Я ехала к отцу в деревню впервые, и все время боялась пропустить свою остановку. Каждые пять минут я бегала к проводнику поезда, вопрошая: скоро ли Агул?
– Разбужу, – неизменно отвечал он, вглядываясь в схему остановок, висящую на стене. – Мы сейчас вот здесь, до Агула еще минут сорок. Ждите спокойно. Никуда ваша станция не денется.
– Вы понимаете, что я еду первый раз, и я беспокоюсь? Я даже не знаю, с какой стороны вокзал?
– С левой, – в очередной раз ответил проводник, и я вернулась в купе, не довольная безответственностью проводника.
Жить у отца почти два месяца мне и хотелось, и не хотелось одновременно. Во-первых, там были лес, река и горы, – и это было хорошо. Насмотрюсь на красоты, авось да стихи пойдут. В моем загазованном городе они что-то давно не появлялись. А во-вторых, я совершенно не представляла, что буду делать так долго. Кажется, там большой огород и садик, но меня сия перспектива мало привлекала. Отец переехал в Малиновку всего пару лет назад, как только вышел на пенсию, и ему захотелось тишины и покоя.
Неделю назад он написал, что соскучился, очень ждет и хочет, чтобы быстрее приехала: отпуск лучше проводить на природе. И пока я вглядывалась в предутренний туман за окном, кажется, задремала. Снималась мне неизвестная станция Агул, и скучное здание вокзала типового проекта, около которого красовалась одинокая скрюченная сосна. Проснулась я от легкого прикосновения в плечо.
– Барышня, пора выходить. Следующая остановка твоя.
Пока приходила в себя и соскакивала с полки, проводник ушел к себе, а прокричать ему вслед «спасибо» я посчитала излишним: кругом спали люди. Не всем же выходить в Агуле в такую рань. В тамбуре проводника не оказалось, и мне пришлось эту тяжеленую дверь открывать самой, лишь только поезд остановился. Меня удивило, что станция оказалась не слева, а справа по ходу поезда, но раздумывать было некогда. Выпрыгнула из поезда, как мне показалось, в последнюю секунду: только коснулась подошвами земли, как поезд пошел, громыхая и покачиваясь, а я, подхватив чемодан, устремилась к зданию вокзала.
Спешно взглянув на вывеску, я остолбенела, не поверив своим глазам. «Кикимора», – вот как называлась станция, на которой я оказалась.
– А где же Агул? – ахнула я от неожиданности.
– В сорока километрах отсюда, – прозвучало в ответ. И когда я повернулась на голос, то увидела маленькое, лохматое и удивительно симпатичное существо в огромной шляпе с нависшими на глаза полями.
– Как в сорока километрах? А проводник мне сказал….
– Это был Вагонник. Он это сделал сознательно.
– Как сознательно? Зачем?
– Скоро узнаешь, пошли. Тебя уже ждут.
– А вы кто?
– А я станционный смотритель, хотя раньше бы сказали….
Не дослушав, бросилась к дверям вокзала, но они оказались закрытыми. Я почувствовала в душе беспокойство, но оставаться одной здесь, на перроне, в эти ранние сумерки, мне не хотелось. Было страшно и зябко: начинал накрапывать дождь, и я, подхватив чемодан на колёсиках, поплелась за старичком в огромной шляпе в лесную чащу. Скоро мы вышли на небольшую полянку, украшением которой был удивительно-красивый сказочный домик. Дождя здесь не было, солнце уже вставало, и в его лучах домик мне показался огненно-золотым.
Внутри домика тоже было красиво и торжественно, словно кто-то готовился к празднику. Но вместо привычных шаров и атласных лент я увидела диковинные цветы и скрещенные еловые ветки. Во главе длинного овального стола восседал совершенно седой человек с длинными волосами и такой же седой бородой. И рубаха у него была ослепительно-белая с красно-желтой вышивкой по рукаву, плечам и вдоль разреза на груди до самого пояса. «Где-то я уже видела такую вышивку», – успела подумать я прежде, чем меня посадили за «стол переговоров». Почему у меня в голове мелькнули эти слова, я не знала, и покорно села на стул, на который мне указали. Но то, что я вскоре услышала, было невероятным.
– Мы пригласили тебя сюда к нам для того, чтобы судить….
– Меня? Судить? За что? Я ничего такого не сделала! Это какая-то ошибка….
