Последний шаман (Мавлида Ахмедьянова) / Проза.ру

Старик стоял у мутного окна, обделанного на свой лад мухами, они же лежали и между рамами, подняв кверху свои тоненькие, кривенькие ножки, в ожидании наступления тёплых дней, может, мухи думали, что солнышко прогреет их, и они оживут, но они уже так долго ждали своего солнца, что скорее уже навсегда так и остались лежать в таком непотребном виде.
Старик долго смотрел на улицу и на базар, который находился через дорогу, напротив его пыльных окон. Время его раньше не интересовало, часов у него тоже никогда не было, да и необходимости в них тоже не было. Раньше, когда он жил в тундре, смотрел на солнце, а сейчас время он определял по распорядку жизни на улице. Если там не было ни души, или проходили редкие прохожие, значит, было, самое что ни на есть, раннее утро, если торговцы, толкая перед собой каталки на двух колёсах и, ухитряясь при этом класть на них по три-четыре огромные сумки, стекались на базар, значит, было уже девять; а если уже столы из неструганых досок наполнились разноцветным товаром,и стало веселее: что- то висело, что-то лежало, холодный северный ветер раскачивал в разные стороны вешалки с одеждой и шуршал целлофаном, надетым сверху, и по рядам ходили редкие покупатели, значит, уже было около 10 часов.
Взгляд его упал мусор, который лежал под его окнами под кухонным – куча побольше, под комнатой - совсем маленькая. Этикетки давно смыло дождём,но он узнавал эти бутылки, большие из-под водки, маленькие из-под одеколона, консервных банок, похожих на открытые пасти щук было меньше.
Старик больше любил смотреть на базарную суету, ему нравились вещи в ярких упаковках, разноцветные фрукты и овощи. Все же это было лучше, чем когда был выходной, и это место напоминало заброшенное стойбище, только ветер играл полиэтиленовым покрытием, гонял мусор по земле. Сегодня за окном была обычная суетливая жизнь, и, судя по тому, что она только оживала, редкие челноки, зевая, только подтягивались и занимали свои обычные места, было еще очень рано. Торговцы, видимо, тоже считали, что с товаром базар все-таки лучше смотрится, чем без, и поэтому, они даже в воскресный день толкали с утра свои каталки. Театров и кино в посёлке не было, люди шли на базар, как в театр и ходили по нему, как по музею, так что досугом населения челноки занимались очень ответственно, уплотняя свой график работы.
Скоро, совсем скоро откроются магазины: «Рыба-мясо», где не было ни рыбы,ни мяса, но там всегда была водка, бутылки, поблёскивая серебряными головками, манили и стояли аккурат за широкой спиной продавщицы в белом халате, поверх которого обычно носилась безрукавка, старик знал даже её имя, звали женщину Зиной. Зинуля, обращались к ней ласково те, у кого не хватало на бутылку, или вообще не было ни копейки за душой, и они просили в долг, но в долг Зинуля, как бы к нему ласково не обращались, не давала. Может, кому-то давала, но старику – никогда. Это он знал точно, как только он входил в магазин, она, сразу же, начинала кричать:
- Иди, иди, не дам, у меня ревизия!
Старик сразу уходил, потому что, как бы ни трещала башка, ещё тяжелее было выдержать эти осуждающие взгляды очереди.
