Новогодний глобус
Вот бы она всегда была такой.
Сначала, или это было уже в конце, она вышвырнула на улицу какую-то девицу, непонятно с чьей компании она была, с Рушаной, с мужем, с его гостями, или с Владиком. Её коротко стриженые, обесцвеченные волосы торчали, вернее они взъерошились уже потом, а вначале, пока она чинно потягивала пиво, они ещё были ничего, лежали, деваха только и делала, что пила эту мутную жидкость из стеклянной кружки. Вот этим-то стаканом и ударила Мила ей в лицо, облив платье или свитер, все-таки свитер, потому что, выкинутая в подъезд, она лежала спиной на полу, её колени торчащие в разные стороны, были обтянуты в синие джинсы. Когда Мила захлопывала дверь именно так она и осталась лежать.
Сверлило. В начале это было или уже в конце. С кем она пришла, с Рушаной, с мужем, или с его гостями, или всё-таки с Владиком. Нет, не с ним, потому что он всё время ел рыбу. Будь девочка с ним, он бы подбежал со словами, она- со мной. И девицу бы Мила не тронула, потому что Владик был свой.
Может не так уж и виновата была она, эта девочка, Сгребла в кучу, что уж там. Просто она попалась под горячую руку. Позднее «прости» незнакомке.
Все равно виновата. Кто она такая, чтобы пить из её кружек, да и вообще, поделом. Пусть сидит дома, нечего шастать по чужим людям. Скорее всего она была одна из его… Да плевать на неё.
За большим столом сидел Владик и ел рыбу. Она каждый раз, когда глядела на него, сидевшего за столом с витыми ножками, купленным ею в кредит, замечала, что судака становится всё меньше и меньше, реберные кости с хвоста до головы уже оголились, но нижняя часть была ещё цела и лежала пластом, на ней горкой- жареный лук и тертая морковь, все это запеченная в фольге. Должно быть вкусно, потому что Владик так и сидел всё это время именно у этой большой овальной тарелки.
На другом столе, приобретённым по дешёвке им, лежал жареный кусками лещ, тонкие нарезки сёмги растаяли, и с них стекал на посуду жир.
Всё распотрошили, весь холодильник, закипала она. Правда, ещё была выпечка- шанежки румяно хрустящими боками, которую кто-то испёк, понятно, что не он.
Злость, которая кипела в Миле, начала обретать форму, цвет и запах.
Ясно, что всё приготовила Рушана, жена его брата, она работала в детском саду поваром и соответственно готовила хорошо. Вот и она сама. Живот ещё не так заметен, но в ней сидит уже то, что по-научному называют эмбрионом, а по- Милиному –его очередной разврат, её позор. Хотя она не считала себя опозоренной, скорее это Рушана должна была считать себя таковой, при живом-то муже. Значит, Данька опять в запое, а эти двое - снова вместе.
Вот и он. А какой расхрабрившийся!? Непонятно, что он делал? Он ожидал. Чего? Развязки. С удовольствием бы вышвырнул её, но не тут- то было. Шалишь, брат. Квартира-то двухэтажная моя-я-я. Куплена на деньги от продажи её первого жилья. Которую дали ей. Го-су-дар-ство! Успела. Спасибо профкому, в её лице уважаемой Екатерине Кабировне. А вы уж нарисовались потом, Кушанов Анатолий Петрович.
А уж добавка, копеечная, совместно нажитая, не в счёт.
Четырежды женатый, живут вот уже 15 лет и у них трое детей. Вот именно поэтому, он всем своим видом показывает, что вот у него трое детей и поэтому он живёт с ней, одолжение-с как бы делает, а так бы ушёл.
Уходи, глобус тебе в руки, подумала Мила про себя.
Уходи, глобус тебе в руки, повторяла она, сидя наверху у детей и тупо, ничего не видя, продолжала смотреть какой-то фильм. Видимо, интересный, потому что выключи телевизор, стояла бы тишина, только гул снизу. А детей было много, одноклассники, соседские. Когда успели? Ведь только приехали.
Тут поднялся к ним он, Мила сразу заметила, что он хорошенько успел поддать. Уже заметно подустал, ожидая эту самую развязку, и вот решил начать сам.
У неё не было никакого желания начинать выяснять отношения с ним. Упаси Господь, да ещё с пьяным, поэтому она тупо уставилась на телевизор, не замечая ничего и никого.
-А-а-а… Ты, наверное, думаешь, а квартира-то моя, моя. А я – тут…
Возле неё появилась Рушана, она, видимо, пытается как-то отстрочить эту самую развязку-скандал, понимая, что они тут - никто. Перед ними гордая женщина, мать двоих детей, хозяйка квартиры, только что приехавшая со Средиземного моря, с загаром! В новом оранжевом трикотажном костюме из тонкой шерсти, облегающей её красивую фигуру. А они - пшик. Пустое место.
Только приехали, Ещё даже чемоданы не довезли, думала за ними отправить мужа. Отправь. Придётся просить Владика. Не его же.
-Как? Вы едете?! –орал он в трубку.
