Татьяна и Шротт гуляли по блошинному рынку. Здесь было все, что мог пожелать невзыскательный вкус : старая посуда и картины доморощенных художников, раритеты прошедшей войны и подержанные радиотовары , норковые шубы по сходной цене и даже редкие музыкальные инструменты.
Шротт снисходил свысока, взирая на все это старье.Татьяну же,напротив, c интересом разглядывала товар и ее неустанно преследовала мысль о том, как бы эти все сокровища пригодились на родине.
Это была идея-фикс: когда она видела красивый дом- вот бы его в Россию, когда она перебирала в руках электронные детские игрушки- вот бы их отдать бедным детям, чтобы они развивались умственно, а не протаптывали дорожку в подворотню.
Живя в этом антимире, где все лучшее отдавалось людям, лелеяла она одну мечту: если бы она вдруг разбогатела, обустроила бы детский дом на современный лад. И дети бы там были сыты и ухожены, и даже счастливы, насколько это возможно без родителей.
Они разглядывали старые военные фотографии и металлическую каску времен второй мировой войны. Все предметы были бережно сохранены немецкой семьей и вот теперь выставлялись на продажу.Татьяна взяла в руки старую фотографию с оторванным уголком- на ней был заснят молодой мужчина. "Примерно в таком же возрасте мой дед ушел на войну,- думала Татьяна, - его убили в первой же атаке» Она представила его, юного и красивого, бегущего навстречу пуле с криком : » За Родину, за Сталина!» Он не знал, что вся дивизия, к которой он был приписан, была обречена и что он больше никогда не увидит своих сыновей, а тем более, внуков.А звали его Василий - она видела его портрет, и бабушка ей про него рассказывала и плакала.
Он стоял на пороге дома, держа вещевой мешок. Его старший двухлетний сын бегал босиком по голому полу. Он поднял его на руки, прижал к себе и поцеловал. Обнял жену и поспешно повернулся к двери- его уже ждала полуторка.
- Вася, так что ж ты к младшенькому даже не подошел?
Спросила его она, склонясь над младенцем, лежащим в люльке.
- Я не могу... У меня сердце разорвется!
Ответил он и со слезами на глазах выбежал из дома.
Интересно, каким было бы мое детство, если бы дед не погиб? Какая бы счастливая у нас была семья! Уж наверняка бабушке не пришлось бы побираться после войны и варить суп из очисток и крапивы! И ее сыновья не были бы травмированы ничем не восполненной безотцовщиной и нищетой. Да что говорить о материальных потерях! Самое главное, что было потеряно вместе с гибелью деда- это семья, присутствие его любви и заботы. И на пепелище своей прежней счастливой жизни с любимым мужем, на пепелище сгоревшего дома, ведя убогое существование в землянке, двадцатитрехлетняя вдова погибшего солдата должна была построить новую жизнь. Помощников у нее не было, американцы не сбрасывали с самолетов банки с тушенкой и вкусный и калорийный шоколад. Родственники отвернулись от нее, чтобы не помогать, самим было тяжело. А государство? На него она надеялась в самую последнюю очередь и правильно делала: кроме похоронки она не получила от него ничего. Временами ожесточаясь, била сыновей от безысходности.Они, совсем оголодав, стащили у нее три рубля и накупили колбасы, которую судорожно съедали тайком. Временами, выпив залпом стакан водки затягивала любимую песню «Враги сожгли родную хату» или разухабистую и жестокую частушку: «Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик...»
Странно,наверное , что такие печальные мысли пришли Татьяне в голову здесь, на оживленном рынке в Германии. Не зря немцы называют русских «schwermutig“ , в переводе- меланхоличный.» Куда уж нам с нашими протяжными и тоскливыми песнями до их бравых маршей,»- усмехнулась она.
Тема прошедшей войны в ее новой семье оставалась горячей. Все их разговоры на эту тему кончались неминуемым скандалом. Шротт утверждал, что Сталин и Гитлер одинаковы в своей жестокости, что, если бы Гитлер не напал на Россию, то это , рано или поздно, сделал бы Сталин, что середина прошлого века- время диктаторов, был же еще Мусолини в Италии, Франко в Испании.К тому же Адольф уничтожал только чужие народы и только в честной войне.
Шутки ради он прилеплял над верхней губой черный пластырь, имитирующий усы завоевателя, зачесывал волосы , оставив ниспадающую прядь, и расхаживал по гостиной, заложив руки за спину. »Так это еще неизвестно, напал бы Сталин на Германию, или нет. Нельзя путать реальные события с гипотезами»,- возражала ему она. От ее аргументов он приходил в ярость и в результате спали они в разных комнатах.
Тема, все же, оставалась неисчерпанной и поднималась всякий раз, когда для этого появлялся повод. В основном, это происходило тогда, когда они совместно смотрели телевизор. Бесконечно крутились программы о второй мировой войне: бомбежки беззащитного гражданского Дрездена, хроника поражений фашистов под Курском и Москвой, изнасилованные русскими солдатами немецкие женщины. При этом соблюдалась дистанция между современным обществом и нацистами.
