Мой рассказ, похоже, произвел достаточно гнетущее впечатление. Как только я замолчал, она очень внимательно посмотрела на меня, но никак не прокомментировала услышанное. Мы брели дальше по пыльной дорожной обочине, естественным продолжением которой служил лес. Небесный серп тусклой лампой светил сквозь леденящий ночной холод. Предусмотрительная девушка хоть и прихватила с собой курточку, неся её большую часть пути в руке, сейчас шла в ней, скрестив руки в попытке удержать тепло. Я же мотал головой как тарелкой локатора, стараясь при таком освещении не упустить нужный поворот. Жилые районы давно пропали из виду, и без огней города тут, на трассе среди ночи, мне было если не страшно, то, по крайней мере, некомфортно. К моему удивлению, Нелли моих впечатлений, похоже, не разделяла. Мало того, что я не понимал мотивацию для похода с незнакомым мужчиной в темноте неизвестно куда, так и не замечал у нее хотя бы малейшего признака беспокойства. Только какое-то тоскливое молчание овладело ей.
О, да, похоже этот поворот. Даже интересно, как она отреагирует теперь.
Никак. Или только мне так казалось.
Получасом ранее, до моих сбивчиво рассказанных воспоминаний, наш путь пролегал через небольшой парк, в котором мне снова мерещилась всякая чертовщина. При этом мне удалось не утратить чувство реальности, которое так и норовило выскочить как юркая ящерица, оставляя в руках один лишь хвост.
Хвост. Это лоскуток от цельной плащаницы разума, которую грубо схватили за край и рванули что было сил. Ущербный разум, разум без контроля чувств, без логики, без морали! Обрывку имя есть безумие, когда он уже не человеческое дитя, но ещё пока не зверь. Гуманоид. Антропоморф…
...выродок.
Почему я стал таким? Почему я даже не помню, с чего все началось? Зачем я сюда пришел?
- Почему ты стал таким? Ха! Успокойся! никем ты не стал и не станешь. Ты всегда был одним и тем же, и не моя проблема, что ты это забыл.
Этот резкий голос прозвучал как срыв тромбона во время игры флейтиста.
- Что? Кто это? – собственный голос обернулся ничтожным писком.
- Не помнишь? А с чего ты взял, что тебе есть, что вспоминать?
Всё моё нутро сжалось до эмбриона. О чём говорит этот голос? Мне есть, что помнить, что хранить в запасниках своей памяти, беречь. Я никогда не расстанусь с теми осколками, называемыми воспоминаниями, которые из года в год крошатся в пыль и разносятся ветром, но всё же существуют, пока я жив. Самые крупные из них даже не треснут, пока я способен дышать.
Дышать… зачем? Здесь нет воздуха. И деревьев тоже нет. Нелли нет. Ничего… нет.
- Зачем ты издеваешься надо мной? – вопрос пустоте. Комок в горле. Дрожь.
- Тебя интересует, зачем ты сюда пришел… а куда ты шел? Уж не ко мне ли ты держишь путь столь долгое время?
Вокруг настолько темно, что я едва вижу собственные руки, хотя они, кажется, излучают собственный бархатный свет. И аромат. Они и есть аромат - тонкими волнистыми струйками они растекаются по воздуху, рассеивая золотистую пыльцу на замшелую брусчатку. Иду по ней… даже не знаю - как? Ведь я не делаю усилий, не шевелю ни единым мускулом и… не хочу. Нейроны посылают команды в распыленное тело, приказывая ему обернуться и уйти, но мою голову, мой мозг или только одни глаза несет через мутный сиреневый туман, цвет которого... осязаемый. В абсолютной теперь темноте я ощущаю себя скользящим по шелковому покрывалу, обволакивающему остатки меня, чувствую его сиреневость. Нет, слишком скупо. Здесь нет границы языка. Сиреневость существует так же как существует сиреневение, сиренический и сиренность. Сирь.
- Не меня ли ты ищешь, Георгий?
Он сидел в кресле в десяти шагах. Совсем, как в том образе, который я только что силился вспомнить. Черный силуэт удивительно различимый на фоне тьмы и в глубине Сири. Его глаза отражали синеву неоновых ламп, а руки безвольно висели с обеих сторон. Из левой руки исходила Сирь.
- Р-рома? – пролепетал я совсем как выходящий из комы. – Это ты, Рома? Это правда ты?
