Моя Марина. Ловушка. Гл. 6

Людмила Волкова
                6

                Первую ночь в чужом доме Марина провела в тревожном ожидании чего-то непредсказуемого. Как бы ей ни понравился Тимур за рулем, Тимур-хозяин мог раскрыться с неожиданной стороны. Она ведь его совершенно не знает! Одно дело – образ воображаемый, другое – реальный. Вот он предложил выпить по рюмочке за ужином. Прекрасно, для настроения – можно. А если алкоголь спровоцирует... Она разве не встречала порядочных мужчин, которые после двух рюмок становились скотами? Точно алкоголь высвобождал всю притаившуюся в подсознании мерзость неутоленных желаний. Не обычных, человеческих, а порочных, даже противоестественных?
                Но Тимур без всякой жадности отпивал из своего бокала легкое вино и не торопился подливать.
                – Мне много нельзя, у меня голова кружится даже после корвалола,               
                – сказала Марина после первой же рюмки.
                – А много и не надо. Можно эту порцию растянуть на весь ужин, – легко согласился Тимур.
                Так и получилось. Это успокоило Марину. Никаких интимных тем они не затрагивали. Разговор был чисто в английском стиле: о дебатах в парламенте, о грибах, погоде, о ценах. Потом заговорили о соседях – как им повезло на соседей.  Марина – обо мне, давней подруге, Тимур – о бабуле Наде, которая в «няньках» у него с детства, заменила ему сначала бабушку, потом умершую мать.
                –  Когда жена умерла, баба Надя нянчилась с сыном, ведь моя мама работала еще. В общем, прибрала старушка к рукам все наше хозяйство, – улыбнулся он. –  Ей далеко за восемьдесят, а ведет себя, как наша ровесница. Люблю таких – не нытиков. Хотя у самой жизнь не сложилась, могла бы и обозлиться на весь белый свет. Одно плохо – пилит меня, чтоб женился. Успеть бы до ее кончины. И тут надежды не теряет. Смешная и трогательная старуха.
                Баба Надя, как почувствовала, что на этой опасной ноте нужно и закругляться, – появилась собственной персоной. Открыла дверь своим ключом, шагнула в кухню, где они ужинали, чинно поздоровалась и без всякого смущения воззрилась на гостью в банном халате и с мокрой головой.
                Тимур вскочил:
                – Легка на помин, а мы о тебе говорили! Садись к столу!
                Баба Надя чмокнула его в щеку и так горделиво глянула на Марину, что та рассмеялась.

                – А я смотрю – свет у тебя горит! А сам почему-то не явился ко мне. Ну, думаю, что-то неладное, спасать пора. А тут – пир! И барышня, смотрю, уже искупанная...
                Марина смутилась до слез. У нее эта привычка сохранилась с детства...
                – Ты, бабуля, всех моих гостей распугаешь своими шпильками.
                – У него такие гостьи бывают, – сказала баба Надя Марине с видом заговорщицы, что их поганой метлой надо гнать!
                – Так, мы сели на своего конька, – беззлобно усмехнулся Тимур. – Если ты мою Марину вспугнешь, я...
                – Эту? Эта пусть остается. Раз уже искупалась.
                Все втроем и рассмеялись.
                Марина смотрела на бабу Надю с ласковой улыбкой, как всегда смотрела на «чокнутых» (по словам Макса) людей.
                – Представляешь, – сказал Тимур, накладывая на тарелку жаркое из кролика и наливая стопку водки для соседки, – она мне всю кафедру чуть не разогнала. Пришли ко мне  две новые аспирантки-заочницы, дамы в возрасте, на кафедре не застали, а им уезжать в тот же день надо было. Дали им мой адрес. Дамочки хотели понравиться новому шефу – накрасились, принарядились...
                – Как шлюшки, – подсказала  баба Надя.
                – А застали не меня дома, а вот эту мою драгоценную цербершу. И та заявила, что я в командировке на год! В общем, скандальчик получился.
                – Да, – подтвердила баба Надя, – устроил он мне скандальчик. Ох, и ругался! А все почему? Жениться надо на порядочных, приличных, вот как эта...Марина? Как Марина. Она хоть и искупанная в чужой ванне, но на шлюху совсем не похожа.
                – Ба-буля!
                В общем, ужин закончился в обществе потешной соседки, а потом та ушла, делая за спиной Тимура какие-то знаки  Марине. То были сигналы одной женщины другой, понравившейся: держи его крепко! Не упусти!
                – Марина, хочешь спать – скажи. Я тебе постелю  вот здесь, диван удобный, да и воздуху тут  больше.
                – Спать не хочу, я сова.