Татьяне стало известно, что в послевоенное время на многие десятки лет было наложено вето на разговоры и упоминание в прессе этой темы, и , тем более, на пропаганду нацизма. К примеру, один известный немецкий тренер рассказывал, что выехал за границу впервые в восьмидесятые годы и услышал там от местных жителей, что немцев называют до сих пор фашистами. Он был искренне возмущен: он вырос в послевоенное время, в войне не участвовал и на родине ничего об этом не слышал, а за границей ощутил такую волну ненависти, что горечь от подобного приема и чувство вины остались у него на всю оставшуюсю жизнь.
У Шротта никакой горечи не было- он не воевал, его отец не воевал и сытые годы уже давно отодвинули все ужасы войны.
- Вот видишь,- замечал Шротт,- мы прошли процесс денацификации, мы живем новой полной жизнью. А твой народ? Почему они до сих пор плачут и рвут на себе волосы по погибшим? Наших же тоже десятки миллионов погибло.
Татьяна молчала, она обдумывала, что могло бы значить трудное слово «денацификация». Приставка де- обозначает, вероятно, какой-то обратный процесс, как в де-градации или в де-портации. А нацификация? Происходит от нации? По-немецки нация- Nation. Я где-то очень близко от разгадки. Тогда слово звучало бы как «денационализация» и тут ошибки быть не может, так как немецкий язык очень точный В тоже время нацизм здесь произносится как Nazi , корни очень близки, отделить трудно и все же «денацификация» в смысле освобождения от идей нацизма, подходит больше.
- Я подозреваю, что русский народ не прошел процесс денацификации и даже догадываюсь почему-на войне погибали миллионами и после войны диктатор не давал головы поднять.
Ответила Татьяна своему всегдашнему оппоненту.
***
Шротт шел по базару, насвистывая, отпуская шуточки направо и налево.Татьяне немецкий юмор давался с трудом.Она слышала анекдот про курицу, которая жила в альпийских горах и от длительного хождения по наклонной поверхности, одна нога у нее стала короче другой.
Еще она смотрела юмористическую передачу, в которой кабаретист изображал забывчивого мужа, сидящего на унитазе и громогласно требующего от жены туалетную бумагу. В каком месте смеяться, она не знала. Может быть, у нее отсутствовало чувства юмора ?
Ей очень захотелось его позлить.Он был , по ее мнению, слегка обеспеченный и при этом слишком беспечный .
Впрочем, эта черта для местных жителей характерна ...
Ведь после войны, согласно плану Маршалла, политика государства была направлена на поднятие самооценки проигравшего в войне народа путем повышения его благосостояния. Надо признать, что цель была достигнута. Сытые, довольные жизнью немцы, путешествующие по всему белу свету, не знают, что такое горе и унылая меланхолия безысходности.
Они подошли к прилавку, за которым были разложены музыкальные инструменты.
- Купи мне саксофон!
Попросила Татьяна.
- Что? Повтори, что ты сказала?
Взвился с места и в опор Шротт.
- Ты знаешь, сколько он стоит? И зачем он тебе нужен, ведь ты не умеешь на нем играть!
- Я научусь.
Изображая робкую девочку, произнесла она.
Потом добавила:
Представь себе красивую женщину, играющую на саксофоне! Это же так сексуально!
Он на миг смутился, но только на миг. Затем снова сгруппировался и встал стеной:
Исключено. Punkt. Basta.
Пищи для разговоров и возмущений ему хватило на всю обратную дорогу. Он доходил до крика в своем праведном возмущении: " Нет, это ж надо было придумать- купи ей саксофон!"
- Останови машину!
Потребовала она, когда они ехали по проселочной дороге.
-Зачем?
Удивился он.
- Останови и все.
Шротт нахмурил брови и вдохнул в легкие воздух, чтобы разразиться длинной поучительной тирадой, но в это время впереди по дороге выскочил трактор, возивший на поля удобрение и поехал со скоростью устало бредущей кобылы. Шротт захлопнул рот и притормозил.
Татьяна вышла, расстегнула дубленку и под медленную музыку, доносившуюся из автомобильного радиоприемника, начала кружиться, подставляя ладони под падающие с неба белые хлопья. Выпал первый снег.
Ее дед жил там, наверху, он все видел. В мокрых холодных снежинках, тающих на ее руках была тоже частица его бессмертной души. Молниеносная война оборвала его двадцатисемилетнее пребывание на этой земле. Дети и внуки выросли без него. А им так не хватало теплоты его рук и его доброго слова ...
P.S. Как впоследствии узнала Татьяна, ее дед не был по-христиански захоронен и его не было в списках воинов, защищавших Сталинград. Он остался безымянным героем лежать под городом, за который отдал свою жизнь.
Ольга Заря
Бавария 2011