«Главное – идти по жизни честно»
– Ну, слава Богу, вот здесь и остановимся, – рассказывает Максим Маркович Огнев о стародавних временах. – Глякося, какая красотишша-то дивная. Пожалуй, это и есть, мужики, Беловодье. Помолимся Всевышнему. Сполнилась мечта наша. Места, видать, рыбные. А кедровник, батюшки ты мои!
– Дак и поля-то сам то хлебопашеством заниматься.
– А для скота сколько воли-то. Это ж, пожалуй, лучше рая места.
– Но-но, ты не богохульствуй, ядрена вошь. Ишшо накаркаешь. Однако и, правда, шабаш. Здесь остановимся. Сколько мытариться. Все, станцуемся…
Сижу и слушаю, затаив дыхание, однако не выдерживаю:
– Маркыч, ты это сам придумал или как?
– И ничего не сам, – нарочито обиженно возражает. – Стал бы я тебе на старости лет небывальщину сказывать, мил человек.
– Да ладно, извини. Не подумавши, брякнул, – иду на попятную.
– То-то же. Это мне мама рассказывала, а ей её мама, ну, словом, бабушка моя. Знаю, знаю, сейчас спросишь: когда они здесь появились и откуда. Так ведь, мил человек?
Видя, что я утвердительно качаю головой, Максим Маркович продолжает:
– Вот ты не поверишь – в 1858 году. Это же столько воды утекло с тех пор.
– Ты хочешь сказать, что род Огневых живет здесь уже полтораста лет?
– Именно, то и хочу сказать.
– Солидно, – замечаю я. – Мои на Алтае появились во времена Столыпина. Аж с Малороссии. Отсюда я украинскую мову и знаю. А твои, если не секрет?
– Да какой секрет. Вятские мы. Поди слыхал? Это Кировская область сегодня.
– Обижаешь, старина. Вятку в Киров переименовали в честь большевика Сергея Мироновича Кирова, аккурат после его убийства. Дальше-то как всё пошло?
– А вот так и пошло, мил человек. Обустраиваться стали. Целый поселок постепенно вырос. Около моста через Катунь. Там сегодня один домик-то и стоит. Его в народе так и кличут: дом, где Артём – смотритель моста – жил. Знаешь поди?
– Конечно, знаю. Я ведь сюда к вам на рыбалку за карасём езжу.
– А ведь когда я мальчонкой был, там 18 дворов стояло, школа-восьмилетка, интернат.
– Ух ты! Даже не верится.
– А чего не верится. Жизнь идёт, что-то и меняется, – философски замечает Максим Маркович, – и всё, что прожито, хорошо помню. Бабушка 85 лет прожила, подбираюсь и я к этому сроку, чуток осталось.
– Эт-то что такое? Это о каких сроках разговорчики. Ты это брось, Максим Маркович. Перво-наперво. В 2020 году торжественно поднимем по рюмке чаю за твои 90! А потом уже недалеко и до ста лет. А чего? Вон артист Зельдин – 99 лет со сцены не слазит, поёт и пляшет. Чем ты хуже? То-то. Давай-ка, вещай дальше.
– Ох, и шутник ты, Александрыч. Ладно, слушай дальше. Отец и мать, как водится, в 30-е годы прошлого века при колхозе были. Назывался он «Красная звезда».
– Скажи, а как колхозная жизнь, нравилась она людям или нет.
– Нравилась, не нравилась. Кто об этом тогда спрашивал или говорил. Надо, вот и жили, – сдипломатничал Маркыч. – Сам знаешь, куда вякальщиков тогда отправляли. Матери, знаешь, чем приходилось заниматься? Паромницей работала, тогда ведь никакого моста и в помине не было.
– Да ладно, – недоверчиво вылетает у меня.
