В сенном сарае, где ото всех и вся прячется Лёнька, пыльно и душно. Под самую крышу воздух густо пропитан разнотравьем, особенно шибает в нос чабрецом и полынью.
Малец забирается сюда от обиды на окружающий мир, который решительно не хочет понимать его.
Вот сегодня Надежда Ивановна опять при всём классе плакалась матери, что не учит теоремы. А кому, скажите на милость, они нужны в будущем?
Когда вырастет, то наверняка пойдёт в шофёры, это как пить дать. В институт ему дорога заказана. Не потому, что он действительно тупой – вон дедову машину, несмотря на возраст, налаживает не хуже заправского автослесаря. Досконально знает устройство движка.
Это действительно интересно. Не хуже профессионала понимает назначение деталей: карбюратора, стартера, замка зажигания, прочих мудрых вещей.
Потому Лёнька давно и твёрдо уверовал, что физика и химия ему ни к чему. Особенно эта противная химия. Портит жизнь больше, чем математика. Да и вообще – половина наук в школе, по его твёрдому убеждению, нынче ни к чему. Умные головы столько всего понапридумывали, что забивать голову лишним материалом просто глупо. У него обыкновенная голова, а не компьютер!..
Ну не знает он назубок таблицу умножения, и что? Для этого учёные изобрели калькулятор, с которым он неплохо справляется! Любые знания можно почерпнуть из Интернета. Закономерный вопрос: «А кому нужны все эти точные и неточные науки?!» Он же не собирается стать вторым Ломоносовым!
Да-а! Сегодня досталось по первое число. Пол-урока пилила Надежда Ивановна, потом дома добрый час доставала нотациями родная мамаша. Сколько это терпеть? Вот, обзывают его никчемным, пустым человеком, из которого ничего, дескать, путного не вырастет.
Откуда они знают, кто из него вырастет? Он и сам толком не знает, что из него растёт!
По-хорошему, ни одна душа доброго слова не вставит, никогда ни за что не похвалят, хоть вывернись наизнанку.
А он-то всегда старается всё делать на совесть, чтобы потом не краснеть. Так, как бабушка учит. Она – единственный человек, который не допекает. Даже если он на самом деле провинится, бабушка, бывало, притянет его голову к себе, погладит по густым вихрам, как котёнка, и только тяжело вздыхает.
Вот от таких вздохов завсегда не по себе. Бабушка говорит, что это в нём совесть просыпается. Может, оно и так, кто знает…
Лёнька изо всех сил старается проводить с бабулей всё свободное время. Она у него хоть и старенькая, однако имеет огромный, ухоженный огород. Водит полтора десятка кроликов, двух козочек, курочек. Раньше содержалась хорошая дойная корова. Но Белку давно продали, «потому, как никаких сил уже не стало».
По поводу «силов» – вопрос спорный. Иначе откуда у бабули столько энергии? Лёнька, бывало, ложится спать, а она до полуночи колготится по хозяйству.
Лёнька, случается, просит разбудить его на рыбалку до восхода солнца, а у неё к этому часу на столе дымятся свежие пирожки. Да и двор всегда в идеальной чистоте, и дома уютно. Ни соринки, ни пылинки.
Мамка постоянно плачется, что ей денег на жизнь не хватает. И что дура она, потому как в своё время не послушалась бабушку и выскочила за своего Квочку. А теперь вот приходится век вековать ни вдовой, ни мужниной женой.
Плачется, а убирается не всегда. Поесть, и то вовремя не сготовит, всё по мужу страдает…
...Отца Лёнька помнит смутно. В памяти всплывает опухший, небритый, неопрятный мужик, от которого несёт перегаром. Если появляется в доме, то к вечеру обязательно случается скандал.
А когда родилась сестрёнка Валюшка, отец на радостях помчался на заработки в Москву, на какую-то там стройку, которую почему-то зовут вахтой. С того часа о нём ни слуху ни духу. Только «знаменитая» фамилия осталась на добрую память.
…Ох, и пострадал в своё время он от этой фамилии! В начальной школе его все именовали исключительно по фамилии: «Квочка», да «Квочка»! Все другие – Лены, Васи, Анжелики, Никиты. Только он везде – по фамилии. Да ещё с таким видимым удовольствием! Даже соклассники – и те, как назло, зовут исключительно по фамилии.