– Вот именно: ничего такого не сделала, а могла бы…
– Что могла бы? возмутилась я. – Перестаньте морочить мне голову. Кто вы такие, и что вам от меня надо?
– Для начала могла бы не возмущаться…. К тому же это совершенно бесполезно…. Да кто она такая!? – послышались со всех сторон недовольные голоса.
Приглядевшись, я увидела вокруг себя уже сонм старичков и старушек в народных костюмах девятнадцатого века, или восемнадцатого. Кажется, я плохо знаю историю народного костюма. Впрочем, в школах это не преподают…. Но здесь, в этом лесу, в этой деревянной избушке наблюдать их было весьма забавно. И я была уже готова поверить в лесную сказку, если бы…. Если бы не речь…. И я не смогла удержаться, чтобы не съязвить.
– А мне казалось, что уж если я попала в сказку, то вы должны разговаривать как сказочные герои, а не этим тупым канцелярским языком.
– Так ведь именно в этом мы тебя и обвиняем?!
– В чем обвиняете? Меня? Мне здесь кто-нибудь хоть что-нибудь объяснит?!!
И все эти смешные и чудаковатые существа загалдели на разные лады, да так пронзительно и громко, что мне пришлось заткнуть уши, чтобы не надорвать свои перепонки. Но тут главный старичок взмахнул рукой, и все смолкло. И лесные человечки уставились на меня такими укоряющими взорами, что я на самом деле почувствовала себя виноватой.
– Итак, имя и фамилия обвиняемой, прошу вас, уважаемый секретарь.
Поднялся какой-то старичок в пенсне, с большой книгой в руках, и монотонно произнес:
– Обвиняемая, встаньте!
Пришлось встать. Какая-то старушка мне на руки нацепила символические бумажные цепи, а председатель снова заговорил.
– Крутилёва Ксения, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения, не замужем, сказочный писатель по рождению, дирижёр оркестра народных инструментов по образованию и воспитатель детского сада по факту заработка, ты обвиняешься….
– В чем? В чем я обвиняюсь? – нетерпеливо перебила я, удивившись, что разорвать эти бумажные цепи оказалось делом нелёгким. – В чем вы меня обвиняете, в том, что я воспитатель детского сада?
– Именно, что воспитатель. А рождена была кем? Сказочницей, – понеслось со всех сторон. – Ты книги мечтала писать, детские сказки и волшебные поэмы. Где она эта твоя мечта, где?
– Не получился из меня писатель, – едва проговорила я, опустив голову. – Жизнь так сложилась. Куда бы я ни обращалась, везде отказ: не нужны, говорят, твои сказки. Век информатики, электроники и компьютерных игр. Там только чудища, тролли да гоблины приветствуются. А мне про западную мифологию писать не хочется. Мне наши домовые милее.
И слёзы сами закапали из больших синих глаз, растворяя бумажные цепи.
– Ну вот, обвиняемая плачет. А мы разговаривай из-за нее канцеляризмами одними.
– Да я-то тут при чем? – воскликнула я, не понимая. – Кто же вам не даёт говорить-то, как надо!!!
– А вот ты и не даёшь. Ты должна писать, а не пишешь. А кто не должен писать, строчит, не переставая. Как же, монитор все стерпит! И вот как они понаписали, так мы и выражаемся. Да еще как выражаемся!!! Ох, не понятные эти люди. Рождаются с яркими талантами, а сами, игнорируя их, занимаются чёрт-те чем…. А мы, сказочные герои – страдай! – снова зашумели домовые и лешие со всех сторон.
– Но разве воспитывать детей – это чёрт-те что? – пыталась я оправдаться, понимая, что в чём-то они правы. Работа эта была для меня нелюбимая, хотя я и пыталась делать ее настолько добросовестно, насколько могла…..
– …. Вставайте, красавица. Станция Агул через пять минут, – чётко услышала я голос проводника сквозь гвалт и шум лесных жителей. – Вам пора выходить. Да быстрее, а то опоздаете.
Когда я вышла в тамбур, дверь уже была открыта, и проводник, такой милый и улыбчивый проводник дядя Миша даже помог мне спустить на землю мой тяжелый чемодан на колёсиках. А навстречу уже спешил мой отец. И я спрыгнула на платформу желанной станции довольная и счастливая. Кажется, я теперь знала, чем буду заниматься в деревне. Более того, была уверена, что все домовые мира будут мне в этом помогать.... Интересно, а как эта фраза звучала бы на старославянском?
============
фото из инета