- О боги, ты окончательно спятил, - издевательски усмехнулась фигура. – Рома-Рома, Рома-Рома. Какой, к черту Рома? Ты хотя бы понимаешь, о ком идет речь? Сколько уже можно разыгрывать этот фарс, Георгий? Мне уже чудовищно осточертело ждать, пока ты снова прозреешь, я уже слышать не могу этих твоих жалких причитаний «Ромочка-миленький». Что это за воспоминания? Чьи это воспоминания? Ну не смешно ли? При вполне здоровой личности, то есть мне, продолжать удерживать всю власть в нашем теле. Ты невменяем.
Посмотри на себя! Тебе давно пора на покой. Всё, что от тебя осталось – лишь пара глаз, витающих в пустоте. У тебя даже плоти нет. У тебя ничего нет, потому что ты сам – ничто.
Ты – чума моего королевства. Ты – гангрена на моей руке. И я устал бояться за эту руку. Отсекая лишь одну конечность без сомнения, я даю право на жизнь целой инфраструктуре. Такова плата за существование. Извини.
Он встал. Сгорбленный, сухой, слабый. Вся Сирь одним большим водоворотом затянулась обратно, а я, потеряв точку опоры, упал вниз, на твердую брусчатку. Сначала медленно, но потом всё уверенней он двинулся в мою сторону. Его чернота контрастировала с окружающим мраком, и я видел, как силуэт с каждым шагом растет, выпрямляется и шагает быстрее. Вот уже мощный, уверенный исполин легко перешагнул меня и устремился вперед. Ветер, созданный движением, перевернул меня в сторону уходящего. Далеко впереди была дверь, и силуэт к ней шёл размашисто, небрежно, словно силясь показать свою твердость. В этот момент он обернулся, и на долю мгновения там сверкнуло нечто, быстро прикрытое вуалью призрения. Страх.
- Ты говоришь, - пищал я, - что я ничто. Что нет мне места в этом мире, что я лишь только мешаю тебе. А кто ты такой? Кто ты такой, я тебя спрашиваю?
- У меня нет необходимости отвечать тому, кто даже со своим рассудком справиться не в состоянии, - бросил мне силуэт. – Для начала проснись.
И я проснулся.
На продавленном диване, укрытый одеялом, с мокрой тряпкой на лбу. Лунный свет зудил мне глаза сквозь веки, и похоже именно это разбудило меня. Настенные часы с зеленой подсветкой показывали пятнадцать минут четвертого. Тело неприятно гудело, а голова словно нарезала круги вокруг глазниц. Всё болело: шея ныла, в спине кололо, поясница трещала, конечности мелко подрагивали. Кажется, даже мизинцы ногах корчились в судорожном страдании. Но больше всего болела левая рука, предплечье. Её, не иначе, целая стая собак погрызла. Хотя на ощупь целая… Но почему так болит?!
Я хотел было позвать хозяйку, но выдавил из себя только неслышный хрип. На второй раз это было похоже на рвотные позывы.
- Най-е! – удалось мне издать в третий раз, - Не-а-я!
Но как бы я не старался, никого дозваться мне не удалось. Слабые попытки оторвать свое тело от дивана тоже не увенчались успехом. Вяло повертевшись, я уставился взглядом в потолок.
Всё это мне приснилось? Опять? Эти игры разума, похоже, никогда не закончатся. Сколько всего произошло за те несколько часов, пока я спал?
Ничего не произошло. Она не стала меня будить, и дала мне возможность поспать. Спасибо ей, конечно, за заботу, но мне некогда тут лежать! Нужно найти способ или позвать Нелли, или встать самому.
- Не… - голос сорвался в кашель, и пришлось ему поддаться на некоторое время.
Я должен поторопиться! Что со мной такого могло произойти, что я не в состоянии даже её имя произнеси? А если я встану, то что дальше? Идти туда пешком? При таком раскладе я туда не доберусь… разве что ползком.
Эта комната. Я не помню, как она привела меня сюда, но мне кажется, что я тут уже однажды бывал. Может быть даже не однажды, но я чувствую, что этот дом для меня не чужой. К примеру эта штора, которая никогда не может закрыть всё окно целиком, отчего обязательно будет светить в глаза луна во время своего еженощного паломничества. Диван, хоть он и продавленный, но крайне удобный: если повернуться на правый бок и немного подтянуть левую ногу, то ты как будто бы копируешь позу владельца, точно укладывая свои косточки в удачно заготовленные углубления. Телевизор на табуретке перед диваном давно покрылся пылью, и к лежащему на нем пульту никто не прикасался уже несколько месяцев, а может и лет. Левее, ближе к окну стоит какое-то пальмовидное деревце. Если я не ошибаюсь, это драцена маргината – ужасно капризное растение, требующее к себе ухода не меньше новорожденного младенца. Вот только младенец рано или поздно вырастет и станет самостоятельным, а этот перевернутый зеленый веник вырастет и сядет на шею… хотя, может, и не стоит переоценивать младенцев.