В пятом классе решился на отчаянный шаг: раза три-четыре начистил физиономии друзьям-обидчикам, культурно объяснив, за какие такие прегрешения расквашены носы. Удивительное дело – сразу после этого все дружно вспомнили, что и у него есть красивое и простое имя – Лёнька. Даже учителя стали звать Леонидом, Лёней, Лёнечкой.
А он же не совсем дурак, смекает, что люди уважают силу.
Бабушка возражает, что это не уважение, а страх получить по физиономии. Мол, таким способом авторитет не заработаешь…
Нет, вот ему бы действительно подтянуться в учёбе! Только беда – он страсть какой неспособный.
Об этом преподаватели твердят в один голос. Ни одно собрание не проходит без того, чтобы не помянуть его недобрым словом. Если с дисциплиной дела более-менее благополучно, то с предметами полный завал. Только физрук хвалит за силу и ловкость.
В отличие от сверстников может лихо пройтись колесом по спортзалу, раз пятнадцать подтягивается на перекладине, легко и свободно делает передний выход, прочие штучки. Но это, как утверждает бабушка, врождённое, а вот с дисциплинами – беда.
Ну, нет у него памяти, что ж – убивать надо за это или, хуже того, пилить с утра до вечера? Одно время так старался, чтобы запомнить эту треклятую таблицу умножения. К примеру, вызубрит на «семь» так, что самому приятно. А наутро пытается вспомнить – будто начисто отрезало.
Наверно, действительно у него с головой не всё в порядке, может, мозгов или извилин не хватает каких-то?..
Обида на других постепенно улетучивается. Бабуля правду говорит, что винить надо всегда самого себя. Умиротворённый, Лёнька решает, что, конечно, всё дело в нём самом. И никто его не исправит, если всерьёз не возьмётся за трудное дело сам.
От подобного и неожиданно трудного решения чувствуется облегчение. Откинувшись на спину, размётывает руки в стороны, наслаждаясь сладкими дурманящими запахами.
Ему нравится настоящая природа. С вожделением втягивает в себя приятные ароматы. Дышится спокойно, радостно. Дыхание становится глубже, ровнее. Не замечает, как подкатывает дремота.
Снится, будто вместе с дедушкой Федей, отцом отца, они плавно плывут по полю на комбайне. В кабине пыльно, нестерпимо жарко и душно. А тут вдобавок тянет дымком от соломенных копёшек, вырастающих позади комбайна. Лёньке думается: отчего это и кому вздумалось жечь копны, когда хлеб не подобран и не обмолочен? Так и до пожара недалеко…
А дедушка и бровью не ведёт. Дым становится гуще, гуще, мешает дышать и видеть скошенный в валки хлеб. Тут внук решается напомнить о себе.
– Деда!.. А деда! – орёт он что было мочи. – Поле горит! Нам ничего не будет?
Дед молча стопорит комбайн и медленно оглядывается. Дым, в самом деле, расстилается плотным слоем. От села с неясными криками бежит толпа людей. Крики всё громче и всё отчаяннее:
– Пожар, люди добрые!..
– Помогите, кто может!
– Караул!
– Спасите!..
… Лёнька просыпается и не сразу соображает, что кричат где-то неподалёку, рядышком, на их же улице. Пахнет уже не луговыми ароматами, а взаправдашним дымом. Приникнув к щелке, видит, как наискосок по улице пылает деревянный дом, только на прошлой неделе выкрашенный зелёной краской. Точнее, полыхает пока не сам дом, а его крыша. Но зрелище настолько устрашающее, что становится жутко. Люди в панике мечутся по улице, не понимая, что именно нужно предпринять.
Некстати вспоминается, как хозяйка, тётя Лида, спозаранку, в полседьмого утра, запирала дом на замок, сама помчалась на синем рейсовом автобусе по делам в район. А дома остаются двое мальцов… Это у неё обычное дело. Автобус вернётся ближе к вечеру… А они ж ещё совсем бестолковые: старшему, Витьке, всего шесть, а Лизочке и того меньше – четыре!