– Истинно говорю. У мужиков другие заботы. Отец, как зима, на промысел в тайгу. Кормить, одевать нас с брательником Иваном как-то надо было. И нам, ребятишкам, дел по горло было: ягода, рыбалка, орехи, уход за скотом. А как же. Знаешь, чего хочу тебе сказать? Жили трудно, не очень уж досыта, но как-то дружелюбно что ли. И в школу вовремя пошли. В 38-м в первом классе учился. Перешел в четвёртый – и вот она, война.
Вдруг он как-то странно посмотрел на меня и неожиданно спросил:
– Ты в вещие сны веришь, таинства разные?
– Да как сказать, – опешил я от такого поворота.
– Тогда слушай. Перед самой войной бабушка сказывала: видела. Зимой с сорокового на сорок первый. Ты только не улыбайся, вначале послушай. Видит бабушка огненные столбы по всему небу, во сне значит. Полыхают, да так ярко и жутко. А больше ни разу не снились. А то Гитлер со Сталиным снились. И тоже перед войной. После этого как не поверишь. Сталин в Гитлера стреляет, стреляет, и тот падает. Разве не вещий? А вот еще. Это уже со мной, мил человек, было. На рыбалке, на Катуни. Ночью проснулся, а по реке такой жуткий стон, тяжелый, протяжный, и несколько раз повторился. Больше ни разу такого стона в жизни не слышал.
– Ну и жути ты, Маркыч, порассказывал, аж не по себе как-то. Лучше про учебу свою до конца доведи.
– Про учебу, так про учебу. Представь себе, война войной, а у нас в Мульте семь классов в школе стало. Это было великое дело для того времени.
– Вполне с тобой солидарен. Противно, когда начинают язвительно говорить о советской власти. Без нее, Маркыч, разве получил бы я образование? Да никогда в жизни. Извини, перебил.
– Ничего, ничего, мил человек. А я знаешь, где среднее образование получал?
– Где?
– В райцентре. В девятом классе один учиться остался, пришлось доучиваться далеко от дома. И на лодке, и на лошади, и пешечком – всяко доводилось добираться до райцентра. Представь себе, а экзамены сдавал в городе, в 6-й школе.
– Это почему же так?
А потому что в Усть-Коксе не было учителей с высшим образованием, вот почему.
– Вот тебе и карусель.
– Карусель, да еще какая.
– И не боялся чужим учителям экзамены сдавать?
– Не боялся, скажешь тоже. Но ведь надо было.
Вот это «ведь надо было» Максима Марковича покоряло меня всегда.
– И так как-то получилось, что свою жизнь связал со школой, – Маркыч, как мне показалось, засмущался, словно не решаясь продолжить, затем развел руками и сказал:
– Мне всю жизнь нравилось возиться с детьми. Сам-то вот почему на отдых не уходишь?
Тут уж я замялся в неловкости:
– Так ведь школа и для меня дом родной. Но разговор не обо мне. Давай о тебе продолжим.
– Слушай, давай чуток передохнем, а? Чайку попьём. У меня пряники и печенье есть.
Соглашаюсь, зачем же обижать хорошего человека. За чаем хозяин вспоминает со смешком, как был в роли подопытного кролика у врачей. Его, оказывается, кусал зловредный клещ, да-да – энцефалитный. Так врачи целых десять лет наблюдали его и обследовали, как там да чего. 10 дней без памяти лежал, думали, парализует. Рассказывает, а глаза сквозь стекла очков весело так посматривают. Отчаёвничали, и снова за разговор.
– А эта энцефалитная эпопея до педучилища или после была?
– Глубоко ты мою биографию, я смотрю, покопал, мил человек.
– Да ничего я не копал. Просто знаю тебя лет сорок…
– Очно-то поучиться совсем не получилось. Это же после войны почти сразу было. Какое там очное. А кто бы работал? Ох, и досталось мне с этой учебой. Но ведь понимаешь – надо было, – снова звучат слова, определяющие жизненный стержень старого учителя. –
А начинал я школьную работу, знаешь, с чего? Математику вёл. Не каждому доверят этот предмет, а мне доверили.