А месяц по-прежнему ухмыляется, довольный тем, что меня разбудил. Честно говоря, эта картина для меня кажется совершенно обыкновенной, привычной и ежедневной, хотя сам я едва только покинул свою нескромную обитель. Начинаю повторяться: именно так я назвал свой дом, когда во сне вспоминал эпизод со случайной попыткой суицида. Самое удивительное для меня то, что это место кажется мне гораздо более знакомым и близким, или я просто лучше его помню. Но я не могу его помнить, я здесь впервые!
Так или иначе, но мне нужно встать. Хотя дальше-то что? Всё-таки поползём?
Минуточку!
Я могу вызвать такси и успеть вовремя. Получил мотивацию – теперь вставай.
Перевернувшись на спину, я скинул с дивана сначала правую ногу, потом схватился за спинку и парой рывков привел свой корпус в вертикальное положение. Секундой позже вторая нога тоже нашла место на полу. Медленно и крайне осторожно, с опорой на продавленного товарища, я смог выпрямиться стоя. С минуту я боролся с подступающими головокружением и тошнотой, но пересилил и оправился на поиски Нелли. Сразу же за диваном находилась дверь, отдающая неизменным совковым колоритом, в неё же я сразу и ввалился, так как не могу сказать, что я «зашёл». Антресоли, клетчатые сумки и какое-то барахло вроде велосипедного колеса и деревянных досок царственно занимали узкое прямоугольное помещение, но увидел я это только после того, как включил свет. Окно здесь было наглухо заколочено досками и использовалось как углубление в стене для книжных полок. Аккуратно переступив через завалы, я подошел к ней и провел рукой по манящим корешкам сухих информационных морей. Эти книги я уже читал, причем большую часть из них я даже способен вспомнить на ощупь! Безупречный мастер слова Набоков, эпичный и грандиозный Гомер, изящный, всеобъемлющий Джойс – так приятно вновь прикоснуться к результатам трудов великих создателей, этих богов в рамках собственного чернильно-бумажного мира, возрождаемого в головах читателей в новом, несоизмеримо многомерном пространстве. Недели беспробудного чтения, погружение в иную реальность, зыбкая поверхность которого расходилась трещиной перед моими осторожными попытками постичь её глубину. И я падал вниз, падал вверх, падал вбок, кувырком съезжая с подола фантазии в крохотную долину с бодрым ключом собственного творчества. Я нашел себя через других, давно ушедших и вечно живых: сейчас я с благодарностью послушного сына стряхивал пыль с уважаемых фолиантов.
- «Господин землемер, вы были так упорны, но так легко сдались! Очень надеюсь, что высоко на небесах Маэстро нашел выход для вашей ситуации» - подумал я, глядя на неоконченный труд Франца Кафки. Между прочим, мне бы тоже не помешало найти выход из моей, а для этого нужно было хотя бы выйти из комнаты, что я и сделал. Обковыляв тумбочку с телефоном, я подошел к следующей двери, которая и вовсе оказалась приоткрыта. В этот раз я постучал.
- «Нелли!», – услышал я в голове, а на деле опять получилось безобразное урчание. Стоять было тяжело, а потому я не стал дожидаться ответа и сделал пару шагов внутрь комнаты, почти сразу уткнувшись в бельевой шкаф. Поводив по стенам рукой, я нащупал выключатель и зажег свет. Это помещение было немногим больше, и здесь отсутствовала связь с внешним миром в привычном для нас виде застекленной дыры в стене. Вместо него над открытой дверью расположилось маленькое отверстие для освещения и вентиляции. Всё эти мелочи отвлекли моё внимание потому, что на двуспальной кровати, занимавшей почти полкомнаты, не оказалось ни хозяйки, ни кого-либо ещё.
- «Куда она делась? Оставила меня здесь, а сама ушла?»
