Психические опасности куда страшней эпидемий и землетрясений.
Средневековые эпидемии бубонной чумы или черной оспы
не смогли унести столько жизней, сколько их унесли, например,
различия во взглядах на устройство мира в 1914 году
или борьба за политические идеалы в России.
К.Г.Юнг
«Я был свидетелем сдвигов сознанья
Геологических оползней душ»
Максимилиан Волошин
В среде антропософов, пребывавших в начале Первой мировой войны в Швейцарии, в Дорнахе, вспоминали о пророчестве Антона Юханссона, норвежского рыбака, родившегося в Швеции. В возрасте шестнадцати лет он начал осваивать арктические фьорды Норвегии. Юханссон был глубоко религиозным человеком, относившим свой дар предвидения будущего на счёт любви и воли Господа. Он точно предсказал такие природные катаклизмы, как извержение вулкана на острове Мартиника в 1902 году, разрушившее городок Сен-Пьер, крупное землетрясение в Калифорнии 1906 года и подземные толчки, сравнявшие с землёй в 1908 году итальянский город Мессину.
Большая часть видений явилась ему ноябрьской ночью 1907 года. Погружённый в сон, Юханссон был в полночь разбужен громким голосом и ослепительным светом. Вознесённый неведомой силой к небесам, он наблюдал с высоты убийство австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда .Скромный норвежский прорицатель пронёсся над полями сражений Первой мировой войны. Возможно, он видел ещё что-то, но об этом газетчики умалчивали…
В эти тревожные дни антропософы, последователи доктора Рудольфа Штейнера, говоря о неизбежности наступившей войны, вспоминали древние пророчества. В частности, о Мариентальском монастыре, возведенном в 13 веке. Это известное в Эльзасе место, к северу от Страсбурга, близ города Гагенау, место паломничества, издавна служило прибежищем военных беженцев. Монастырь, сложенный из деревянных брусьев, камня и веры многократно предавался огню и мечу, но затем вновь был заново отстроен. А причина якобы состояла в том, что существовало предание, которое гласило, что кто бы ни посетил этот оазис спокойствия в годину лютых исторических штормов, тот никогда не будет обойден милостями судьбы. За стенами этой обители будто бы хранится некая «Книга путешественников», изданная в 1749 году в Гагенау, - нечто вроде книги регистрации приезжих для странствующих монахов и скитальцев. На её страницах можно найти написанные средневековым стихом пророчества, которые представляют собой удивительно точную хронику «грядущих событий 20-го столетия».
Среди большого числа представителей разных стран в Дорнахе, местечке недалеко от Базеля, были и такие, кто лично знал самых известных лиц начала двадцатого века. Среди них явно выделялся близкий друг английского графа Луиса Гамона, некий сэр Джонс. В тёплой кампании эзотериков он рассказывал о своем друге, хироманте, ясновидце и прорицателе Кайеро, на самом деле являвшимся графом Луисом Гамоном. Граф прославился своими удивительно точными предсказаниями, которые он делал, гадая по руке, ворожа по числам и прибегая к помощи астрологии. Жизнь Гамона изобиловала красочными историями, многочисленными любовными интригами и оккультными тайнами.
Он был корреспондентом в Манчжурии во время русско-японской войны 1904-1905 годов.
- Возможно, что сейчас мой друг граф Гамон приступил к работе на британскую контрразведку. – Закончил очередное своё повествование сэр Джонс.
Когда Волошин рассказал об этом Андрею Белому, тот, к удивлению Макса, ответил спокойно и даже отрешённо:
Да, я знаю, мне Ася рассказывала. Она, кстати, и о нашем Распутине рассказывала, только вот что, не припомню…
Макс был в некоторой досаде от рассеянности поэта, но потом извинил его: как же – жить одновременно в двух измерениях, третьем и четвертом, не так уж просто. Но спустя несколько дней, Белый всё-таки вспомнил о Распутине и прорицателе Кайеро - графа Гамона. Но вспомнил в совершенно неподходящем контексте.
Андрей Белый как-то признался Волошину о перемене своих писательских предпочтений:
- Решительным моментом всей тональности моего творчества оказалась мировая война, пережитая мною здесь в Швейцарии. Здесь я постиг ужас империалистической прессы всех стран и внутренне отряс прах старого мира. Я задумал повесть, в которой нарисую смятение сознания, стоящего перед мировым авантюризмом. Война навсегда определила мой лозунг: долой войну, долой условия культуры, её вызывающие. – Искренность любимца Валерия Брюсова - Андрея Белого была слишком внезапной для Макса. Преданный последователь Рудольфа Штейнера вдруг сказал то, что он впоследствии напишет через девятнадцать лет:
- Мое несчастье в том, что в процессе творчества передо мною не раз вставали образы, осуществляющиеся в действительности лишь через несколько лет по написанию книги. Отсюда смутность в передаче их (за отсутствием натуры). Первая книга «Симфония» рисовала тип религиозного философствующего чудака из теряющей под ногами почву интеллигенции. Этот тип выступил на поверхность жизни лишь несколько лет спустя. Герой моего романа «Серебряный голубь» столяр Кудеяров, - полуэротик, полуфанатик, не отображает точно секту хлыстов. Он был сфантазирован, в нём отразился пока ещё не видимый Распутин.