Сегодня старику была совершенно безразлична жизнь за окном, его ничего не занимало, ни базар, ни мухи, ни кучки мусора за окном. Он был болен, хотя сам он о себе никогда бы так не сказал, я сегодня болен. Этот вонючий старикашка, от него несло в радиусе за пять метров - в одежде не просто нечистой, а лоснившийся от грязи, никакие стиральные машины и даже самые современные моющие средства эту въевшуюся грязь не вычистили бы. Его самого тоже нужно было бы замочить в мыльном растворе и держать в нём сутки, и тогда бы этот запах остался, никуда бы он не делся, только с собой - в могилу. Он, видите ли, болен. Пить поменьше надо! Но у него не было силы даже ругать себя. У старика так сильно болела голова, что глаза лезли из орбит. Из подслеповатых глаз, выеденных дымом, постоянно текли слёзы, сухость во рту жгло нутро, он непрерывно хотел пить, но вода из крана, отдающая вкусом железа, не утоляла жажду, от него подступала тошнота, ему становилось так жарко, что он ненадолго терял сознание и хватался руками за стены. Падать нужно на спину, мелькало в сознании, он терял сознание, падал, ему было совсем не больно, наоборот, жар отпускал, ему становилось легче. Чуть-чуть рвало, после становилось хорошо, но его чаще только тошнило, в желудке было пусто. Многодневная выпивка, к чему привык его старческий организм, требовала продолжения. "Водку, водку" - стучало в мозгу. Но где её взять-то, злился старик, на это у него еще хватало сил, злиться, злиться на всех, на жену, старую и молодую, что они так рано ушли из жизни, на сыновей, которые оба погибли по нелепой случайности. Будь все они рядом, сидел бы он тут? Нет, жили бы и жили, ходили бы на охоту, рыбачили. Злиться на вчерашних гостей-собутыльников, что они старику немощному не оставили, не налили в стакан, не оставили на донышке бутылки, вон их сколько, выстроились в ряд, как солдаты стоят, и все пустые, пусты-ы-е. Все выпили, всё-ё, сучье племя, а деньги-то его были, вся его пенсия, а дают-то только раз в месяц.
"Водку, водку" - продолжало стучать. Где её взять-то, куда идти? Возможно, из вчерашних гостей кто-нибудь вернётся, вдвоём бы сразу сообразили, где найти, а у него, у старика, башка трещит и ничего не приходит в голову. Правда, может быть, пока он спал, наверное, они ушли за бутылкой и сейчас вернутся, тешил он себя слабой надеждой и с этой искоркой отчаяния он подходил к дверям и прислушивался к звукам чьих-то шагов. Все равно придут, знают же, что у него дверь на замок не закрывается, знают, что ключ, который ему оставил прежний хозяин, рыжий малохольный мужичок, он давно, ещё снег не выпал, потерял. Постояли, отоваренные, у дверей, пока он шарил по карманам, да один гость, самый нетерпеливый, с кем он тогда соображал, вытащил отвёртку и открыл замок, с тех пор старик, когда куда-нибудь уходил, отправлялся со спокойной душой, знал, что в любое время возвратится, дверь всегда открыта. Захлопнул и этого вполне достаточно, думал он, а то стой под дверьми, крути, верти этот ключ, а замок ни в какую, или вдруг приедет какой-то родственник из тундры, что он будет стоять в холодном, ой-ой, грязном подъезде. Правда, к нему из тундры никто не приезжал, ехать было некому, один он был в этом суетном мире, седоволосый, как порошенный инеем, рослый, поджарый, еще прямой старик с открытым скуластым лицом, только вот глаза всегда что- то плакали. Умерла жена старая, мать его детей, потом молодая хозяйка, и некому стало шить ему кисы и малицу, некому стало варить мясо, что-то оборвалось в нём, какая-то ниточка, запил, загулял старик и застрял в посёлке. Где олени быстроногие, где нарты легкие? Ничего нет, дали ему вот эту квартиру, сказали топить не надо, а вода из крана течёт, будет тебе тепло, деньги будешь получать каждый месяц, сиди. А ему не сиделось. Чего сидеть в пустой квартире, что охранять. Действительно, вору тут позариться было не на что, поживиться нечем, разве кому понравиться журнальный столик расписной: на черном фоне, золотые цветы, дак он безногий, стоит, потому, что плотно придвинут к стене, не поставленный, а оставленный. К столь изящному предмету в своей квартире, старик близко не подходил, не было в этом нужды, видно, поэтому, обиделся он на него и покрылся толстым слоем пыли, яркие узоры потускнели, а спал он на железной кровати, тоже безногом, вернее, спал он на панцирной сетке старой выброшенной кем-то кровати. А какая она тяжела-а-я, старик запыхался, пока её поднимали и тащили с улицы на второй этаж, хорошо, гость с которым он тягал, был еще ничего себе, грузчик с овощного, он и