Лёнька стремглав скатывается вниз, выскакивает на улицу. Бежит к дому так, что не хватает воздуха. Перескочив с разгону через небольшой штакетный заборчик так, словно он не забор преодолевает, а на уроках физкультуры низенькую верёвочку на прыжках в высоту, на ходу подхватывает старую покосившуюся табуретку, прислонившуюся к фундаменту, и с размаху бьёт ей по раме окна.
Стёкла почему-то неслышно мгновенно осыпаются книзу. Вверху из окон, как из дымовой трубы, потянуло густым чёрным дымом. Ещё ударив раза два по оконному переплёту, понимает, что перебить оконные переплёты сил у него не хватит.
Тогда он подставляет шаткую табуретку к фундаменту впритык и ловко, ужом вползает в нутро дома, затянутого едким дымом. Последнее, что слышит, – дикий крик матери:
– Лёнька, вернись! Не смей!..
…Благо, что не раз бывал в этом доме. Наизусть знает расположение каждой комнаты, и каждого стола, и каждого предмета. Тётя Лида, хозяйка, их дальняя родственница. С давних пор, когда в аварии погиб её муж, шофёр, дедуля и Лёнька стараются помочь, чем только можно. Здесь он частый гость.
– Витька!.. Лизка!.. Вы где?..
– Да тута мы!.. – слышатся обрадованные и испуганные голоса детворы.
– Где тута?..
– Дык под столом!..
Лёнька хватает сначала маленькую и трясущуюся Лизку. Мгновенно передаёт её в окно.
– Возьмите!..
Чьи-то сильные мужские руки подхватывают девочку снаружи. Крики стихают в мгновение ока. На размышления нет времени. Через минуту Лёнька подаёт в окно Витьку. Затем так же ловко, как ему кажется, выползает через окно наружу и его принимают мускулистые руки бригадира, дяди Серёжи.
На лице у подростка ни испуга, ни страха, ни удивления. Взрослые относят его на руках, окровавленного и обессиленного, подальше от пожара. И только тут явственно слышится, как угрожающе гудит кошмарный огонь, как жутко трещит и стреляет шифер и какой нестерпимый жар доносится даже на таком большом расстоянии.
Он с удивлением глядит на свои красные руки.
– Надо же – порезался!.. – с равнодушием думается ему.
Резкая боль режет затылок.
– Дьяволёнок! – мать отвешивает ему по стриженой голове. – Ты что, в гроб задумал меня вогнать? Чего это вздумалось лезть в самое пекло?
– Да не знаю, мам!.. Само собой получилось! – Он с радостью прижимается к материнскому телу. Та с силой обнимает его, лишь бы не отпускать в огненный ад.
Лёнька обмякает в родных объятиях, и дальнейшее помнит с трудом, будто в тумане.
Примчались из района две пожарные машины, плотные мужики заливают огонь водой из брандспойтов. Деревенские ругаются и костерят героев в брезентовых робах, на чём свет стоит. За то, что поздно приехали! Удаётся спасти только обуглившийся остов дома и часть надворных построек.
…Вечер проходит в колготе. Мать зазывает к себе семью погорельцев. Оно и правда – к кому же идти, как не к ним? Пока размещаются, ужинают традиционной картошкой да парным молочком, совсем смеркается.
После сытной пищи и всего пережитого Лёнька уходит в сенник вместе с Витькой и засыпает, как убитый. Мать, как может, успокаивает зарёванную тётю Лиду. Ему ничего не снится, настолько велика усталость.
…Наутро в школе только и разговоров, что про давешний пожар. Дружки допытываются:
– Страшно было?
– А ты долго раздумывал?
– А тебе медаль дадут?..
Девчонки глядят на него как-то по-особенному, не так, как обычно. Поглазеть на новоиспечённого героя прибегают даже старшеклассники. Они степенно держатся в отдалении и бурно обсуждают что-то промеж собой. В конце концов, спаситель теряется так, что сбегает в любимый сенник.
Подоспевшие к обеду пожарные начальники ищут Лёньку больше часа, но тот, наблюдая за происходящим с привычного места через щелки старых досок, только посмеивается.
Ему пока приятно быть одному…