановился за километр от неё и под бомбы не попал. Но в родном Балашове всё равно были обеспокоены:
- В Балашове была целая паника. Дошли слухи, что нас разбомбили. Пришлось даже письмо родителям писать, успокоительное.
В Россоши в течение нескольких месяцев госпиталь обслуживал раненых с Курской дуги. А в декабре – снова дорога. В только что освобожденный Днепропетровск. Мост через Днепр был уничтожен, и состав переезжал реку по понтонам. Ещё одно испытание для трепетного сердца:
- Едешь, а вагоны идут то вниз, то вверх. Очень неприятное ощущение. Поезд идет медленно. Мороз по коже: вдруг бомбить начнут – все в Днепре окажемся.
После Днепропетровска была Румыния. Там госпиталь даже не развернулся, но зато медики успели вкусить сытную румынскую жизнь:
- Ну, мы приехали в Румынию, а там полные магазины всякого барахла, очень дешёвого. 1 рубль ценили за 100 лей. Много можно было купить. В ресторане за 3 рубля можно было хорошо поесть. Но это быстро прошло.
Последним местом дислокации стал небольшой венгерский город Сегет. Известие об окончании войны пришло сюда за день до официального объявления победы:
- По городу ещё 8 числа мадьяры ходили с транспарантами «Война капут». А в 6 утра 9-го уже наше радио заговорило.
После войны Клава Беспалова осталась в госпитале ещё на год. За это время она узнала, что далеко не все радуются победе советской армии:
- Уже окончилась война. И врезался в ворота студебеккер. Командир и шофёр сразу умерли, а все, кто сидел в кузове, ослепли. Это венгры напоили их вином из древесного спирта. А он действует на зрительный нерв. Ну, разве это дружелюбные люди.
Но победа оставалась победой. Даже спустя 60 лет Клавдия Михайловна считает её главной радостью в жизни. И 9 мая, несмотря на больные ноги, всё равно пойдёт к обелиску. И опять вспомнит, как они с подругами, совсем ещё девчонки, устав от страданий своих подопечных, не скупились на улыбки и добрые слова. Сколько солдат благодаря этому вернулось к жизни, никто никогда не подсчитывал. Доброте статистика не нужна.
2005 г.