ПОКА ПИШИТЕ МНЕ ПО ИНДЕКСУ =ХО=
Здравствуйте, мои дорогие мама, братишка и сестрёнка!
Только что почтальон принёс от вас письмо, и тороплюсь с ответом, чтобы вас успокоить. Мам, буквы =ХО= после номера войсковой части – это совсем не хирургическое отделение. Это – индекс Икс Отдела. Сама часть – тоже секретная. В прошлом письме я вам, вроде, написал, что нас сюда прислали из разных частей на учёбу сроком на полтора-два месяца. Командировка связана с подготовкой к Олимпиаде-80. Но вот на саму Олимпиаду из нас попадут далеко не все. Большинство будет обеспечивать безопасность на местах своей службы (Во, как я завернул!.. Надеюсь, дома поверят и успокоятся!)
Я тут на разминке слегка подвернул правую ногу, и у меня теперь – щадящий режим при спортивных нагрузках (Ну, не писать же, что я был ранен снайпером в ногу на боевой операции в ущелье Панджшер, и что военные хирурги мне собирали косточки стопы, чтобы пальцы впоследствии могли сносно работать). Написать могу не обо всём, а потому не обижайтесь на меня за это. Мам, ко мне приезжать сюда совершенно нет смысла – увольнительные тут запрещены вообще, так как – секретная часть (Представляю, если матушка вдруг приедет, а я тут валяюсь на госпитальной койке с загипсованной ногой, подвешенной к блоку! К некоторым бойцам родственники приезжают, так начинаются крик и плач, сопли и слёзы, причитания да жаления… Не хочу!..) Если будет возможность, то я позвоню домой – но только из кабинета командира части (чуть не написал «когда начну ходить»… А главврач госпиталя мне пообещал, что звонок можно будет сделать в его присутствии).
Мы тут живём как в санатории – по палатам на 4-6 человек. В моей палате – 4 человека. Рядом – койка одного капитана (ещё недавно офицеров с солдатами вместе не клали, но не стало хватать палат). Так он мне вчера вечером сказал, что мне надо подавать документы в военное училище, потому что из меня может получиться нормальный офицер. Но я пока не решил, как мне быть – до декабря время есть подумать. Где-то через месяц с небольшим будет комиссия… экзаменационная, на которой скажут, где мне служить дальше (на военно-врачебной комиссии решат, годен ли я к дальнейшей службе в ВДВ). Я бы хотел вернуться в свой родной 345-ый полк. Там у меня остались друзья (Валера Хуснуллин, Юра Гречко, Салават Шарипов и ещё много ребят).
Конечно, есть большая разница между службами в Афгане и в Союзе. Тут, в Чирчике (это – в 40 километрах от Ташкента) – белые простыни на кроватях, нет жуткой всепроникающей пылищи, тут – электричество нормальное, а не тусклое с перебоями от дизельного движка, тут – еда съедобная: белый хлеб, булочки, каши разные, яйцо, молоко… Хлеба, так вообще сколько угодно можно брать!.. Я даже поправляться стал (Ещё бы! Лежу, не двигаясь, уже 10 дней… Ребята пообещали достать под мой рост костыли, а то меня на перевязки на каталке возят… да и в туалет хочется в нормальный сходить, а не в «утку» под кроватью, ведь ходячие пацаны потом за мной убирают, но они смеются и говорят, что я тоже буду помогать раненым… Но мне всё равно стыдно… Душ принять тоже очень хочется!.. Душ!..) Тут есть телевизор цветной в холле (который я пока ещё не видел, а только слышал по вечерам – холл находится за перевязочной, а так хочется посмотреть телек, да ещё и цветной!..), радио есть в каждой палате, в котором, в основном, звучит русская речь, и иногда узбекская. Говорят, что скоро, на майские праздники, по телеку покажут премьеру фантастического фильма про какого-то Электроника – электронного мальчика. Советую вам не пропустить!
Я тут много читаю (свободного времени – навалом!). Прочитал два тома Чехова – понравилось… А в школе и техникуме – он мне не нравился почему-то… Гоголя прочитал, Жюля Верна, Шекспира – два тома, Бернарда Шоу… Сейчас на моей тумбочке лежит мой любимый Лермонтов – только что взял в библиотеке (медсестра принесла). Соскучился по книгам в Афгане и сейчас читаю с жадностью… Ещё по вечерам сочиняю стихи и песни. Много фигни из под пера выходит (как всегда), но есть и кое-что интересное… Песен своих ещё не пел – только в уме напевал – гитара нужна… (Тут гитара есть у одного парня, но его палата находится в другом конце длинного госпитального здания… Выздоравливать начну, тоже поиграю!.. Говорят, что хозяин разрешает играть только в его присутствии… Жопа, наверное… точнее, жадина! Хотя, чего я на него взъелся?! Может, он – нормальный парень… Я бы, честно сказать, тоже не стал давать свою гитару кому попадя неизвестно куда – порвут струны, где их потом достанешь?!).