                – Прекрасно. Я  из той же породы.
                Марина забралась в кресло с ногами, Тимур сел на диван напротив, сказал с улыбкой:
                – Рассказывай. Я ведь о себе хоть немного успел, а ты...
                – Я хочу знать больше.
                – Успеешь еще... Давай о себе.
                – Вот не знаю, поймешь ли правильно... Так это сложно – оценивать со стороны. Я ведь не знаю твоих жизненных принципов. Ты мне сначала скажи, каким был твой брак? Первый? Тогда я соображу, как вы, мужчины, судите о нашем поведении. Или о поступках.
                – Хорошо, я тебя понимаю. Ты хочешь знать, стоит ли вообще мне рассказывать о муже? А вдруг я окажусь его... сторонником!
                – Вот именно.
                – Понимаешь, у меня до жены под боком была другая женщина, мама. Интеллигентная, умная, красивая. Я считал, что такое сочетание – норма. Потом я попал в другую среду – своих собратьев по профессии. Женщина в экспедиции – это энергичный, самоотверженный, надежный товарищ. Она, как говорят сейчас, косит под мужчину вынужденно: курит, пьет водку, матерится, травит анекдоты у костра или в палатке. Иногда с тобою... спит. Если экспедиция тянется несколько месяцев, такой стиль общения – чуть ли не норма. Нежные создания там не приживаются, слишком много трудностей чисто физических.
                Есть, конечно, исключения, но редко... Это зависит от типа работы. Мы работали на Урале, с минералами. Понятно, что каждый мужик в такой обстановке мечтает связать жизнь с другим типом женщин, и мечту свою осуществляет «на гражданке». А когда появляются дети, старается устроиться в более теплое местечко – в научно-исследовательский институт или на кафедру, преподавать. И я не хотел бы жениться на геологине.
                Но однажды поехала с нами студенточка, смазливая, бойкая. Еще и раскованная сексуально. В те времена это была редкость, сама знаешь... На фоне других женщин она выглядела свежо, даже романтично. Скрасила нам быт. Но я тогда верил, что это мой быт она скрасила. Позднее узнал: в своих первых сексуальных опытах она помогла не мне одному... Но было уже поздно. Леночка забеременела и скрывала это до определенного времени. Выбирала, кто больше в отцы подойдет. Я выиграл. Вернее, я и проиграл. Я ей нравился, но дом в поселке научных работников еще больше. Остальные претенденты, их было двое без меня, не потянули с социальным статусом... Да и с жильем у них были проблемы...
               – А ты, оказывается, можешь быть циником, – заметила Марина.
               – Это я сейчас циник, а тогда... Во-первых, многого не знал, во-вторых, мамино воспитание меня сбило с толку.
               – И женился из-под палки?
               – Мама сказала твердо: виноват – женись. Но как она была огорчена! И ведь оплакивала меня не даром. Леночка оказалась девочкой ленивой во всем. У нее, по словам моей мамы, было два достоинства – легкий характер и славная мордашка.
               Мы решили  список достоинств расширить, раз уж девочка попала в нашу семью. Ну, хотя бы научить читать книжки. Увы, на десятой странице она засыпала. А потом просила меня рассказать ей содержание. Если бы она дожила до эпохи сериалов, то  была бы самой стойкой поклонницей мыльных опер.
               – И как мама твоя, терпела?
               – О, моя мать – это образец терпения и деликатности! Это совсем не классическая свекровь. Представляешь, в доме долгострой, папа вечно в командировках, мама еще работает, я – тоже, а Леночка на раскладушке под деревом загорает, если лето, а если холод, к подружкам бежит – журналы мод изучать... Одна баба Надя  ей пыталась вправить мозги, без свидетелей. Но Лена не жаловалась...
              – Но она ж была беременной.
              – Да, и мы ее от всех забот избавили. Но ребенка кормить да купать это ж не работа, а удовольствие. Только оказалось, что материнский инстинкт у нее еще не проснулся. Мы хором пытались его разбудить, но, увы... Я и к груди подносил, и купал с мамой вместе, и книжки потом на ночь читал своему Сашке, когда тот подрос.
               – Как же она снова в тайге оказалась? Ты говорил: клещ ее укусил...
               – А просилась каждый раз, когда я уезжал. Не брал. Плакала даже. И вот однажды она мне сказала:
               – Уедешь без меня, сбегу к чертовой матери. Мне тут сидеть с твоими... клушами нудно! Я всего на месяц, возьми!
               – Словно сама судьба ее толкала к несчастью. Взял. Ну а дальше ты знаешь. Энцефалит, скрытая форма психических расстройств, и так далее...
                – А раньше не мог развестись?