- Да, кстати, о Распутине. – Внезапно поменял тон и направление разговора Борис Бугаев, поэт, известный всем под псевдонимом Андрей Белый:
- В 1905 году наш «старец», как очень сильный гипнотизер, решил, так сказать, сразиться с не менее сильным гипнотизёром графом Луисом Гамоном. «Игра в гляделки» обоих мистиков закончилась вничью. Они оказались равными по силам соперниками. Это и понятно, Распутин в многочисленных своих паломничествах по православным святыням обрёл духовную силу, иначе он, конечно, не имел бы такого влияния на царскую семью. С простым мужиком по государственным вопросам не стал бы советоваться император. Многие чиновники, стремясь получить продвижение по службе, заискивали перед Григорием. В его квартире можно было увидеть министров, крупных аристократов и фабрикантов.
Так вот, после вышеупомянутой «игры в гляделки», Кайеро предсказал, как Распутин умрёт. Его убьют. Причём, предсказана была не только дата, но и само убийство во всех деталях.
(По прошествии лет, мы теперь задаёмся вопросом: а не было ли сфантазировано убийство Распутина британской контрразведкой через оккультиста Гамона?)
Больше к разговору о Распутине они не возвращались, но Максимилиан Волошин стал чаще обычного задумываться о хиромантии, прорицании и других оккультных вещах. В своё время он прорицал по руке Марине Цветаевой.
- Хиромантия, - в этом был убеждён русский поэт Максимилиан Волошин, - принадлежит к прикладным видам оккультизма, то есть, призвана помогать человеку в повседневной жизни. Узнать, что предначертано тебе судьбой, стоит хотя бы для того, чтобы попытаться избегнуть несчастий, если они тебя ожидают. Все хироманты всех времен и народов от древности до наших дней утверждают, что человек в силах изменить судьбу, если будет знать её. Воля – вот магическое средство, при помощи которого человек может переделывать самого себя и даже сражаться с судьбой.
Поскольку Белый, как обычно, был занят собственным внутренним миром, видениями и предчувствиями, в которых он неустанно пытался разобраться, совместные разговоры с Максимилианом Волошиным чаще всего были посвящены творчеству самого Андрея Белого:
- Роман «Петербург», отражающий революцию 1905 года, пропитан темой гибели царского Петербурга. Роман с отвращением был мне возвращён редактором «Русской мысли» Струве, увидевшим в нём злую насмешку над его собственным представлением о России.
Иногда Белый был «на подъёме», явно выказывая удовольствие от исполняемой им физической работы – известный поэт исполнял работы по дереву на строительстве антропософского храма. В такие дни он говорил приподнято, с настроением:
- Уходишь с утра на работу, возвращаешься к ночи: тело ноет, руки окоченевают, но кровь пульсирует какими-то небывалыми ритмами, и эта новая пульсация отдаётся во мне какой-то новой песнью. Песнью утверждения жизни, надеждою, радостью. - Было явно видно, что положительную роль сыграли физический труд и общение с людьми.
Белый намекал на новый роман, который он собирался написать, излагающий доктрину Рудольфа Штейнера. Поэта-символиста волновало учение антропософа Штейнера о раннем развитии ребенка как процессе вхождения в него сознания, витающего вне тела ребенка, но рядом с ним.
Часто Волошин уезжал на целый день в Базель и просиживал часами в кино. Ему хотелось побыть одному наедине со своим внутренним миром. Он будто бы собирал собственные ощущения от прожитого в дневник памяти. Он как бы мысленно писал в невидимую тетрадь свои мысли, суждения, отрывки чьих-то фраз или впечатлений.
Военные фильмы, которые шли в кинотеатре, чаще всего были о войне, и Волошин не раз вспоминал картины памяти, увиденные по пути сюда.
Так в раздумьях о судьбе Европы, как единого организма, рождались строки из его будущего письма военному министру России.
«Я отказываюсь быть солдатом, как Европеец, как художник, как поэт: как Европеец, несущий в себе сознание единства и неразделимости христианской культуры, я не могу принять участие в братоубийственной и междоусобной войне, каковы бы ни были её причины. Ответственен не тот, кто начинает, а тот, кто продолжает. Наивным же формулам, что это война за уничтожение войны, - я не верю.
Как художник, работа которого есть созидание форм, я не могу принять участие в деле разрушения форм, и в том числе самой совершенной – храма человеческого тела.
Как поэт, я не имею права поднимать меч, раз мне дано Слово, и принимать участие в раздоре, раз мой долг – понимание».
Максимилиан Волошин был свободным человеком. Но, будучи внуком двух статских советников и сыном коллежского – А. М. Кириенко, - Волошин был приписан к ополчению как ратник второго разряда. Рядовой чин не смущал «ополченца», и на военный призыв он ответил письмом, адресованным в ноябре 1916 года военному министру, генералу Д.С. Шуваеву.
Почти в это же самое время Григорий Распутин написал своего рода завещание – письмо к царю Николаю ІІ. В нем говорилось следующее:
«Я предчувствую, что ещё до первого января уйду из жизни. Ежели меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то тебе, русский царь, нечего бояться. Оставайся на своем троне и царствуй. О своих детях не беспокойся, - они ещё сотни лет будут править Россией. Если меня убьют дворяне и бояре… братья восстанут против братьев и будут убивать друг друга. А в течение двадцати пяти лет в стране не будет дворянства».