Wasserreinigung -1946. Бернбургский объект

 
                Бернбургский объект

     Бернбург  - город медведь. Небольшой живописный городишко, которых в Германии немало. Рекой Заале город делится на две части. Замок на берегу реки с неприступными стенами, вероятно,  во времена тридцатилетней войны служил надёжным  укрытием  от недругов князя Анхальт-бернбургского Кристиана.  Русская императрица Екатерина II родом по отцу из этих мест   была принцессой Анхальтской.

     Заняли номера в гостинице «Золотой шар»  на Вильгельмштрассе. Прошли по улицам города. Какая разница в климате!  Уезжая из Башкирии мы видели ещё не растаявший снег, а на разбухшей от паводка Белой  наблюдали плывущие большие куски льда. Москва нас порадовала  робкой зеленью травы и распустившимися почками на деревьях.  А здесь буйство зелёного царства, даже зацветают розы, которых здесь в изобилии. Признаться, всё это производило на нас сильное впечатление и мы не уставали восторгаться красотами местной природы.  Здешние немцы выглядят лучше, чем берлинцы. Вероятно, ещё могли доставать кое-что из питания.

     На следующий день  явились  на приём к начальнику объекта.  Полковник Лундин начал расспрашивать о Стерлитамаке, но мы не испытывали ни малейшего  желания  поддерживать этот разговор. Он, видимо, заметив это, сменил тему. В конце беседы полковник  распределил нас по рабочим местам. Пётр Михайлович попал к  технологу завода, Даниил Демидович и Борис Михайлович - в транспортный отдел. Мне же, я считаю, повезло больше: меня Лундин  направил  на производство - на демонтаж и консервацию технологического оборудования «Каустика» крупнейшего цеха всего завода.

      Я остался довольным  назначением, так как оно предоставляло  целый ряд возможностей для профессионального роста: 1). Знакомство с технологическим оборудованием получения каустика, 2) Опыт работы  с массой людей, 3) Работа совместно с  немецкими мастерами и инженерами, что позволило бы  изучать немецкий опыт  в процессе работы. Это, я считал,  было бы самым ценным. Полковник сказал, что начальником объекта «Каустика»  работает  инженер  Крапухин Борис Алексеевич. Я записал фамилию.

     После обеда я направился в цеховое бюро. Когда я вошёл в комнату, то увидел сидящего за столом человека лет сорока-сорока пяти, пухленький блондин, в очках. Он пытался говорить о каком-то аппарате с мастером - немцем, который, облокотившись на стол, что-то рисовал на небольшом листе бумаги. На полурусско-немецком языке инженер Крапухин что-то доказывал мастеру, который ничего не понимал, или притворялся непонимающим.
- Зи ферштеен, это, ну-дизе шнель красить,- после слова «шнель» инженер усиленно рисовал на бумаге красным карандашом, пытаясь таким способом заменить слова «красить». Мастер, вылупив  бездонной голубизны глаза, повторял два слова:
- Нах маркиринд…

     Я присел на стул, ожидая конца этого трагикомичного представления.  Много было в этой сцене смешного, впрочем, больше печального, но я всё же заулыбался.  Карпухин поверх очков недружелюбно глянул в мою сторону и немного покраснел. Вероятно, поняв, к чему относится моя  улыбка,  обратился ко мне с фразой оправдания,
- Вот, понимаете,  больше  полугода в Германии и никакого успеха в немецком. Учу слова, следом забываю.
- А уроков языка Вы не берёте?, – заметно примиряюще поинтересовался я.
- Нет, времени нет, да и, вообще, знаете, русская лень. А ведь в действительности можно было бы полностью овладеть, удобный случай, хорошая практика….   Ну да бог с ним!
Он сделал паузу. Я представился. Полковник, вероятно, уже  по телефону  предупредил  о моём приходе.