                –А ты почему не развелась раньше? Если устроила марш протеста в возрасте, когда уже смиряются со всеми вывихами своих половин, то значит – терпела кое-что похуже? Извини, милая...
                – Извиняю. Я просто так, ляпнула глупость...
                Тимур сделал успокаивающий жест рукой, грустно улыбнулся:
                – Давно это было, а болит... иногда. И знаешь, что интересно: вместе с болезнью пришла какая-то удивительная мудрость. Я говорю о Лене. Она стала чуть ли не философом. Ее бред носил незаурядный характер. В нем не было ничего от нее самой. Словно вселился в нее другой человек. Метафорами заговорила. Вдруг полюбила Сашку – по-настоящему, как положено. Я ей все простил, ей богу! Но все это быстро кончилось. То есть, приступы маниакальной депрессии становились все чаще и сильнее. Перестала есть. Пришлось кормить насильно.
                Марина сидела притихнув. Временами ей казалось, что Тимур рассказывает не ей, а себе, словно напоминает, чтобы не забыть. Она уже жалела, что толкнула его на эту исповедь. Но теперь было поздно: он должен был завершить историю...
               – Иногда меня посещала такая мысль: есть люди с замедленным душевным развитием, и Лена была из них. Она бы еще развилась, требовалось время. Не может в пустой голове рождаться умная мысль, даже если она возникла на пике приступа шизофрении. Она ведь не просто умерла, понимаешь? Ее смерть была поступком. Если бы она покончила с собой во время приступа, можно было бы на него все и списать. Но нет. Это случилось в промежутке. Такое можно написать только в здравом уме: «Я ухожу, потому что не хочу, чтобы сын запомнил меня такой. Прощайте, целую всех. Спасибо за терпение. Лена».
               Тимур замолчал. Марина сидела без движения. Какое-то время они провели так – без слов. Марина так глубоко окунулась в давнюю трагедию, что видела лицо этой женщины, склонившейся над последним посланием близким. Она писала и плакала, она торопилась закончить, пока рассудок не затянуло туманом...
               Марина не заметила, что сама плачет, и очнулась, когда почувствовала на своем лице ладонь Тимура – он вытирал ее слезы и бормотал:
               – Ах, я дурак, дурак... Ведь все в прошлом...
               Она  поймала его руку и прижала к своей щеке.
               – Ты так слушаешь, что тебе хочется рассказывать. Но ты не думай, что я плакальщик. Это со мною вообще впервые. Поверь.
               – Верю, верю...
               Уже перевалило за час ночи, когда Тимур спохватился:
               – Ложись! Вторая серия исповеди, твоя, переносится на завтра. Дурак, что тебя не послушал, надо было уступить тебе свою очередь.
Он ушел в маленькую спальню, а Марина еще долго ворочалась в состоянии полной ясности ума. Она всегда страдала бессонницей, но на этот раз ей грозило встретить рассвет...
                А у нее были другие планы: встать пораньше и привести в порядок свою физиономию. Когда в таком возрасте связываешься с чужим мужчиной, нужно глядеть в оба. Она не позволяла себе расслабляться и с Максом, но там хоть можно было обойтись легким макияжем, Они старились вместе, и вряд ли  Максим вообще замечал в ней перемены. Иногда ей казалось – он ее в упор не видит...  А сейчас требовалось старание. Так она думала.
                Только  получилось иначе. Она не просто уснула – она проспала даже позднее утро! А когда проснулась и глянула на часы в простенке между окнами, то вскочила в панике и забегала по комнате в поисках халата. Тот был аккуратно пристроен на спинке кресла, рядом лежала сумочка, которой вчера тут не было...
                В доме было тихо. Она на цыпочках прошла к спальне Тимура, заглянула. Его кровать была застелена. Марина кинулась в ванную комнату, прихватив косметичку. Захлопнула за собою дверь, присела на край ванны, чувствуя слабость от волнения. «Он меня видел спящей, это кошмар! Интересно, я храпела? А, может, у меня был открыт рот? Вот у-ужас! Я никогда не видела себя спящей со стороны... Наверное, это ужасное зрелище... Так тебе и надо! Нечего шляться по чужим мужикам!» – такие сумбурные мысли просто привели Марину в уныние.
                Она уже без всякого энтузиазма умылась, подкрасилась, причесалась и в полной уверенности, что Тимур ушел в институт, вышла из ванной комнаты.