На вопрос, тем более мысленный, ответа я не дождался. Впрочем, этот факт скорее обрадовал, чем огорчил. Нужно было взбодриться, и не я нашел другого варианта, кроме как направиться в ванную комнату. К собственному удивлению я там оказался почти сразу, будто бы наизусть знал дорогу и приходил туда уже в тысячный раз подряд. Морально изношенная, ванная комната ничем бы не удивила большинство жителей этого дома, а то и города. Раковина соседствовала с самой ванной. Смеситель сегодня однозначно предпочел фаворитом последнюю, но я восстановил локальную справедливость, и принялся тщательно умываться, то и дело соскребая кожу с лица ногтями. Когда я закончил, мой усталый взгляд пересекся с отражением в круглом зеленом зеркале на стене. Долго я не мог поверить, что действительно смотрю в зеркало, а не в соседнюю квартиру. На меня внимательно смотрел незнакомый мне человек.
- Ты Рома? – громко и уверенно спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
- Тогда я приказываю тебе найти его. Ты понял?
Я попытался ответить, но результат был неутешительный.
- Понял, я тебя спрашиваю?
- «Если я что-то и понял, то только одно», - мысленно сказал я, протянув руку через зеркало и дернув человека за волосы. В моей руке осталась солидная часть его лица. Из-под маски на меня смотрел черный силуэт. Мир вокруг поплыл, растворяясь в сиреневой жиже, и я с трудом смог различить рельеф брусчатки и быстро удаляющуюся фигуру на заднем плане.
- В своей голове я устанавливаю законы!
Я снова обрел тело. Оно просто появилось безо всяких вспышек, звуков и прочих эффектов. Чувствуя возросшую силу, я потянулся к фигуре не вставая. Гигантская рука сдавила моего соперника и я на секунду опешил, чувствуя его в правой ладони.
- Что ты пытаешься этим доказать?! - проявившимся на черном лице ртом вскричала фигура. Её газа выражали смятение. - Ты останешься жалким противником истины и поборником самообмана! Из-за тебя это место падет! Отпусти меня, ничтожество!
- Ответь на вопрос, - перебил я, легко вставая с помощью второй такой же руки. - Ты насылал на меня галлюцинации?
Черный человек лишь дернулся и взвизгнул:
- Отпусти меня!
- А если нет? Говори, сейчас же! Ты сводил меня с ума всё это время? Зачем? Ты претендуешь на моё место?
Он молчал. Примерно с минуту его испуганные глаза таращились на меня, а я держал его стиснутым стальной хваткой этой чудовищной руки, которая странным образом росла из моего локтя. Кулак мизинцем касался брусчатки, а указательным сдавливал моему сопернику плечи. Тот, не меняя выражения лица, едва заметно шевельнул губами.
- Что? - но фигура повторила столь же тихо, - Говори громче.
- Су...ше.., сумаш...сумасшедший. Су-ма-сшед-ший
- Су-ма-сшед-ший.
Ещё один голос доносился из-за его спины. Почти сразу оттуда появился новый темный силуэт. Они в разнобой повторили фразу, как будто стараясь переговорить друг друга. С совершенно другим голосом и интонацией возник очередной уже теперь за моей спиной. Двое новых выступили из пустоты по бокам.
- Сумасшедший, сумасше-едший, су-ма-сшед-ший, сума-а-а-а-сшедший, - из их голосов вырисовывался крайне неприятный хор, который эфемерным скальпелем вторгался в мою душу. Их число росло, и голоса сцеплялись вместе в тяжелое жужжание. Один за другим они выходили из мрака, в неведомой последовательности повторяя одну фразу. Со всех сторон доносилось хаотичное звучание десятков голосов, и мне пришлось всеми доступными способами затыкать уши.
- Перестаньте! - прорычал я, - Замолчите, чудовища!
- Сума-Су-Сум-де-ше-шема-с-шему-дше-сумаш-ши-су-ий, - обрушивалось отовсюду.
Из каждого возможного положения вокруг уже прорисовался силуэт и они стали материализоваться в полу, в воздухе, на головах друг у друга.
-Сумасшедший! - крикнули на меня мои руки. Я оторвал их от ушей и увидел на них пару вопящих ртов. Целым непроницаемым шаром окружили меня черные создания. Девятый вал из голосов обрушивался на одного лишь меня. В панике оборачиваясь, я уткнулся прямо в орущую толпу, а повернувшись обратно обнаружил, что уже некуда ступить. Ещё миг, и я не мог уже шевелится. Они верещали мне прямо в уши, давили, трамбуя органы и бесконечно...
- Сумасшедший! С-ума-сшедший! -Сумашетший! Сумаше-ший! Сум-ошедший!
- Хватит!
- Сумасшедший!
- Хватит, умоляю!
- Су-ма-сшед-ший!