шёл сзади, и вся тяжесть-то на него падала, а то бы старику, совсем хана было. На этой безногой койке, с отвисшей серединой, потому как до того, как она стала его ложей, сетка служила детворе, ребятня с утра до ночи прыгала на ней, сейчас на ней лежали его вещи. Он стал забывать, когда последний раз ставил сети, кидал аркан на оленя, но запахом рыбы и оленя были пропитаны вся его одежда, правда, сейчас их отбивал запах перегара. Читать писать он не умел, но когда-то в Вынгапурском культстане грамотная учительница-ненка научила его выводить печатными буквами свое имя и фамилию, и его из графы «безграмотных» перевели в «малограмотные», но это было давно, ой как давно. Старик уже забыл, как пишутся эти буквы, навсегда запомнил только первую «А»- чум, после него он тянул хвост, и этого было достаточно для получения пенсии, но, одно он знал очень хорошо, что водка «Московская» с длинным горлышком и с красным рисунком стоит намного дороже, чем одеколон, но пить её хорошо. Также он знал, что если одну бутылку пить одному, то её хватило бы надолго, но ведь если выпьешь, однако ведь куда-то несёт, не сидится. Также старик твёрдо знал, что брать её надо из старого магазина «Рыба-мясо», где не было ни рыбы, ни мяса, а вот водки было хоть оленей купай. Ни в коем случае не стоило брать водку в киосках и ларьках, понатыканных там и тут, только - в старом магазине. Туда они ходили отовариваться еще с первой женой, на улице их поджидали олени, запряжённые в лёгкие нарты, они набирали всего, пока не кончались деньги. Муки, чаю, спичек, табаку, сахару, конфет, печенья и, обязательно, водки. Возвращение в стойбище было праздником, особенно для детей, да для взрослых тоже. А как много было тогда денег, этот бумажный сор в тундре совершенно не нужен, поэтому они тратили до последнего рубля, а вот сегодня у него нет ни копейки.
"Водки, водки",- продолжало стучать в мозгу. Старику стало совсем невмочь, руки тряслись, слезы текли, а как болела голова, она раскалывалась, что уж там сидело, что ему не хватало места в черепной коробке, как будто в стеклянную банку налили воды и выставили на мороз, вот- вот расколется. Старика бросало то в жар, то в холод, и он бледный, трясся и стучал зубами. Может все-таки что-то, хоть на донышко стакана, осталось? Старик, уже который раз подходил к пустым бутылкам, шершавой рукой вытирая постоянно слезящиеся глаза, в упор рассматривал каждую. Ни капельки. Последняя, именно с красным рисунком, выскользнула из непослушных рук точно в тот момент, когда он, убедившись, что он пустой, собирался поставить её, она не разбилась, но задела стоявшие, и те с грохотом покатились в разные стороны.
Он с трудом вспоминал, как они вчера вечером пили с очередным гостем - приёмышем. Вторую жену он взял с маленьким сыном в руках. Её мужа разодрал хозяин леса, она осталась совсем одна, старик тогда еще был молод и силён, он привёз её с оленями, появился новый чум в стойбище, старик каждую ночь ходил к ней, она была ласкова с ним, но детей ему не родила. А к её сыну он относился как родному, но он всегда его дичился, вот теперь этот непутёвый, отмотав свой срок в тюрьме, нашёл старика. Может, в карманах осталась какая-то копейка, хотя бы на одеколон, старик принялся шарить по карманам, но там было пусто, со злостью швырнув свою одежду, ругаясь, старик вышел на кухню. На самодельном столе, покрытым стёртой клеёнкой, лежали полупустые консервные банки из-под тушёнки, но на еду он и смотреть не хотел, там же, он нашёл полпачки чая и решил заварить его, но для этого нужно было зажечь газовую плиту, чего он не умел. Первое время спичка затухала раньше, чем он успевал открыть кран непослушными пальцами, то наоборот, стоило ему зажечь спичку, газ, голубовато-сизым пламенем вырывался аж до потолка. Но сейчас он меньше всего старался думать об этом, ему очень сильно хотелось пить, у него внутри горело, во рту было сухо, казалось, что даже язык прилип к нёбу. Он налил в чайник без крышки воды, и как только газ с шипением начал выходить, дрожащими руками поднёс спичку, огонь вспыхнул. Пока кипела вода, старик подошёл к окну и взглянул на улицу, там началась обычная жизнь, суетливая, многолюдная, старик про себя отметил, что сегодня на рынке собралось больше машин, чем обычно, так бывало только в выходные дни. Когда вода закипела, он насыпал в чайник оставшуюся заварку и снова поставил в огонь, дождавшись, пока начнёт бурлить, налил в стакан чай, ручка чайника сильно нагрелась, поэтому он хватал её то - левой, то- правой рукой, и кипяток проливался в разные стороны.
