Эта невеселая история случилась несколько лет тому назад. И с тех пор не выходит у меня из головы...
Мы прибыли на сессию заочников в филиал нашего вуза в городок Энск к вечеру. И через час встретились с группой в скромной аудитории местного строительного коллежда. Над доской в кабинете кроваво-бордовыми буквами лозунг: «ЭКОНОМИКА- НАУКА ЗЛОВЕЩАЯ». Это надо же! И смех, и грех. А ведь есть тут что-то. Вести-то от неё, от экономики, и впрямь не радужные. Тем более, в нашей многострадальной…
Вгляделись в группу: студенты как студенты – простенько одетые, уставшие после работы, кто-то тоже ехал-трясся из области по колдобинам энщины, кто-то кормящая мать, с глазами озабоченной коровушки, кто-то еще свосем желторотик, ничего не видал, кроме дешевого гаджета…
"Ну, здравствуй племя, младое, незнакомое!"
Знаем про них только то, что они потомки партизан. Края такие, особая земля...
Среди всех этих временных наших питомцев резко выделялся один брюнет – и более зрелым возрастом, и щеголеватой дорогой одеждой, и вальяжными манерами, даже скорее, развязными: не привык сидеть на ученической скамье – не по нему она, узкая, твердая… Вскоре стало ясно, что его мнение для группы – закон. Авторитет он тут, словом. К тому же Михаил – так его звали – оказался еще и старостой. Лидер формальный совпал с неформальным – это фрукт! Хотя, судя по лицу, не обезображенному высокими помыслами, скорее тянет на овоща. А мысль на челе читается одна: «Всё и все покупаются. И я это могу!»
«Этот распальцовщик еще покажет нам кузькину мать» – подумала я тогда.
То же прочла и во взгляде моего старшего коллеги, Юрия Евграфовича по прозвищу Граф. Но обедневший, как при этом обычно уточнялось.
И интуиция нас не подвела: Михаил, скептически послушав наши вступительные тезисы и мои пафосные призывы, вперемешку со стихами "о душе", подошел на перерыве и предложил не париться, "забить" на лекции и договориться об экзаменах «конкретно, по-взрослому». И сделать это в лучшем ресторане города, он лично отвезет нас на своем гранд-чероки.
Сопротивление части группы, желавшей заниматься, как положено, он проигнорировал: да что их слушать, лохов! Это ж быдло...
Однако на сделку мы не пошли и Михаил исчез после перерыва, бросив на ходу иронично-презрительное: «Чао! Бизнес зовёт! А вам тут успехов…» Крутой! Ощущение осталось поганое, доложу я вам. Мол, жить не умеете, а туда же - учить...
Потом ребята рассказали, что он действительно, может практически всё, владея несколькими фирмами, магазинами и среднего размера автопарком. И с мэром, как говаривал классик – на дружеской ноге. А как они с женой умеют отдыхать! Биеннале энское - это их проект... А брюликов у нее, говорят, больше всех в городе! Ну и так далее.
Некоторые осуждали семью Михаила - пьют как лошади, гуляют во все тяжкие, а работникам не платят положенное. Часть же группы, пусть и невольно, обнаруживала нечто вроде зависти и уважения – сумел поймать волну, не то, что некоторые… теоретики бизнеса. Это можно было вполне отнести и к нам, преподам. Ну что ж… Каждый выбирает для себя – женщину, религию, дорогу... Опять поймала себя на цитате. Ох, уж эта литературная душа.
Та сессия завершилась благополучно, мы отработали свое. Ну, а отметку удовлетворительную Михаил все же получил – директор филиала оченно просил уважить: староста, а к тому же помогает продлевать лицензию, иногда дает на расходники… Се ля ви.
В следующий раз мы приехали уже на выпускные экзамены. Те же обветшавшие стены с плакатом, уже знакомые лица молодежи. На них тревога – как сдадим госы профессуре? А потом диплом… Момент серьезный – шесть лет «тянули срок». И здесь без старосты - никак, нужна организация. Но его-то как раз мы и не увидели. На вопрос о нём полненькая девушка с первой парты скорбно-скупо проговорила: «А мы думали, вы знаете… про Михаила…»
И тут мы выслушали шокирующее известие: десять дней назад сын нашего старосты покончил с собой. Шагнул с седьмого этажа. Ему было без малого шестнадцать…
Так вот почему ребята такие притихшие! Их как будто придавило тяжкое горе их лидера. Кто мог ожидать такое! Единственное чадо столь благополучного семейства, впереди успешная молодая жизнь: какая-нибудь "мазда", шикарные тусовки, зарубежные круизы и колледжи, любые девушки… Но мальчика никто не видел улыбающимся, он отличался скромностью и замкнутостью, был хрупким и нежным на вид. Будто не их ребенок - говорили про него. И вот такой шаг...
Нам тоже стало не по себе.