Кстати, Шапка (это я младшего братишку Пашку с детства так называю), хочу немного похвастаться: мои московские подруги из алтайской тургруппы Алёна и Лена написали, что через своего знакомого показали одну мою песню Владимиру Высоцкому. Он внимательно прочитал, хмыкнул, сказал, что ему понравилось хлёсткое слово «Афган», а потом сказал, что тема – интересная, но ему пока не понятная… Мол, слишком много слухов и домыслов, и надо с мужиками-очевидцами поговорить, разузнать у них подробности… Так что, через полтора года, когда дембельнусь, может и встречусь с Высоцким. Девчонки предупредили, что его трудно застать в Москве – гастроли, концерты, съёмки, спектакли, встречи, а из Сибири для встречи наобум не приедешь… Я-то хотел, чтобы девчонки показали ему другую мою песню, но они выбрали не самую мою любимую – переделку, которая почему-то им больше понравилась, в которой есть слова про войну в Афганистане, что мы воюем по-настоящему. Вот так-то, братишка, получается, что твой родной брат, пусть пока и заочно, но уже знаком с Высоцким! Эля, качеля, на пузе – барабан!..
(Тут я задумался о том, чего писать в письме не стоит: слева от меня лежит прапорщик Патяник. Его ранило в ключицу всего лишь на второй день нахождения в Афганистане – колонну обстреляли душманы. Вот ведь как бывает! Прапорщик заметил, что я сочиняю стихи, попросил их почитать. В целом, ему понравилось, но в двух местах он указал на явные ляпы, с чем я безоговорочно согласился и уже исправил. А потом он мне так прошептал:
– Вадим, я служил до командировки в Афган в Венгрии, где со мной служил мой товарищ. Его потом направили в Польшу. Так он, возьми да напиши бывшим друзьям, что в Польше очень много людей ненавидят нас, советских. Моего друга вызвали в особый отдел, где сказали, что он – болтун и паникёр, и выслали из Польши служить в Союз.
Прапорщик Патяник посоветовал мне быть поосторожнее с моим творчеством и нигде не подписывать, что я являюсь автором стихов и песен, а в случае чего говорить, что я нашёл их у мусорной урны и переписал к себе в блокнот. Черновики же порекомендовал выкинуть. Не хочется прослыть болтуном. Да и в Афган хочется вернуться! Понимая его правоту, я вчера вечером, когда сосед-капитан ушёл в столовую, разорвал все черновики на мелкие-мелкие кусочки, бросил их в «утку», в которую после ужина и «сходил по-большому». Прав Патяник – моё творчество пока что – как телега впереди лошади. Далеко не все меня поймут на «гражданке», и даже те, кто побывал в Афгане. Вон, сколько споров среди госпитальных – идёт война в Афгане или не идёт… Не все ведь наши войсковые части, которые там находятся, воюют. Тут много лежат и с желтухой, и с тифом, и иными инфекционными заболеваниями либо с переломами… До них война ещё не дошла… Да и не напечатает меня ни одна газета, и ни один журнал, потому что Афган – запретная тема, табу… Даже наша окружная военная газета «Фрунзевец» и то про Афганистан пишет с намёками, как про учения, и ни слова – о погибших да раненых… Для таких стихов и песен, как у меня, пока ещё не пришло время. Но я всё равно пишу и буду писать для себя и для своих сослуживцев, чтобы тихо и душевно попеть их вечерами в свободное от службы время.
От Патяника я узнал, что самолёты, перевозящие убитых и раненых из Кабула в Ташкент, называют в народе «чёрными тюльпанами», убитых – «груз-200», а раненых – «груз-300». Так что я – секретный «груз-300», и о «секретной части» в моём письме домой – отчасти правда).
…Мам, пишите поподробнее, как там у вас дела. По Союзу письма доходят всего за 3-4 дня, а не за 2 недели (да ещё с цензурой). Несмотря на это, всё равно я не обо всём могу писать. А вот мне очень интересно всё, что у вас происходит, как там дела в нашем дворе. Мам, ты пиши, пожалуйста, чуть поподробнее, так как слова «у нас – всё по-старому» наводят на грустные мысли, что вы просто не хотите о чём-то сообщать. На «гражданке» ведь столько событий происходит чуть ли не ежедневно. Я вот стараюсь вам писать длинные письма, чтобы вы могли их подольше читать.
Шапка, братишка, жму своей сильной мускулистой рукой твою дохлую грудь (смеюсь). Продолжай заниматься спортом и нормально учись, беря пример со старшего брата! А не то, когда вернусь, то как дам больно!.. (смеюсь). Учись получше играть на гитаре – в армии (да и по жизни) очень пригодится!
Лариска, сестрёнка, как у тебя дела на работе? Давно уже не было от тебя отдельного письма. Напиши, какие есть новости о наших сверстниках? Кто женился, у кого кто родился, кто вернулся из армии, кого опять побили и кто…
Мам, передавай привет бабе Дуне, когда будешь ей писать или звонить. Но я ей отдельно напишу. И скажи ей, пусть не гадает на меня. Ничего со мной не случилось, а её карты всё соврали!
Всё! Заканчиваю писать письмо. Сейчас зайдёт почтальон за письмом и тут же отнесёт его в город сразу на почту. А мне надо ещё конверт подписать. Прошу вас, постарайтесь ответить побыстрее, пока я ещё на этом индексе «ХО»!
Всех целую девять тысяч девятьсот девяносто девять раз!!!
Ваш сын и брат Вадим. 22 апреля 1980 года. СССР. Город Чирчик.
22.02.2015 г.