Маркыч говорит просто, без бахвальства и самолюбования, нормальная человеческая гордость, что вот он мог и всё тут.
– И воспитателем довелось поработать в детском доме. – Максим Маркович протирает очки, обезоружив погрустневшие глаза. – Сколько я горя детского насмотрелся, не приведи Господи. Не каждый там сможет работать. Слишком на сердце потом тяжело. А вот в начальных классах преподавать мне нравилось. 10 лет в них оттрубил.
– Это же визг, писк, нюни сплошные…
– Ты, парень, не подначивай. Какие нюни, авторитет железный. Я же им был и учитель, и отец, и мать родная. Семьи в селе, сам знаешь какие. Правила строгие, попробуй выпендрись перед старшими. Да и повода-то не было.
– А я и не знал, что ты и в начальных классах работал.
– Что, ошарашил? – добродушно заулыбался хозяин.
– Конечно, я и не предполагал.
– Правильно. Откуда? Ты же приехал, когда я уже трудовиком работал.
– Да, ваша школа тогда гремела не только в районе, но и по всему Горному Алтаю.
– Было, было такое дело, – не стал скромничать Максим Маркович.
– А как получалось, что вы всюду оказывались первыми? Лучшая производственная бригада – в Мультинской школе, первый и лучший военно-спортивный лагерь в Горном Алтае – опять ваш. А чего стоит трудовая мастерская!
– Знал бы ты, мил человек, чего это стоило! – Он повертел натруженными, мозолистыми руками. – Вот этими рученьками я вместе с ребятами переносил всё оборудование из медпункта, где была мастерская, в промкомбинат, и только в 1973 году, наконец, в новую школу. 33 года отдал мастерской. Илья Муромец столько лежал на печи, а я вот работал, весело смеётся удачной шутке. – 24 года каждое лето с ребятами в производственной бригаде. – Максим Маркович задумался, а потом с какой-то печалью и болью сказал:
– А сейчас в школе ни мастерской, ни производственной бригады. Вот как жизнь-то крутнулась.
– Детей вообще от труда норовят отучить. Кого так вырастим, непонятно. Детей олигархов, за которых няньки, домработницы да секьюрити всё сделают, в российской глубинке вроде нет…
– Вот-вот, мил человек. Куда-то не туда гнём.
– А я когда-то звал вашу школу ЖАО, – сворачиваю на другую тему.
– Это ещё почему?
– Железновское Акционерное Общество – Железнов, Адыбаев, Огнев. Вы же в 60-70-е годы главными скрипачами были в своей школе.
– Ну, ты даёшь. – Хозяин весело захлопал ладошами по коленям и засмеялся. – Придумал же, главными скрипачами…
На самом деле Панкрат Винитович Железнов, Альберт Павлович Адыбаев и Максим Маркович Огнев не только в школе, но и в целом в родной Мульте задавали тон.
– Помнишь, как вы загорелись сделать Мульту образцовым селом?
– Ну а как же. Мы тогда хорошо за озеленение взялись, тротуары стали делать по улицам, чистоту везде наводить. Людям нравилось в чистоте и порядке жить. А мост при тебе через Катунь строили?
– Первый не при мне. Но слышал, что только до ума начали доводить, как горе приключилось – снесло его.
– Ещё бы не горе, – задумчиво говорит Маркыч. – Но ведь народ не опустил руки. Всем миром сбрасывались на постройку нового. Не обошлось, конечно, и без скрипачей…
– Каких таких скрипачей? – Не сразу дошло до меня, что это он так ловко затушевал свою и двух других учителей Железновского Акционерного Общества инициативную роль.
– Сегодня у нас современный мост, но тот никогда не забудется – он ведь народный! А ты помнишь Плетенецкого?– вдруг заговорил совсем о другом.
