« Был в свитках туч на небе явлен вновь
Грозящий стих заветного Корана…
И был наш день одна большая рана,
И вечер стал запёкшаяся кровь.»
М. Волошин
По пути в Дорнах ещё до объявления войны, ничего не подозревавший Максимилиан Волошин любовался закатом над равнинами Венгрии и лунным серпом на алеющем небосводе. Потом – толпы народа, крики и эшелоны солдат навели на мысль о том, что речь идёт о России, о войне. Затем – бегство из Вены: русские деньги уже не имели курса. В Мюнхене – выставки, варьете, как будто ничего не случилось. Но здесь Макс узнал, что прекращено движение по тирольским дорогам.
Водным путём через озеро он добрался до Цюриха, и оттуда – в Базель. Этот путь напомнил Волошину их с Маргаритой путешествие из Парижа. И Базельский вокзал, где летом 1905 года они трогательно прощались…
И тут Макса охватило чувство дежа вю. Он понял, что именно сейчас, он находится в начале нового очередного цикла его судьбы. Он знал о том, что человек, как существо, несущее в себе и беспредельное и определённое, в процессе познания меняет в себе и божественный мрак и человеческий свет. То, что раньше было тайным, становится явным, которое уходит в прошлое и становится памятью. Раскрытие скрытого составляет течение жизни человека и более того – принцип его бытия.
Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин знал, что своими решениями и действиями человек изменяет собственную жизненную ситуацию. Поэтому каждый новый цикл имеет иной уровень и иное содержание. Прошлое предопределяет будущее. Что из прошлого перенеслось в будущее, то есть в сегодня, чтобы исправить его настоящим? Это был не только вопрос, но и творческая задача, если считать, что жизнь человека обязательно должна стать светотворчеством. Все древние учения сводились к тому, чтобы человек построил в себе новые структуры взаимосвязи с жизнью, дающие ему гармонию и бессмертие.
В первый же день в Гётеануме Волошин увидел, что война внесла раздор в общение антропософов, собравшихся, словно в ковчеге, в начале войны здесь, в Швейцарии.
Несмотря на пулемётные очереди, слышимые на холме в Дорнахе, строительство храма искусства продолжалось.
После того как Волошин вместе с Маргаритой с помощью детской коляски перевёз с Базельского вокзала свои вещи, в комнате Маргариты помимо Макса собрались Ася Тургенева, её сестра и Борис Николаевич Бугаёв (Андрей Белый).
Гражданская жена Андрея Белого Ася Тургенева пожаловалась собравшимся о том, что некая Н. сказала «Всё-таки я рада, что наш немецкий воздушный флот сильнее всех». Ася была возмущена до предела:
–– Они часто теряют деликатность, но их надо ставить на место. Это всегда производит хорошее впечатление. – На что Белый укорил Асю:
– Но нехорошо, что ты сама внутренне закипаешь. Я видел. – Сестра Аси Наталья Алексеевна в знак поддержки взяла Асю под руку. Наталья Алексеевна в девичестве тоже Тургенева вышла замуж за русского адвоката Александра Михайловича Поццо, также увлёкшегося антропософией, и сейчас эта супружеская пара принимала активное участие в строительстве Гётеанума, поселившись в Дорнахе, на вилле Сан-Суси.
В разговор вступила Маргарита, которую в семье ещё с детства назвали Аморей:
– Но ведь Н. сама со мной говорила о роли славянства. В Духовном мире Германский дух жаждет обняться со славянским, а в мире физическом это выражается войной.
Ася, пререкаясь с Аморей, внесла поправку:
–Да, но он (Доктор) принимает роль славянства, как колыбель 6-й расы под гегемонией Австрии. Под властью же России ничего не выйдет.
Потом все стали обсуждать причину начала войны.
Многие историки сравнивали Австрию с царской Россией, поскольку Габсбурги посредством войн и интриг создали многонациональное образование в центре Европы, в котором взаимодействовали элементы славянской, испанской, германской и мадьярской культур. Сравнение этих государств было оправдано тем, что и в той и в другой стране пережитки феодализма долгое время тормозили буржуазный прогресс, что возможно, обусловило силу гуманистической просветительской литературы в обеих многонациональных странах.
Не догадываясь о том, что война начнётся именно после этой поездки, в воскресенье утром 28 июня 1914 года принц Франц Фердинанд и его супруга София Хотек прибыли поездом в Сараево, хотя ревностного католика предупреждали, что в славянской провинции сильны националистические настроения, где стремятся любым путём отделиться от Австро-Венгрии. До недавнего времени эта часть континента – Балканы была под властью Оттоманской империи, хотя после турок этой частью Европы желали обладать и Россия, и Австро-Венгрия.