Старик жадно принюхивался к запаху чая, в желудке у него урчало, он дрожащими руками схватил стакан, и, подув, поднёс к губам. Неожиданно прозвенел звонок, которым никто никогда не пользовался, старик даже не слышал его никогда. Пронзительный звук, гулким эхом прокатившийся по пустой квартире, напугал старика, он обжёгся и выронил гранёный стакан, тот раскололся, разбрызгав чай на грязный пол. Стараясь не наступить на осколки, потирая об лоснившиеся брюки, обожженные руки, хозяин, ругаясь про себя, пошёл встречать незваного гостя.
Кто там? Здесь живёт такой-то шаман? Ну. Пришли, чтобы купить у вас бубен. Какой? Которым вы в день оленевода пели. Кто? Вы пели на сцене? Кто пришёл? Пришли из музея, купить бубен. За деньги, что ли? А как же? Сколько? Двести.
Колокольчики, как будто обиделись на старика, резко зазвенели и умолкли, сжатые теснотой пакета. Старик сел на свою безногую кровать с продавленными пружинами, держа на дрожащих руках хрустящие, новенькие бумажки.
Пил он без гостей, было даже странно, как это никто не учуял, что он неплохо разжился, продав старый бубен Отулу,за которого тот получил в Обдорской тюрьме пулю в затылок.
Пил он понемногу, ему хватало и четверти стакана, чтобы стало хорошо. Но деньги кончились быстрее, чем он думал, и теперь желание выпить отступило,он потихоньку трезвел, и его начала сверлить другая мысль, ему непременно хотелось вернуть бубен, для этого, по мнению старика, нужно было найти двести рублей и вернуть женщине. Он думал об этом, когда неспешно ходил по базару и видел, как бойко идет торговля, тут и там мелькают хрустящие бумажки, которые ему были нужны. Неожиданно он столкнулся с грузчиком, с которым был давно знаком.
-Возьми к себе,мне нужны деньги,- сказал он ему.
-Давай,- сказал тот,- если пожить пустишь.
-Айда,- ответил старик.
За работу неплохо платили, но ныла спина, плечи. Деньги он прятал,почти не пил, а тушёнку, хлеб и чай покупал грузчик. Денег было уже достаточно, можно было идти искать ту женщину, но случилось вот что. Старик стоял на грузовике и подавал ящики, в них были аккуратно уложены яблоки, каждое в своём гнёздышке. Неожиданно ярко-красные яблоки покатились по натоптанному снегу, а старик, раскинув руки в стороны, как птица - крылья, упал на них. Когда грузчик, расталкивая людей, пробился к своему напарнику, он был еще жив. Старик дрожащими руками вытащил платочек, откуда высыпались мятые бумажки, и сказал:
-Купи бубен из музея и отдай…
Из магазина выскочил хозяин и начал кричать:
-Шозадела! Мы так не договаривались! Давай, я тебя не видел…
Сунув грузчику мятые бумажки, он исчез.
Старик лежал на земле, вокруг него на снегу ярко горели красные яблоки, а он улетал в далёкую страну предков, его, стоя с бубном в руках, почему-то в чёрной одежде, встречал шаман Отулу, последний шаман из его рода, а возле костра суетились его жёны, готовя еду для него и его сыновей. Сизый дымок из костра тоненькой нитью поднимался так высоко, что был виден за версту.
            М.С.Ахмедьянова.
            Тарко-Сале. 2000 год