О Боже, какие мужчины

 

     В ПАМЯТЬ О Е.ЕВТУШЕНКО. Любимый поэт, любимые произведения.
     Отрывки из поэмы "Северная надбавка."
     Действующие лица: Петр Щепочкин, геолог с Севера, по пути в Сочи
     заехал в гости к сестре. Юрий Чернов - муж сестренки Вали.



    ... А над электроплиткой,юн и тощ,
    половником помешивая борщ,
    сестренкин муж читал,
                как будто требник,
    по дизельной механике учебник.

    ...Муж приоделся
             и в сорочке свежей
    Направился в соседний магазин.
    Петр Щепочкин тогда за ним вдогон,
    Ему у кассы сотенную сунул,
    но даже не рукой,
               а просто сумкой
    небрежно отстранил дензнаки он.
    Петр Щепочкин его зауважал -
    нет, этот парень явно не нахлебник,
    не зря, как видно, дизельный учебник,
    страницы в борщ макая он держал.

    ...Он размышлял о множестве вещей -
    про эти сторублевые зарплаты,
    про десятиметровые палаты,
    где запах и пеленок, и борщей.
    Петр думал:
           "Что такое героизм?
    Чего геройство показное стоит,
    когда мы поднимаем гири ввысь,
    наполненные только пустотою?
    Мы бьемся с тундрой,
                нрав ее крутой.
    Но женщины ведут не меньше битву
    с бесчеловечной вечной мерзлотой
    не склонного к оттаиванью быта.

    Не меньше, чем солдат поднять в бою,
    когда своим геройством убеждают,
    геройство есть -
                поднять свою семью
    и в этом гибнут
                или побеждают..."

    ...Все гости постепенно разошлись.
    Заснула Валя.
               Было мирно в мире.
    Сопели дети.
               Продолжалась жизнь.
    Петр Щепочкин и муж тарелки мыли.
    Хотя чуть-чуть кружилась голова,
    что делать, стало Щепочкину ясно,
    но, если не подысканы слова,
    мысль превращать в слова всегда опасно.
   
    Петр начал так:
             "Когда-то, огольцом,
    одну старушку я дразнил Ягою,
    кривую, с рябоватеньким лицом,
    с какой-то скособоченной ногою.
    Тогда сестренке было года три,
    и мне она тайком, на сеновале,
    шепнула, что старушка та внутри
    красавица!
           Ее заколдовали.
    Когда осиротели мы детьми,
    то, притащив заветную заначку,
    старушка протянула мне:
                "Возьми..." -
    бечевкой перетянутую пачку.
    Как видно, деньги прятала в стреху -
    пометом птичьим, паклей пахли деньги.
    "Копила для надгробья старику.
    Но камень подождет.
                Берите, дети".
    Сестра шепнула на ухо: "Бери."
    И с детства, словно тайный свет в подспудье,
    мне чудятся
                красивые внутри
    и лишь нерасколдованные люди..."

    ..."С сестрою все делили вместе мы,
    но разговор мой с нею отпадает.
    Так вот: я дать хочу тебе взаймы.
    Тебе. Не ей.
            Взаймы. А не в подарок.
    На кооператив. На десять лет.
                И - десять тыщ.
    Прими. Не будь ханжою.
    Той бабке заколдованной вослед
    я говорю:
           " Берите - не чужое..."

    Зять:"Легко заметить нашу бедность вам,
    но вы помимо этого заметьте:
    всего на свете я добился сам,
    и только сам всего добьюсь на свете.
    Отец мой пил.
                В долгу был как в шелку.
    Во мне с тех самых детских унижений
    есть неприязнь к чужому кошельку
    и страх любых долгов и  одолжений.
    Когда перед собой я ставлю цель,
    не жажду я участья никакого.
    Кому-то быть обязанным - как цепь,
    которой ты к чужой руке прикован!"

    ...И осенило Щепочкина вдруг,
    он, призывая фильм на помощь:
    "Я труп! - вскричал -.
                Еще живой, но труп! -
    и рыданул:
              -Зачем ты с трупом споришь?
    Возьми ты десять тыщ. Потом отдашь.
    Какой я щедрый! Я валяю ваньку.
    Тебе открою тайну - я алкаш.
    Моим деньгам, Чернов, ищу я няньку.
    Пусть эти деньги смирно полежат,
             не то сопьюсь...
    Инстинкты пожирают нас живьем -
    они смертельны, но неукротимы.
    Прощай, товарищ!
                В поясе моем
     зашита смерть моя - аккредитивы..."

    "Так вот что, в этом деле
    теперь все ясно.
                Принимаю деньги.
    С условием - я вам расписку дам"
    "А как же! Без расписочки нельзя!"

    В охапке гостем дед был принесен,
    болтающий тесемками кальсон,
    за жизнь цепляясь,
                дверь срывая с петель,
    при слове угрожающем "свидетель".

    ..."Вернусь на Север -
                вскоре отобью
    про собственную гибель телеграммку...
    Приеду к ним лет этак через пять -
    все время спишет.
    Но мы живые люди, то есть факты.
    Нас грех списать. Нас надо описать".

    Он вспомнил ночь, когда пурга мела,
    когда и вправду в состоянье трупа
    тащил в рулоне карту, где была -
    пунктиром кимберлитовая трубка.
    Хлестал снежище с четырех сторон.
    "Вдруг не дойду?- саднила мысль занозой.
    Но Щепочкин раскрыл тогда рулон,
    грудь картой обмотав, чтоб не замерзнуть.
    Ко сну тянуло, будто бы ко дну,
    но дотащил он все-таки до базы
    к своей груди прижатую страну,
    и с нею вместе - все ее алмазы!
 
     ...Россия, ты большая,
     и будь всегда большой,
     себе не позволяя
     мельчать ни в чем душой.
     Ты мертвых нас разбудишь,
     нам силу дашь взаймы,
     и ты большая будешь,
     пока большие мы!

    ( Сборник стихов "Утренний народ"  1978г.)