- Заткнись ко всем чертям, мразь!
- СУМАСШЕДШИЙ!
В глазах брызгали искры, уши обливались кровью, в висках стучало стаккато. Кровь закипала, тело обмякло в давке толпы, силы ушли. В своей последней попытке я вдохнул столько воздуха, сколько только могли вместить легкие и проревел монстром, перекрывая тысячеголосый шум.
- МОЛЧА-А-АТЬ!
Я вырвался из толпы, повсеместно видя одни и те же пустые лица, раскидывая и разрывая в клочья каждого нового на пути. Некоторые растворялись туманом в Сири и появлялись заново. Хватали меня, держали, кричали в лицо со злобой. Я продолжал прорываться к выходу, утопая в болоте трупов и Сири. Неосознанным яростным движением мне удалось смести целую толпу, и их «кровь» захлестнула меня с головой. Вслепую вполуплавь добравшись до стены, я едва нащупал дверь и со всех сил ударил по ней и продолжал бить до тех пор, пока она не начала поддаваться. Вопли существ были уже не слышны, они все стали удушающим сиреневым туманом. Через узкую щель сияющий слепящий свет ударил мне в глаза. Дернул створки, удерживая остатки воздуха и вырвался в белый тоннель. В этот момент противоречивое чувство требовало бежать вперед и вернуться назад одновременно. С чудовищным воплем я рванулся вперед, а что-то другое во мне, так же страшно крича, рванулось назад.
- Ты победил, иди.
- Георгий!
Резкая боль обдала меня как из ведра холодной водой. В мутном, полурасстворенном мире надо мной склонилось странное существо с неясной формы головой. Она меня звало, трясло и хлопало по лицу.
- Гоша! Очнись, Гоша!
Соскребая раздробленный разум в кучу, я едва узнал Нелли. Она, кажется, была взволнована и что-то без остановки говорила. Но кроме как «Георгий» и «Гоша», я не мог ничего разобрать.
- Боже, наконец-то! Я уже думала, что ты впал в кому.
- Не называй меня так.
- Что? Повтори пож...
- Пришли, - сдавленным голосом выпустил я.
Что произошло я в точности я не знал. Эта женщина испуганно смотрела мне в глаза, ища какой-либо реакции. Но мне нечего было извлечь для неё. Всё заканчивалось здесь... во всех возможных смыслах.
- Пришли? - повторила она. - Но мы же на...
- Кладбище, - закончил я. - Ты верно всё понимаешь.
Отстранив её руку, я поднялся. Мы стояли, окруженные множеством различных могил в зыбком белесом тумане. Внутренне мне стало легче. Я боялся разглядеть в нем сиреневые оттенки.
Каким образом она проглядела нашу конечную точку маршрута я спрашивать не стал. Хотя реакция её в очередной раз шла вразрез со здоровым поведением обычного человека. Она никак не среагировала, будто бы и вовсе не услышав моего ответа.
- Ты не боишься? - с подозрением спросил я. - Даже не станешь задавать вопросы?
- Какие вопросы? - искренность, с которой она говорила, сбила меня с толку. – Что я должна сказать?
К такому я точно не был готов. Конечно, если она пошла со мной не спрашивая подробностей и маршрута, то делает сейчас вид, что подобная неожиданность не стоит внимания. Но ведь должно же хоть что-то проступить! Удивление, страх, непонимание, исступление - что-нибудь! Её лицо так тепло мне улыбалось, словно мы встретились в кафе за чашечкой кофе, а не торчим ночью за городом, окруженные тысячами гниющих закопанных трупов и трухлявых костей.
- Хватит с меня. Ты такая же. Это он тебя подослал, чтобы добить меня.
- Кто он? – пролепетала она. Казалось, что её совсем безразлично происходящее. Буквально вперилась в меня глазами. Глазами, полными слез.
- Это не имеет значения, - ответил я, слегка оттолкнув с пути, что не встретило никакого сопротивления. Прямо за ней располагалась небольшая оградка, а точнее сложный комплекс теней и отблесков луны на отдельных сочлениях. Внутри, под сенью неизвестного мне дерева укрылась небольшая мраморная плита, из которой мрачным шпилем высился тонкий обелиск. С противным скрипом, режущим тишину на лоскуты, дверца поддалась нажиму, и осталась нависать там, где я её отпустил. Осталось сделать два шага.
- Иди. Ты должен это сделать, - донесся до меня её слабый голос.
