Прощеное Воскресенье
Вагон СВ оказался полупустым, а бельё — неожиданно сырым. Женщина пожамкала вохкое полотенце и протерла им столик. Глухие окна были пыльными, зато их прикрывали новенькие алые занавески, напоминающие по цвету и фактуре пионерские галстуки. На столике в пластиковой вазочке покачивались в такт движению поезда искусственные ромашки, две висящие на хлипкой держалке крупные желтые чашки все время стукались боками, причем одна моталась и врезалась сильнее, вторая же как будто лениво отвечала этим настойчивым ударам легкими пинками. В общем, налицо имелся конфликт двух чашек. Женщина ухмыльнулась и достала из рюкзака термос с отвинчивающейся стальной крышкой.
Она проехала больше полпути и уже поверила в приятное везенье — вряд ли следовало ожидать попутчика. Женщина сняла обувь, залезла под пахнущее химчисткой одеяло и включила лампочку над головой. Однако не успела она раскрыть книгу, как дверь с силой распахнулась. В проеме появилась мужская фигура, впереди которой имелся факел такой консистенции, что женщина мысленно ахнула.
- Плывут пароходы — салют Мальчишу! - поприветствовала попутчицу фигура, плюхаясь на койку. - А ты, я вижу, уже расположилась... Я — Лёня, Леонид Семэныч, если офицьяльно. Поедем, значит, до сталицыродины!
Леонид Семэныч радостно заржал, женщина кивнула как можно приветливей и уткнулась в книжку, раскрыв наугад и прикидывая, во что ей может вылиться это «ты» с порога. Боковым зрением она видела, что мужчине за полтинник, обнаружила лысину с перекинутым через нее клоком волос — надо же, подивилась она, я думала, так уже никто не делает. Или как правильней сказать — так уже «не носят»?.. Семантические размышления были прерваны на самом интересном месте — мужчина бесцеремонно забрал у нее из рук книжку и положил на стол корешком вверх.
- Роза, роза, я пион! База вызывает первого! Девушка, ну ей-Богу, еще начитаешься. Еще ж полуночи нет, что мы как эти?.. так и будем сухими сидеть? Давай-ка, сходи за стаканАми, быстренько, туда-сюда, а я тут накрою...
Женщина беспомощно смотрела в пол. Ей чудовищно не хотелось никуда идти и тем более выпивать с этим фамильярным типом. Но что-то ей подсказывало, что с учетом её обстоятельств проще сходить за стаканами. Она вздохнула, вышла и направилась в купе к проводнице. Там никого не оказалось, зато на полке стояли чистые стаканы. Женщина вынула пару из подстаканников и вернулась. На столике имелась бутылка водки «Аист», четыре яйца, белёсые и мятые солёные огурцы, а также штук пять лаптеобразных котлет, даже на глаз больше состоявших из чеснока, чем из мяса. Леонид Семэныч был доволен и ожидал восторгов.
- Ну? Как я тебе накрыл? Вот, а то — за книжку спряталась, у ти какая!.. - Лёня погрозил пухлым пальцем, взял бутылку, поддел ногтем крышечку и раскупорил водку. - Давай, ну что ты как неживая прям!..
Женщина подала ему стаканы. Мужик широко плеснул в оба, взял в одну руку стакан, а в другую котлетный лапоть.
Ну!.. бум здоровы!
Он смачно глотнул, поставил стакан, схватил двумя пальцами сомнительный огурец и засунул за щеку.
- Люблю, знаешь, не сразу жрать, - сообщил он женщине, помахивая в воздухе котлетой. - А ты-то чего, - спохватился он, - ну-ка, ну-ка, не маникюруй мне тут, давай, за здоровье, вот, вот...
Женщина моргнула, отпила глоток и поставила стакан. Потянулась к термосу — теплая водка была до того омерзительна, что немедленно захотелось перебить гадкий вкус сладким чаем. Однако мужик перехватил ее руку и подозрительно посмотрел в глаза:
- Чё это, чё ты...? Ты закуси перва, потом уж бум чаёвничать!