     Поговорили немного на отвлечённые темы. Вспомнили о Москве. Оказывается, он москвич. В конце инженер, спохватившись  по срочному делу, сказал мне:
- Приходите завтра к семи, начнёте знакомиться сами с работой, цехом, а затем, что непонятно будет, я расскажу.
 Я поблагодарил, пожал руку и направился в «Золотой шар». Из первой небольшой беседы  заключил, что мой шеф, несмотря на возраст, довольно добродушный малый. Посмотрим, что будет впереди. По пути в гостиницу  случайно забрёл в большой сад. Прекрасные тенистые аллеи, скамейки, трава, цветы. Там, где растёт трава и цветут, благоухая, цветы, я прочитал категоричные объявления  военного коменданта города на русском и немецком языках: «Рвать цветы, ходить и лежать на траве строго воспрещаю. За нарушение - штраф».
 
    Присмотревшись,  я понял, что  это старинное кладбище. Повсюду видны надгробные памятники и плиты, гробницы и прочее. Из надписей заключил, что хоронили здесь знатных людей города. Я выбрал наиболее удалённую скамейку в тенистой аллее. Сел. Вдохнул прекрасный  свежий воздух. Тишина. О! Как хорошо. Мысли одна за другой. Вот она жизнь и смерть!  Эти гробницы, плиты, кресты и надгробные памятники повествуют о том, что те, которые  погребены  под этими плитами, тоже когда-то жили, любили, страдали, переживали. Я же сижу здесь. Я даже не думаю, что когда-то и мне предстоит такая же участь. Чувствую себя молодым  и здоровым. Да! Как несправедлива природа, назначив такой короткий для человека отрезок жизненного времени!

     В конце аллеи показался  белоголовый мальчуган лет пяти. Он бежал по аллее. За ним шла молодая женщина, видимо, его мать. Стройная блондинка, с  прекрасными  линиями  тела, на вид не старше двадцати двух лет. Немчёнок подбежал к моей скамье и впился своими синими-синими глазёнками в меня. Он смотрел как на нечто диковинное, возможно ему мать сказала, что на скамейке сидит русский.   Я поманил его пальцем, мол, не бойся,  подойди ближе. Он надулся и, не  оборачиваясь, медленно попятился прочь. Подошедшая  к этому времени блондинка громко рассмеялась и, взяв за руку сына, присела на скамейку. Пыталась  о чём-то говорить, но, поняв, что я  знаю по-немецки не больше, чем она по-русски, перестала. С любовью смотрела на  сына, который ухитрился поймать бабочку и с видом победителя показывал  ей.  Она опять звонко рассмеялась и что-то сказала сыну. Последний, глядя исподлобья, неохотно протянул бабочку мне. Я рассмотрел её и возвратил хозяину. Он пролепетал восхищённо:    
     - Мутинг, русс ист гут!
Затем внимание мальчика переключилось на  мою форменную фуражку со звездой, лежащую  на скамье. Он взял её в руки и начал водить пальчиком по лучам звезды. Мы с блондинкой с интересом наблюдали за этим занятием. Я заметил,
     - Прима зон!
Для немки это было высшей наградой. Она с гордостью ответила,
     - Эрстэ! – и деловито вытерла нос своему  чаду.
Глядя на этого маленького представителя  немцев, я подумал:  Какова будет его судьба? Поймут-ли хотя бы эти дети, что немцам надо жить совершенно по-другому. Только это, новое поколение уже не будет отравлено духом нацизма.

      В гостинице друзья были уже дома. Даня чертыхался во всю по адресу  капитана Фейгина, который не успел ещё по- настоящему сдать дела, а уже смотал удочки и весь день  не появлялся  на объекте.
   
     На следующий день ровно в семь я был  уже возле цеха. Только сейчас  воочию  увидел, сколько немцев работало на демонтаже и консервации цеха каустика. До тысячи человек! С началом работы я  пошёл осматривать  цех, рабочие места. Перед моими глазами  за два часа вырисовывалась грандиозная  картина демонтажных работ. Все проходы, переходы, площади заставлены аппаратами. Целая армия немцев ещё продолжала демонтаж оборудования. Большая группа женщин занималась очисткой и покраской аппаратуры.