Тягостно долго, мучительно прошла минута. Я знал, что пройдёт ещё одна, и следом очередная, и в каждой из этих безразмерных вечностей придется жить в нерешительности. Но ни один мой мускул не шевельнулся. Я не мог заставить себя шагнуть. Сердце выстукивало нервный ритм, ладони свисали сосульками. Похоже, что я забыл дышать на какой-то момент. Почему я так волнуюсь?
Передо мной находился он, точнее всё, что от него осталось. Я не помнил момента похорон, не помнил, как выглядел его гроб. Не помнил даже своих чувств, кроме ужасной комбинации – ощущения того, что меня бросили и обманули. Я до сих пор не мог простить ему его смерть.
- Почему ты молчишь? - дрожащим голосом простонал я. - Ты такое каждый день видишь, или как? Зачем ты пришла сюда со мной?
Нелли больше не производила впечатление живого человека. В полной неподвижности её тело стояло ко мне спиной, предпочитая молчание целостности моего хрупкого рассудка.
Вернув взгляд на обелиск, я сглотнул ком в горле.
- Только не снова. Умоляю.
Что-то теплое прокатилось по щеке. Два шага были преодолены, мысли собраны. Больше не оставалось отсрочек, и некуда было прятать своё чувство. Весь проделанный путь стоял в голове, не имея ни начала, ни конца. Я не мог вспомнить, откуда я ехал и не знал, куда я вернусь потом. И теперь есть только этот момент, крохотный смысл жизни, устранивший всё лишнее для собственной реализации.
Знаешь, я всё ещё не могу поверить, что ты мертв, Рома. Для меня это явилось такой непостижимой загадкой существования, что я начал сходить с ума. Даже после смерти обоих родителей я не смог до конца принять факта, что люди конечны. Знаю, это так глупо, так по-детски, но я не могу ничего с собой поделать. Я так смешон в собственном отношении к смерти, что... а-а-а! Какое это имеет значение…
Мне так давно хотелось рассказать тебе о многом. Поделиться с тобой свежей идеей, неожиданной мыслью, ярким впечатлением. Теперь я осознаю, что могу только вспоминать наше прошлое, да и то обрывками. Другой жизни для меня как бы и не существовало: с тем же успехом можно разглядывать зелёные водоросли сквозь мутную воду. Только циклон последних двух дней и легкий бриз далекого прошлого обдувает утес моей памяти, и так уже настрадавшийся от штормов.
Скажи, что было в тебе такого, что ты смог вытеснить весь остальной мир? Намекни с того света, посвети лучом, урони дерево на меня!
Дерево только языками листов лизнула монумент, и, шипя, отклонилось назад. Вездесущие иглы холодка добрались до тела и заставили его съежится. Я разговаривал с могильной плитой, и от этого мне становилось невыносимо одиноко. Её темный мрамор напоминал мне собственную непроницаемую стену, за которой утаивались от меня все воспоминания, кроме одного.
- Если они забыты, значит я по-другому не мог. Прости, пожалуйста, мою забывчивость, друг. То, что со мной осталось от прошлого, я бережно хранил, стараясь не упускать ни единого момента. Как маленькая вазочка с прахом на камине они покоились, ожидая возможности отправиться на последнюю прогулку с ветром.
Только набиравшись смелости и вдохнув можно было продолжить. Вечность спустя мне это удалось.
- Пора мне с ними расстаться. Я желаю жить, и жить не прошлым, а настоящим и будущим! У меня нет больше сил лелеять драгоценные образы так, будто бы это мои собственные дети. Пойми же, я не хочу выбрасывать их из головы, я желаю только стать свободным от этого кошмара. Может быть я и выгляжу здоровым внешне, но, сколько помню себя, ни на минуту не останавливал войны со своей головой. И то что я нахожусь здесь тоже результат этой войны.
Для меня это началось здесь - здесь же это и закончится. Если ты меня вдруг слышишь-видишь-чувствуешь, то прости меня и прощай, друг. Что не развивается, то умирает, а мне слишком рано на тот свет!
Возникшая в поле зрения рука легла на мрамор. Медленно скользя по его поверхности, она кончиками пальцев чертила дорожку к самому центру монумента. Я безучастно следил за растягивающимися черными полосами. Плавными движениями рука стерла пыль, закрывавшей малозаметную надпись. Глаза нехотя скользнули к резным углублениям в камне, но я не успел прочесть. Грустный голос позади сделал это за меня.
- Георгий Артурович Мечников. Тысяча девятьсот семьдесят пятый - две тысячи двенадцатый.