Перспектива еще и совместного чаёвничанья вогнала женщину в окончательное уныние. Она до сих пор не произнесла ни слова, но это, похоже, мужчину совершенно не смущало. Он жевал котлету и облизывал пальцы, рассказывая попутно что-то о покойной тёще, которая, слава Богу, научила его жену делать эти роскошные «битки», как он их называл.
Воспоминания о тёще растрогали и без того уже тёпленького попутчика, он махнул еще полстакана, раздавил яйцо, тут же выругался на жену, которая битки-то выучила, а что он в дороге только крутые яйца ест — нет. Мысль его опять вернулась к тёще:
- … мы с ей когда съехались в 63-м, хрущёбы в Марьиной роще как раз сдавали срочняком к новому году, вот мы туда и попали, значит. Тёща была баба суровая, дикая, переехала с деревни со своим сундуком и все спать на ём рвалась. А я ей, культурно так: что ты, тёщенька, жидисся, я тебе всё щас куплю, будешь у нас в красном угле жить и в потолок поплёвывать! Купил, значит, первым делом кресло полумягкое, потом торшер и этот, как его... коврик с оленями на стенку! Потом кровать, всё чин чином, сундук ейный мы на балкон вынесли с женой. Так она туда тайком лазала, прилягет и лежит и подвывает чёто. Ну я не жадный, я денег у свата занял и взял в рассрочку телевизор «Cтарт» - так-то он 348 рэ стоил, ну на 8 месяцев по 48 рублей вышло. 12 каналов, встроенный УКВ!.. Красота! Так она, дура, его боялась! А у меня зарплата 60, а у жены как у машинистки — 42! а ничё, пока детей не было — крутились как-то... Ну потом-то тёща освоилась, шастала по рынкам, знакомства завела, из деревни её какие-то подруганки молочное привозили, творог там, ряженку, картоху какую-нито... Она правда рвалась под окнами укроп да чеснок сажать, но я её пристыдил, что ты, говорю, меня позоришь, пойди купи! Во-от... Ты чё не пьёшь-то? Ты пей давай, я один не пью, а у нас вона какая тема пошла — за упокой тёщеньки моей, стервозии, волочайки драной, мать её, Матрён Петровны...
Время шло, женщину мутило. Она так и не смогла себя заставить взять ни кусочка из запасов Леонида Семэныча, но втихомолку таки налила себе из термоса чаю. Он уже мало обращал внимания на женщину:
- ...муж-то ее, золотые руки, в тылу просидел — в Комсомольске-на-Амуре, он с заводом вместе выехал как ценный специалист. А она, солдатка, мандавошилась по окопам с разными там... ну как с войны пришли, встретились — он с ей жить не стал, не. А что — я это уважаю, да!.. Он мне, как мы с Люськой женились, пыжиковую шапку на свадьбу подарил, во. Я как раз начальником участка стал, ходил гоголем, как, помнишь, говорили — пыжики стоят, кролики идут, аххааа... а я ему к дню победы сверла подарил — с победитовыми наконечниками, для ремонту... вот, говорю, тесть — чуешь сюприз? К победе — победит!
Лёня прошёлся по тестю, потом по Люськиным сёстрам, вспомнил их мужей, игриво рассказал, как прижал как-то разок Томку, сестру женину, да та спугалась и у него только косметичка осталась, а там, смех один, карандаш «Живопись» да тушь «Ленинградская», он их для смеху той же Люське и подарил. Женщина встала, взяла пакетик с зубной щеткой, мылом, пастой — и отправилась умываться. Лёня ее уже не удерживал, он добрел до кондиции, когда слушатель ему уже был не очень нужен. Женщина умылась, постояла некоторое время в тамбуре, слегка беспокоясь за оставленный рюкзак — все же в нем были деньги и документы, но решив, что её развязному спутнику вряд ли интересно содержание ее рюкзака, еще постояла, глядя на пролетающие в мутной темени полустанки и фонарные столбы.