     Два часа наблюдения  за этим процессом значительно подняли моё   настроение.  Преисполненный бодростью и энергией, я отправился  в цеховое бюро. Инженер только что пришёл. Мрачный сидел он за своим столом, сжимая  руками взлохмаченную голову. Видимо, перебрал малость мой шеф с вечера. Поздоровались.
     - Ну, как впечатление? - спросил он.
Я ответил, что первое впечатление неплохое,  как будет дальше – посмотрим.
Затем мы пошли по цеху вместе. Он мне представил обер-мастера   Хегематтера, мастеров Вандонельса, Коха и др. Все они были в белых костюмах, что резко выделяло их из общей массы работников и позволяло  быстро отыскать. Через переводчика я представился и сказал  мастерам о том, что будем работать вместе и  работать лучше, чем   раньше. Они отвечали с энтузиазмом, хотя из-под очков  на меня смотрели холодные глаза с плохо скрытым   презрением и  даже ненавистью.

     Инженер показывал всё, и нельзя было сказать, что он был не в курсе дела. Подошли к большой группе женщин, очищавших ржавчину и красивших аппаратуру. Было жарко.  Солнце жгло, как в июле. Немки поснимали всё, что могли; некоторые были в трусах и бюстгальтерах. Поистине, чудесная картина!  Здесь были блондинки естественные и искусственные, брюнетки и шатенки и просто с красными волосами, что  свойственно   большинству немок.   Все они смотрели на нас. У моего шефа подозрительно засверкали огоньки в глазах. Я шутливо заметил это ему.
     Он ответил без тени смущения:
     - О, нет, дорогой, не потому мои глаза загорелись, что я вижу столько полуобнажённых, молодых женских тел…- он сделал паузу
     - Скорее оттого,  что мы заставили работать эти дамские пальчики, которые раньше ни к чему не прикасались. Вы посмотрите, как эта обоятельная блондинка в трусах старательно вычищает соду из «Империал-фильтра». Замечательно! – восторженно закруглил он.

     И действительно. Я взглянул на миниатюрную блондинку в трусиках. Она стояла перед фильтром, стройные ноги, а плечи совсем детские, так и хотелось сжать их в объятиях…. Блондинка заметила мой слишком продолжительный взгляд, слегка зарделась и какой-то особенной улыбкой ответила мне. Ох, эти мне женщины!  Женщины всегда остаются женщинами! Я больше, чем уверен, что эти миниатюрные пальчики нежно выстукивали на рояле рапсодии Листа, нежные танго и стремительные фокстроты.  Сейчас она чистила «Империал-фильтр». Это полезнее для неё, чем музыка. Теперь она знает, что главное для жизни не музыка, а работа.

     Пошли дальше. Вот работает группа немцев - мужчин. Они демонтируют  бункер высотой в три этажа. Я смотрю на эту «высшую расу» и мне становится смешно. Видимо доктор Геббельс за образец  «высшей расы»  брал себя. Если это так, то нет возражений.  А эти представители «высшей расы», которые сейчас были перед моими глазами, все вместе не стоили нашего последнего мужичка с рязанской губернии.
     Когда мы стояли перед бункером, к нам подошёл мастер Хегематтер. Он что-то крикнул по–немецки наверх, и оттуда, вместо ответа, послышались многочисленные удары молотков.
     - Заработали,- флегматично заметил инженер.
     Мы направились в бюро.  Мой шеф прошёл несколько шагов, а затем, как бы вспомнив что-то важное, внезапно остановился,
    - Да, я  Вам хочу сразу же продемонстрировать   некоторые образчики работы.