Племянница, которая работает в аэропорту, посоветовала ей ехать домой, потому что чемоданов нужно было ждать ещё полтора часа. Уж она-то знала точно, что полторы, работала диспетчером. Держать в аэропорту всю ночь детей уставших долгим перелётом?!
-Ещё же неделя есть…- удивлялся он своему открытию.
Нет никакой недели, взбунтовались турки, бесплатно работать не хотят . Даже если бы десять недель, решило бы проблему?
-Старый новый год же, я не за рулём.
То, что он далеко не за рулём, Мила поняла сразу. По голосу. Так что, он даже их и не встретил. Мила взяла такси и приехала домой. Лучше бы не ехала, сидела бы в аэропорту, или ещё лучше, осталась бы в Турции, навсегда, чтобы не видеть круглого животика Рушаны, и этого эмбриона проклятого. Ходить в платке и в длинной до пят юбке. Говорят, там есть русские школы.
Приехала в свой дом, битком набитый посторонними людьми… Рушаны, мужа, его последних гостей, или Владика.
Правда он, обсасывающий косточки от убывающего на глазах судака, был её племянник. И она никак не могла к нему придраться. Ну, сидит себе бедный студент, с голодухи напал на еду.
А она тоже была голодна, надо сказать честно, в Турции плохо с питанием: баклажаны пареные, баклажаны жареные… Сколько можно? Сесть бы рядом с Владиком и доесть всё, что осталось от рыбы, как она любила делать раньше. Все уйдут, она сейчас начнёт убирать, и вот до этого, до мойки, в тишине любила сидеть и похрустывать, и обсасывать, собирая в кучу мелкие белые косточки, как дровишки в потухший костёр, вытаскивать вилочкой новое нутро рыбы, морковку и лук. Но сейчас кусок в горло не лез.
А-а-а, он, всё ещё стоя перед нею, продолжает свою обвинительную речь.
В халате, купленным Милой, в честь его дня рождения, за 2 тысячи рублей у торговки-дагестанки, которая каждый месяц приходила к ним на работу, и прямо на полу фойе, у топочущих ног, открывала торговлю. Шелестящие горки пакетов с турецким барахлом, скатывались с покрывала на пол, а сама она широко расставив колени, укрытые длинной, пёстрой юбкой сидела как паша на троне на раскладном стульчике. Вместо венценосных атрибутов, блестящая, туго набитая деньгами сумка через шею. Как давно это было? Ему исполнился 45 лет, такого живота, что сейчас выпирает из халата, не было.
-Вот уйду от вас, Рушана родит мне сына,- обнял он её за талию.
А худа-а-я, кожа да, кости, смеётся, туго обтянутая кожей хищный нос, собирается в складки. Мила –то думала, что она давно избавилась от беременности. Глянь, а она как будто и прям счастлива, в эйфории какой-то. Дура как-а-а -я, Боженьки ты мой.
Она вкрадчивым голосом уговаривала его уйти вниз и лечь отдохнуть.
-Ты знаешь, ненавижу, ненавижу… Вот она приехала с моря, думаешь, не гуляла! - голос Кушанова донеслось снизу.
Волна злости, уже окрашенная в яркий цвет, и имеющая точный запах, пока плыла где-то у ног, потихоньку она накрывала Милу.
-Так, все, на сегодня хватит. Мы с дороги. Надо душ принять, переодеться, себя в порядок привести.
Она встала и выключила телевизор. Дети, её, громче всех, недовольно забурчали:
-Мам, ну, мам…
-Дай досмотреть.
-Сейчас уже кончится.
-Тихо!- Мила резко осадила их, - все по- домам!
Гости понуро поплелись вниз, девочки, уже хорошо изучившие голос матери, молча, остались сидеть, только старшая легла на диван и головой укрылась пледом.
Мила вихрем спустилась вниз. Пока она была наверху, внизу многое поменялось. Владик, доедающий судака, стушевался, потому что весь стол заняли новые люди.
Там уже сидели староновогодние соседские гости, приглашенные Кушановым. Когда успел? Всегда оказывалось так, что любой соседский гость, когда-то работал то ли слесарем, то ли кем, у него на бригаде, когда он в энном году был мастером, на каком-то месторождении. Самого мастера как раз и не было за столом.
Человек шесть галдели всяко. Одни вспоминали бригаду, каждого по отдельности, дизелиста бывшего мента Валеру, его ум и начитанность, другие, повариху Люду, как она обманывала помбуров, в конце месяца навесив на них свои долги.
От судака остались только голый хребет с торчащими в разные стороны белыми ребрышками и голова. Тусклые испытывающие рыбьи глаза глядели на Милу, как бы спрашивая, ну, милая, что дальше?!