Через полчаса она вошла в купе. Лёня храпел на койке. Полузимних ботинок он не снял. С нескрываемым перед самой собой облегчением женщина легла, отвернувшись к стенке, тем самым хоть сколько-то оберегая обоняние от разноцветно пахучего Леонида Семэныча. Ехать оставалось около пяти часов, женщина задремала.
Проснулась она от резкого толчка, спросонья решив, что это поезд дёрнулся, но через мгновение стало ясно, что поезд как раз продолжает движение, в то время как на неё надвигается туша Леонид Семэныча, который предстал перед ней в совершенно разобранном виде. Двумя руками он потянул за одеяло, которым была укрыта женщина и зашептал, жарко дыша чесночными котлетами:
- Слышь... как тебя... ты вроде говорила... давай по-быстрому, а? Раз, раз — и в дамках? Ну чё ты, чё... я на венеру нормально, проверяюсь, всё будет тип-топ... я в койке знаешь — орёл!
Женщина рванулась из-под руки орла, больно стукнувшись головой об железную откидную полочку с сеткой. Промычав что-то, она сдёрнула с крючка рюкзак. Мужик стоял руки в боки:
- Это ты чё?! Чё схватилась-то? Тебе жалко что ли? Чё в торбе-то, ну? Оружие никак прихватила? Ой, я уссываюсь...
Наконец женщина нащупала, что искала, выхватила из рюкзака удостоверение и сунула под нос орлу-мужчине.
- Чё ты мне тут суёшь... я чё, вижу в темноте-то?! Да не вижу я, мне очки надо, скажи толком!..
Женщина помотала головой, включила свет, опять замычала и стала тыкать в очешник, лежащий на столе. Голый Леонид зажмурился от света, пожал плечами и надел очки.
- Ну? И чё тут у тебя?.. Коростелёва... Алла Михална... а... чё?.. всероссийское... общество... глухих?! Ты чё — глухая? Или нет, ты... ваще, чтоль, глухонемая?..
Алла Михална радостно закивала. Лёня продолжал смотреть на неё, открыв рот. Затем как-то одновременно сунул ей обратно удостоверение и прикрылся простынёй.
- Вот, чёрт... не повезло... не, ну чё я... действительно, человек инвалид, а я тут... Извините, Алла Михална, я, знаете, это... не со зла, знаете!! прощенья просим... Вы тут... располагайтесь, ложитесь спокойненько, я... а как вы вообще понимаете, что я говорю?
Женщина показала пальцем на его рот.
- Аа... по губам, значит, читаете... понял-понял-понял... видел передачу... с сурдопереводом... Ну вы отдыхайте, извините...
Мужик оделся и, качаясь, выплыл из купе.
Алла Михална положила удостоверение на стол. Налила себе чаю, подумала и решительно откусила от второй котлеты немаленький кусок, затем не торопясь почистила яйцо, съела, поглядела в окно и легла спать, уже не опасаясь ничего.
Утром женщина проскользнула в туалет еще до того, как её неудачливый кавалер разлепил глаза, долго приводила себя в порядок и вошла обратно практически за 5 минут до того, как поезд прибыл. Леонид Семэныч сидел хмурый, зыркнул на Аллу Михалну и молча стал упихивать остатки еды в пакет. Алла Михална взяла со столика удостоверение, положила в рюкзак и собралась выходить, и тут Леонид встал и сказал, пытаясь чётко артикулировать:
- Алла Михална! Позвольте еще раз принести вам свои извинения. Бес попутал, больше не повторится. И разрешите вас поздравить с праздником!
Алла Михална изогнула бровь, показывая, что не понимает, с каким именно. Леонид расплылся в улыбке:
- Как же!.. Прощёное воскресенье нынче, да! Так что, голуба, прости меня — это прям уж ты обязана сделать!..
Женщина согласно кивнула и вышла из купе, думая о том, что не первый и, видимо, не последний раз корочка общества, в котором она состояла, предотвращает неприятные моменты. Глянув на небо, она поёжилась и пошла по направлению к метро, рассчитывая, раз уж праздник, ещё попасть на раннюю литургию.