     Зашли в компрессорную станцию  углепомольного отделения.  Здесь стояло несколько ящиков. Первое, что бросилось в глаза это то, что на всех ящиках солидной величины были безграмотные надписи: «Привет Родине!» «Родина получай!» и пр. Борис Алексеевич показал мне содержимое ящиков. В них ценнейшее оборудование. Упаковка  проста до безобразия и столь же безобразна. Ящик из досок, в ящике компрессор без крепления, без «салазок», распорок и пр.
     - Уверяю Вас, что таким образом упакованный компрессор Родина не получит – сказал с тревогой в голосе инженер. Излишне говорить, что это варварское отношение к ценному оборудованию.
     Я спросил:
     - Кто же это так  расстарался?
     - К сожалению, наши солдаты,- ответил он.
     - Ведь это  полная  техническая  безграмотность, более того – вредительство,-возмутился  я.
     - На «Каустике» - ещё более или менее,  на энергообъекте дело совсем швах.
     - Расскажите?- попросил я.
     - Завтра оперативка, услышите сами. Александр Александрович будет отчитываться.

      Поздно вечером я лёг в постель, но долго не мог уснуть. То, что я увидел сегодня, меня по-настоящему взволновало: ведь это только начало большого дела. Демонтированное оборудование лежало сейчас на земле. Его надо было тщательно очистить, покрасить, перебросить за тысячи километров и там снова выстроить завод, который должен  выдавать продукцию.
Сколько для этого потребуется времени? Если, как это записано в пятилетнем плане,, Стерлитамакский содовый завод уже в 1950 году будет давать продукцию, то я не по книжкам, рассказам и кинофильмам, а в действительности увижу это.
     Тогда, тогда всему миру ещё и ещё раз придётся «снять шляпу» перед социалистической системой ведения хозяйства.

     В конференц-зале Бернбургского содового завода фирмы «Сольвэ» стоит громадный овальный стол, покрытый  зелёным сукном. На стене  большая картина в тяжёлой,  позолоченной раме – величественная панорама завода, напротив - портрет  легендарного  бельгийца Эрнста Сольвэ, основателя компании «Сольве». Вокруг стола на удобных кожаных креслах разместились советские инженеры.
     С виду офицеры, от полковника до лейтенанта, но все  инженеры. Могли бы  стены  этого амбициозного конференц-зала ещё пяток лет назад   предположить о  «компании», которая сегодня собралась  вокруг  внушительного стола?  Нет, конечно!

     Седой подполковник, с орлиным носом, начальник энергообъекта – Александр Александрович Орлов. Ему около шестидесяти. Сорок лет своей жизни он отдал производству. Почтенный старый специалист, прекрасный инженер- котельщик. Но сегодня он отчитывается перед теми, кто ему гож в сыновья. Ничего не поделаешь! Промахнулся старик. Ценнейшее электрооборудование,  электромоторы  упаковывались без необходимой консервации, при погрузке ящики рассыпались, как спичечные коробки, моторы вывалились под откос. Просмотрел, если не сказать проворонил. Полковник Лундин, начальник объекта, представляет  ему слово. В конференц-зале тишина. Слышно, как в коридоре немцы ходят на цыпочках.
    Александр Александрович начал, медленно, веско.
     - Нужно прямо сказать, что я и мои помощники на объекте проморгали, но всё это можно исправить.
     И старый специалист начал излагать практические мероприятия по ликвидации последствий недосмотра. Но этим подполковнику отделаться не удалось. Его отчёт был подвергнут всесторонней критике.  И вот только тогда я впервые ощутил, что не всё  на объекте идёт  гладко, что не всё время немцы бывают так послушны, как это кажется. Да, этот волк в овечьей шкуре делает своё гнусное дело. И эти моторы были первым доказательством того, что борьба идёт, борьба продолжается. Это говорит о том, что  бдительность здесь нужна, как нигде.
     - Смотри за немцем в оба,- заключил полковник.
      С первых дней  работы я стал внимательно присматриваться к немцам.


Продолжение следует.