Переживший за последние 12 лет три покушения на собственную жизнь, эрцгерцог был убеждён в своей неуязвимости. С вокзальной площади в кортеже из шести автомобилей он отправился в центр. Сам Франц Фердинанд ехал во второй машине и любезно кивал головой жителям города, махавшим платочками и державшим портреты важного гостя. Едва машина эрцгерцога приблизилась к мосту, как от толпы отделился молодой человек и швырнул в неё бомбу. Она не взорвалась, скатилась на дорогу. На неё наехала следующая машина, и раздался взрыв. Раненными оказались два офицера и люди из толпы. Взбешённый Франц Фердинанд приказал ехать в госпиталь.
Они уже довольно далеко отъехали от места покушения, как водитель свернул не на ту улицу, стал разворачиваться, и в этот момент второй поджидавший заговорщик, член организации «Черная рука», 19-летний студент Гаврило Принцип достал пистолет и выстрелил сначала в эрцгерцога, затем в его жену.
Ситуация стремительно вышла из-под контроля. Разгневанная Австро-Венгрия обвинила Сербию в том, что именно она стоит за этим убийством, и 28 июня вторглась в Сербию. Император Франц Иосиф отдал приказ о подготовке к войне с Сербией. В этих условиях Россия выступила на стороне Сербии, объявила мобилизацию, призвав на военную службу 1,2 миллиона россиян.
Германия не замедлила ввязаться в драку, выдвинув России ультиматум – или отменить мобилизацию в течение 24 часов, или же будет объявлена война. Россия проигнорировала это требование, и 1 августа 1914 года Германия объявила войну России.
Собравшиеся в комнате Маргариты, продолжая говорить о войне, незаметно для себя стали говорить о столице Германии – Берлине.
– Можно не любить Берлин, и многие его не любят. Но нельзя не испытывать глубокого уважения перед сосредоточенной, почти трагической серьёзностью, которая образует характер этого города. Нигде пульс современной истории не бьётся с такой зловещей отчётливостью, как в Берлине. – Сабашникова посмотрела на, готового тут же противоречить ей, Макса, – и продолжила, не менее утвердительно:
– Разумеется, Париж, несомненно, богаче традициями. Там живут огромные события, величайшие из всех, какие записаны в книгу новой истории до сегодняшнего дня. – Андрей Белый утвердительно закивал головой, а Макс довольно улыбался. Маргарита знала, что Макс считает Францию своей второй родиной, и была рада тому, что этими словами доставляет удовольствие Волошину. И вдруг тут же, не скрывая злорадства, предъявила собственную тенденцию, продолжая критиковать Париж:
– Но консервативный по своим экономическим формам, весь в плену своих блестящих традиций, Париж давно утратил духовную и политическую гегемонию, которые были у него в руках в 18 и в половине прошлого 19 века.
Волошин смотрел на бывшую жену и ему, вдруг, стало не по себе, оттого, что в голову пришла мысль о том, что браня вслух «его» город, она специально старается сделать Максу больно, словно в отместку за ту ошибку, которую совершила сама же тогда весной 1907...
…Маргарита приехала в Париж учиться живописи и там же встретилась с Максимилианом Волошиным, в то время ещё начинающим поэтом и художником. По галереям Лувра, в садах Версаля медленно зрели их отношения на пути постижения тайны искусства. Но они воспринимали прошлое по-разному. Он жадно глотал всё самое несовместимое, насыщая свою эстетическую прожорливость, порой не ища синтеза и смысла, а рядом с ним тоненькая девушка с древним лицом брезгливо отмечала и одно и другое, сквозь всё ища единого пути, и ожидающим и требующим взглядом смотрела на Волошина.
Он уставал от неё, уходил. Но проходили месяцы – и опять, брызжущий радостью, спешил через Европу туда, где была она.
Когда они сочетались браком, Маргарита была девочкой из патриархального уюта, ходила, наперекор модным хитонам, чуть ли не в английских блузках с высоким воротничком.
После брака они поселились в Петербурге, в том самом доме, где вверху была «башня» Вячеслава Иванова… Тут всё и закрутилось…
Глядя на Маргариту, на необычайный разрез её восточных глаз, Макс вспомнил их расставание в Коктебеле весной 1907 и его стихи:
С безумной девушкой, глядевшей в водоём,
Я встретился в лесу. «Не может быть случайна,
Сказал я встреча здесь. Пойдём теперь вдвоём»
Но вещим трепетом объят необычайно,
К лесному зеркалу я вместе с ней приник,
И некая меж нас в тот миг возникла тайна…