Когда и как это произошло? Ведь я всё время была рядом. Наверное, это я что-то делала не так. Неужели, тревожный, трепетный и наивный молодой человек может превратиться в чёрствого, жестокого и непреклонного мужчину? Хотя, какие-то задатки, конечно были и раньше, но проявлялись-то они – от ранимости. И я его всячески утешала, поддерживала, оберегала, вселяла уверенность в себе.
И эта уверенность всё разрасталась, а вместе с ней прогрессировала холодность, отстранённость. Физическая близость всё больше сводилась к какой-то торопливой деловой процедуре. Все нежности изымались из обихода. Когда я тянулась к нему, чтобы его поцеловать, он уклонялся.
– Но почему?! – недоумевала я.
– А мне сразу хочется трахнуться.
– Так хорошо!
– Нет. Много трахаться нельзя.
– Что значит – много?!!
Эту пагубную идею заронил в него, по-видимому, его отец. Я не помню случая, когда бы мой свёкр что-нибудь похвалил или хотя бы одобрил. Наивысшая его похвала была: «нормально». Он был недоволен всегда и всем, а в особенности – когда приходил к нам на заре, а мы имели наглость всё ещё спать, в то время, как сам он уже давно проснулся. Тогда отец проводил с мужем какие-то воспитательные беседы, плоды которых, вероятно, я сейчас и пожинала.
Если я приносила домой какие-нибудь книжки об отношениях между мужчиной и женщиной, он вычитывал в них только одно – что женщина должна быть ласковой. А потом долго стыдил меня, объясняя, какая я распутная, раз он у меня был не первым. Я предлагала ему вместе пойти к сексологу. Он отвечал, что у него нет проблем, и ему не нужно никуда ходить.
– Но это нужно мне, пойми!
– Тебе надо – ты и иди.
И я опять, и опять загоняла себя вглубь, боролась со своей «распущенностью».
В остальном дела шли, вроде бы, неплохо. Мечта о своём театре постепенно приобретала реальные очертания. Сына частенько приходилось таскать с собой на репетиции и спектакли. Финансовые проблемы решались за счёт шуб, которые я шила и относила в комиссионку, где они сходили за импортные. Муж бегал по магазинам, в поисках искусственного меха для пошива.
– КошАчка! – говорил он мне,– я придумал отличный девиз: «Ни дня без оторочки!» Иногда я сшивала какие-то детали выкройки из маленьких кусочков, но так, что на вид было абсолютное ощущение цельного меха. Тогда между собой мы радовались и шутили, что мне удалось сшить шубу «из лапок искусственного волка.»
Правда, я начала часто болеть. Особенно мучали боли в пояснице и частые простуды. Когда мой кашель доносился ещё от лифта, муж радушно распахивал двери, не дожидаясь звонка, со словами: «Я милую узнаю по чахотке!»
Как-то раз я болела с особенно высокой температурой. В голове моей теснились строчки и одолевали меня до такой степени, что пришлось встать и нацарапать их карандашом на каком-то клочке бумаги.
...
Жар бултыхается в затылке,
Висками рвётся напролом.
Я взаперти, как Джин в бутылке,
Тигр в клетке, кобра под стеклом.
Вулкан – поди угомони, попробуй!
Запри – ко, посади его на цепь!
Мне проломить бы только в клетке прорубь –
Ерошила бы ураганом степь!
...
Весной ростка в зерне – не удержать!
Птенец крушит скорлупку клювом грозным.
А мне бы – горло хоть на миг разжать,
Пары спустить гудком бы паровозным!!!
...
Ну, и ещё что-то в этом же роде. Видимо, даже в горячечном бреду у меня хватило сообразительности, чтобы догадаться – ох, не одобрит мой муж подобных настроений! Я запихнула скомканный клочок куда-то в кармашек записной книжки, под кипу всевозможных бумажек, и забыла про это напрочь.
Обрывок этот я нашла через несколько лет, когда собиралась выбросить старую записную книжку, и напоследок просматривала – нет ли там чего нужного. Я очень удивилась своей находке – мне-то казалось, что за всю нашу совместную жизнь, начиная ещё с той, давнишней ревизии и уничтожения моих записей, я не написала ни строчки. Ан нет, оказывается, написала... с трудом вспомнила, откуда взялась эта бумажка. Вот как на самом деле оценивало моё неподцензурное подсознание – те годы, в общем-то, счастливой семейной жизни.
Но в здравом уме и твёрдой памяти я, конечно, не позволяла себе таких мыслей, которые, распоясавшись, бесчинствовали в этих смятых упрятанных строчках.