Но дело есть дело – раздали темы дипломов, приняли госэкзамены. Обычно после госов студенты устраивают праздники, приглашая и нас, комиссию. В этот раз было не до веселья. Каждый словно что-то обдумывал про себя, задавал вопрос той невидимой силе, что властно распоряжается судьбами, шагами и главными датами всех нас – маленьких и больших, бедных и богатых… И составляет свое расписание уроков и тестирования для каждого.
Граф на ночь принял стакан подаренного коньяка - иначе, сказал, не засну...
Уезжали мы подавленные, не оставляли мысли о случившемся. Граф задумчиво глядя в окно микроавтобуса, произнес:
- Хотел бы я знать, а что думает про моя Дашка?
Его Дашка - тоже подросток, со сложным характером, поздний ребенок от третьей жены...
Я тоже подумала о своих - и детях, и ошибках, скажем так. А ведь их - куча мала!
По дороге посетили мужской монастырь 16-го века - Площанская пустынь. Прошли по холодному, продуваемому ветром двору, мимо полуразрушенной колокольни времен Иоанна Грозного. В церкви охватило тепло, хотя на душе всё еще оставался камень. Жалко мальчишку... Что делается сегодня с ними, птенцами глупыми? Такие экстремумы-случаи с их необъяснимым уходом всё чаще... Протест? Может, среди них есть те самые индиго? Индиго-индикаторы больного общества? Уродства взрослых?
Безногий служка на колясочке ловко бросал в печь дровишки, тихо и чуть угрюмо пели монахи: "Господи, помилуй". И не так просто было расслышать в их молениях светлую надежду.
Но пришло новое лето, а с ним день защиты дипломов и наша третья поездка в Энск. Еще в рекреации, у приоткрытого в июньский яркий день окна я заметила странную, слегка сгорбленную фигуру. Показалось, что она принадлежит глубокому старику или смертельно больному человеку - но никак не нашему студенту. Однако, вглядевшись пристальней, я узнала Михаила. Признаюсь, мне стало страшно - колючие мурашки побежали по открытой коже, еле справляющейся с тридцатипятиградусной жарой. Словно черная тень нездешним облаком бежала впереди этого несчастного.
Однако мой страх быстро прошел – едва мужчина вскинул на меня свои запавшие глаза: они бумажно выцвели, особенно в сравнении с потемневшей, будто обуглившейся кожей лица, но сквозь мучительную боль в них просвечивалось нечто поразившее меня… Что это, трудно описать – смирение? Святость? Боюсь, слишком громко. Отрешенность? Не знаю, такие глаза часто не встречаются. Думаю, что там было начало – какой-то совсем-совсем иной жизни, жизни после смерти. Там была маленькая Голгофа, его, Михаила, личная тропа на эту высоту с окровавленным крестом на спине...
Я не знала, что ему сказать, как утешить. А он остановил мою еще не начавшуюся речь жестом – «не надо, ничего не надо...»
Не стану описывать наши мытарства с защитой – это всегда нервно, напряженно, волнительно, вылезают ошибки в самый последний момент, кто-то опаздывает, кого-то вызывают к рожающей жене, кто-то впадает в ступор, зато потом – после объявления итогов - прыгает до потолка в эйфории и разбивает вдрызг подвернувшееся, еще советское пианино… Были и смешные моменты: вместо надписи "Жизненный цикл товара" на плакатах-чертежах, которые требуются у нас в инженерном вузе, кто-то написал траурными, кривоватыми буквами: "ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ЧУГУННОГО РАДИАТОРА". Посмеялись.
Михаил не успел тогда защититься. Он проходил совсем другой экзамен…
Но еще до нашего отъезда, душно-предгрозовым вечером он приходил к нам, в гостиницу.
- Неужели пробило? - тихо, так что могла слышать лишь я, удивился Граф, увидев старосту на пороге.
А после глубокомысленно, но с долей черного юмора, как всегда, добавил:
- Ну да, правильно говаривала моя бабка - каждый будет висеть за свое ребро...
Да, видимо, нашему нежданному гостю эта встреча с нами была необходима - как стихийная подготовка настоящей исповеди.
Не стану публично описывать всё то, что передали нам выстраданные слова этого надвое разломленного человека. Разорванного живьём... Да и нет таких слов в природе, чтобы вылить наружу горе от потери сына. Оно выталкивалось несвязными комками, мы же выступали просто в роли свидетелей. Это был взгляд в себя и свою прошлую удалую жизнь...
Не стану писать и расхожую фразу о том, что кого Бог любит, того и наказывает-предупреждает. Единственное, что хочется поведать читателю из монолога Михаила дословно:
«Он снился мне… он сказал: папа, а как я еще мог уговорить вас стать другими?»
……………
Недавно до нас дошли слухи о том, что Михаил и его жена переменили полностью свой прежний образ жизни, их не узнать: они помогают нуждающимся, много времени проводят в храме Божьем, а также на послушании в святых местах, особенно в близко расположенной к Энску Оптиной Пустыни.