– А как же – боевой был у вас директор совхоза.
– Ещё какой боевой, – с уважением соглашается хозяин. – На октябрьские праздники возьмёт организует парней, мужиков, посадит на лошадей, сабли в руки, пулеметные тачанки, шапки с красными бантами и по сёлам с песнями, гиканьем.
– Вы-то тоже, небось, не в стороне?
– Конечно, помогали. Интересно было и весело…
И снова неожиданный поворот в разговоре:
– Как быстро время пролетело... Очень не хотелось уходить с работы. Ведь каждый верстак, рубанок, стамеска – всё такое родное... Долго настраивал себя на уход. И в 65 лет решился. Перебрался в эту избушку. У дочери с зятем, сам знаешь, учительская работа, всё торопятся, спешат... А у меня сейчас жизнь спокойная, размеренная. Да и в одной ограде живём…
– А руки по верстаку, рубанку не тоскуют?
– Да ты что, как можно без них. Лет 5-6 для Дома творчества кое-что делал. А потом даже заказы от людей поступать стали. Ну не заказы, – поправился, – а просьбы: санки сделать, другое что…
– В бизнес ударился, – подначиваю.
– Да какой бизнес?! Руки без дела скучают.
– А что это за гроссбухи лежат у тебя на столе?
И Маркович с благоговением начинает показывать увесистые тетради, альбомы.
– На мемуары похоже…
Видя, что спрашиваю без всякой подковырки, немного смущаясь, подтверждает:
– Воспоминания мои, мысли разные...
– Так напечатать бы надо, Маркыч.
– Что ты. Это я для внуков. Попросили. Хотим, говорят, дед, чтобы в памяти осталось, как ты работал, жил, как строил дом, в котором мы живём, что это дерево посажено твоими руками…
– Благое дело, дорогой Максим Маркович, – не могу не похвалить. – А скажи, ты доволен прожитыми годами? Что об этом пишешь?
– В основном да. Судьба, она каждому уготована Всевышним. Главное – идти по жизни честно, тогда и отчёт о прожитом легко давать. Как там классик писал: «Люди всякие важны, люди разные нужны»?
– Хочешь, угадаю, что бы ты добавил к словам классика?
– Попробуй.
– Люди честные нужны. Угадал?
– На сто процентов. Сегодня в России таких очень не хватает.
– Один мой ученик, когда мы говорили на уроке на эту тему, потом написал:
«Когда бесчестные о чести говорят,
А сами внаглую воруют у народа,
Они не ведают, что зло творят,
Или вконец моральные уроды?»
– Ученик говоришь, – глянул пристально Маркович. – Сдаётся мне, что учеником здесь и не пахнет, чувствую, твоя это рука эти строки написала. Хорошо сказал. В точку. Полностью согласен.
Удивительна страна наша Россия. Почему для одних людей главное в жизни – личное богатство и почести, а для таких, как Максим Маркович – беззаветный труд на благо других, чувство собственного достоинства и честь?
– О чём задумался, дорогой мой? Мысли вселенские на лбу так и выступают. Скажи-ка лучше, почему в рассказах, которые ты публикуешь, в основном фигурируют мужчины? Женщины обижаются, сам слышал, – теперь уже Максим Маркович подначил меня.
– Какие женщины, на что обижаются? – пытаюсь оправдываться неизвестно за что, потом понимаю, что он решил окончательно завершить разговор о себе. Отшучиваюсь. – Да боюсь я их…
– Ты? Да кто ж поверит? Конечно, женщина – не открытая книга, существо загадочное, – умудрено произнёс Маркыч. – А главное – заслуживают они добрых слов. Ты всё-таки попробуй, напиши про них, они ждут.
Что ж, господин учитель, попробуем, почему бы и нет.
Как хорошо, в России есть,
И, слава Богу, их немало,
Те, кому собственная честь
Основой главной жизни стала.
Анатолий Бородин.