-Рыбу всю съели! - крикнула она громко. Потом, пнув обувь, сумки, попадавшие ей под ноги, широко открыла дверь и, по одному начала хватать его гостей, соседских, тут как нельзя, кстати, ей в руки попалась пластиковая палка ярко-зелёного цвета, формой напоминающая ментовскую дубинку. Младшая пускала им огромные мыльные пузыри, и всё не давала ей выбросить пустую игрушку. Вот и пригодилось, думала Мила, колотя им тугие спины в тонких шерстяных свитерах, головы с жирными блестящими волосами, взмокшие лысины. Она успела исколотить только первых. Остальные, сидевшие на кухне с утра, а может с вечера, судя по тому, как вольготно чувствовали они себя, скорее и ночевавшие здесь, и не одну ночь - рылись в шкафах, как у себя дома, среди них тип с длинными седыми волосами сзади схваченными резинкой, заваривал дорогой белый чай, в тонкий фарфоровый чайник из Петровского завода. Те и эти уходили вместе с кушановской бригадой, сами, без мыльно-пузырной дубинки, погоняемые только её криком.
-Рыбу всю съели! – кричала она,- холодильник распотрошили, развели тут…Трава не расти…
Владик, видно уже окончательно наелся, и теперь он ходил из кухни в зал с большой кружкой, с рисунком, жили у бабуси, три веселых гуся, у каждого гуся по синему банту на длинной шее, проливая по–пути содержимое на палас - пил чай. Почуяв, какая началась тут заваруха, он хитро прошмыгнул наверх к детям. Мила даже под высокобальным шквалом угара злости, его не тронула бы, он был не Кушановский.
Дальше было ещё хуже, Мила загребла Рушану в угол опустевшей кухни, стайка её девочек, непонятно кем ей приходящих, может нянечки с садика, визжали, окружив их. Её как раз била злее, девочек, виснувших у неё на руках, пинала ногой. Мыльно-пузырной дубинки уже не было, как уж у неё отняли орудие, она не запомнила, но не муж, его время, видно ушло, потому что его нигде не было. Скорее он просто утух, подняв бокал со своей бригадой, за старый Новый год.
В ход пошли кулаки, первый удар правой рукой, она нанесла, нацелившись на прыгающие морщинки на носу с горбинкой, Рушана прикрыла рукой лицо, второй, левой рукой в шею, под кадык - она упала, загремев стульями. Злость ещё не ушла, тут она уже прыгнула на неё и стала душить двумя руками, и кричала как сумасшедшая. В эту минуту она и была сумасшедшая.
-Не стыдно, Данька же живой, муж тебе…
Тут очень сильная рука оторвала и подняла её. Она услышала спокойный голос:
-Да плюнь ты на неё, - Владик. Он был не Кушановский, старший сын родной сестры, поэтому она послушно встала, потом села, когда он усадил её на стул.
Воспользовавшись моментом, девочки подняли Рушану и, схватив её с обеих сторон, поволокли к дверям, только растрёпанные косы замелькали по сторонам, а на полу и остались лежать Милины старые тапочки, выпали с ног Рушаны.
Мила сидела, уставившись на стакан с водой, поставленный Владиком, который уже убежал наверх. Злость, не желая утихать, ещё ходило вокруг неё.
-Ага!- таким возгласом Мила открыла спальню, Кушанов в темно-синем халате, спал, дышащая горка на широкой кровати. Невыносимый запах ударил в нос. Мила ещё не дойдя до кровати, подняла правую ногу, поджав к себе, как отпущенной пружиной ударила спящего в шею. Он встрепенулся, встал, тут получил левой ногой - в пах. Он наклонился, закрыв живот руками. Тут Мила сзади толкнула его к дверям, он ударился об косяк, ушибленное место закрыл. Она со всей силы двумя руками крутанул его, и он оказался как раз возле двери. Владик, когда поднимался наверх, видно закрыл её. Пока Кушанов чертыхался, уткнувшись лицом об висевшие куртки, бессильно отталкивался непослушными пальцами и, опустив голову вниз, шарился пытаясь что-то обуть или просто искал опору. Тут Мила открыла дверь и вытолкнула его, и напоследок пнула в кушановскую широкую задницу. Он глухо ударился об пол, но этого Мила уже не услышала, потому что захлопнула дверь.
-Да плюнь ты на него,- Владик опускался вниз, высоко неся в руках кружку. Рыба любит воду, вспомнила Мила чьи-то слова, глядя на красавца гуся с бантиком.
Вдруг, как будто что-то вспомнила, и внимательно оглядывая висевшие вещи, выкинула его куртку, шапку и ботинки.
-Плюнула уже.
Девочки Рушаны, видно ещё далеко не ушли, может они стояли в подъезде, приводя в чувство свою подопечную, потому что, когда она кидала вещи через дверь, услышала их голоса.
Вконец обессиленная, но уже без кипевшей в ней злости, она зашла в ванную. В зеркале увидела покрасневшее лицо, кровоточащую ссадину возле правого уха, растрёпанные волосы и, не узнавая, долго смотрела на себя.
Вот бы она всегда была такой.
Увидев на полке чьи-то косметички, массажки, другие незнакомые вещички - все это бросила в ведро. Потом открыла воду и встала под душ, тут только сообразила, что она всё еще в новом оранжевом трикотажном костюме из тонкой шерсти, плотно облегающей её стройную фигуру, поняв это с трудом начала стягивать с себя мокрую одежду и бросать на пол.
хх