Узкий коридорчик, отделявший кухню от ванной, был скорее похож на просторный шкаф, где всегда темно, если не открыта дверь в прихожую. Тут они и столкнулись грудью... Пытаясь разминуться, Тимур обнял ее за талию. Дальнейшее прошло в полном молчании: объятье – все крепче и горячее, долгий поцелуй (сто лет она не целовалась!)... Не разнимая рук, они чуть не вывалились в кухню, и тут, уже на угловом диванчике, рассмеялись счастливо... И Марина забыла про то, как выглядит в его глазах, потому что эти глаза сияли от радости.
                – Ты обратила внимание – мы с тобою чем-то похожи? – говорил Тимур, целуя ее глаза.– Оба голубоглазые... Как брат и сестра.
                – А это  плохая примета, – шепнула Марина. – Такие браки несчастливые...
                – А у нас не брак, у нас любовь. Кстати,  моя Лена была темноглазой, и что получилось?
                – А мой Максим...
                Тут она и очнулась, почувствовала себя предательницей, впервые...
                – Не надо сейчас ни о чем думать. Ты пока ничего не совершила дурного... Имею в виду...
                Марина  ладонью закрыла ему рот. Он поцеловал эту ладонь. И вот с этого момента сердце ее уже  согласилось на измену...
Все было не так, как с Максимом. Тимур оказался сдержанней и нежнее, но ей мешало сознание собственной греховности. Почему оно возникло в самый неподходящий момент, когда положено терять голову, если это любовь?
                – Ты ко мне не привыкла. Я тебя чувствую родной, а ты меня – пока нет...
                Эти слова  Тимура совсем сбили с толку Марину. Значит, он что-то почувствовал?
                – Ты не умеешь притворяться... Я тебя не тороплю... Для себя я определил: ты – моя женщина. Помни это, даже когда уйдешь домой.
                – Ты меня гонишь?
                – Что ты, солнышко мое... Но что ты уйдешь, чувствую. А пока тебе здесь хорошо, и я буду счастлив.
                Он  с ласковой грустью в глазах поцеловал ее в щечку, Марина потерлась носом о его загорелое плечо, промолчала.
Поздний завтрак прошел уже веселее – явилась баба Надя, орлиным взором окинула парочку за столом, пошутила:
                – Высохла наша барышня? Вот, держи кошку.
                Она сунула Марине голубоглазую сиамскую кошку, которая тут же  спрыгнула с коленок чужой тети. Потом оглянулась, потянулась всем телом и вернулась назад.
                – Вот, я всегда говорила: это инопланетянка! Она все-все понимает. Тимур, учти! Эта киска покусала однажды одну девку, на которой Тимур чуть не женился. Это было предупреждение.
                – Бабуля, ты не опрокинула с утра стопарик? А ну переверни пластинку! Заело тебя...
                – Так мне же надоело ждать! – с сердцем крикнула баба Надя.
                Этот день Марина полностью посвятила Тимуру. Пока он ездил на рынок на своей «мазде» («жигуленок» загнали во двор бабы Нади), Марина изучала сад, квартиру, вживаясь в образ хозяйки. Временами ее одолевала тревога о Максе. Ей хотелось позвонить, но тут же всплывали сцены прежних перемирий с ним. Они всегда были однотипны.
                – Ну как? – спрашивал Максим, когда она заговаривала первой. – Пришла в чувство? Будешь еще скандалить?
                И Марина снова уходила в себя: вот уж скандалисткой не считал ее никто, кроме мужа.
                Зато когда его припекало после долгого воздержания, и он заглядывал в ее комнату с несколько смущенной физиономией, спрашивая: «К тебе можно?», Марина всегда твердо говорила «да», пересиливая досаду. Чихал он на ее обиды! У него возникла потребность. А она боялась задеть его гордость отказом.
                И сейчас она наизусть знала, что он скажет после «надуманной» ссоры. И сразу пропадала охота звонить. Даже Рене. А вдруг та испортит настроение неприятным сюрпризом?
                Второй сеанс откровений, как выразился Тимур, где главной героиней была Марина, растянулся на несколько этапов. Обида на Макса уже притихла, ей было хорошо, и плакаться не хотелось. Она рисовала картину своего замужества с иронией, иногда переходя на анализ своих ошибок, совсем не совместимый с драмой.
                Тимур слушал внимательно, с грустной полуулыбкой, смущая ее этой грустью. Хотя, казалось бы, о чем грустить, если она почти весело описывает дурацкие ссоры? Разве не так почти во всех семьях? У каждого свой скелет в шкафу...
Больше всего она говорила о детях, которых бы хотела видеть под боком. Вечером, когда они уже собирались спать (на этот раз вдвоем, на раздвинутом диване в гостиной), Тимур обнял ее и сказал печально:
                – Это не брак, а катастрофа... Помни, у тебя есть этот дом. Он будет тебя ждать.

Окончание  http://www.proza.ru/2015/02/23/1323