Из дневников давних лет
эпиграф Ивана Алексеевича Бунина, цитирую по памяти: "Самое интересное это дневники, остальное - чепуха."
Дневники I-1-г Я не люблю его больше себя
Я стара для любовных писем. Хотя мне немного лет. Мне нечего говорить. Дождь гладит крыши. Я не люблю Алика больше себя.
В Литературном музее Пушкина вечер памяти Пушкина. Выступали Валентин Семенович Непомнящий, поэт Лев Озёров, актёр Михаил Казаков, поэт Валентин Берестов, пушкинист Татьяна Цявловская, Игорь Моисеев. Валентин Непомнящий страстно читал стихи Пушкина “Подражание Корану”, “Талисман”, “Зима...”, “Во глубине сибирских руд”.
7 июня. Один день не видела Алика, а как долго. И протянулся день длиною в вечность.
Утром жажда книг и искусства. Пусть снятся тебе, Алик, детские сны. Сегодня его день рождения.
Алику подарили серебристого медведя с красным бантом, семь гвоздик, корзинку с его любимыми конфетами, книгу с иконами Кремля. Я звонила ему второпях, поздравляла его.
У меня настроение меняется каждые две минуты.
Алика все называют восхитительным, очаровательным, прелестным. Ну и определения для мужчины.
Я грызу себя за то, что в своё время не играла на фортепьяно. Я могла бы помогать Алику, ему нужна пианистка. Какое это было бы счастье! Я с восхищением наблюдаю, как прекрасно обращается Алик с Саней.
На I туре экзаменов в ЦМШ Алик занимается с Саней в закутке перед входом в школу. Я изредка на них гляжу, пытаюсь читать книгу.
Позже стоим с Аликом под окном и слушаем, как Саня неуверенно играет. Я отхожу в сторону за дерево и молча тоскую, перелистывая Фета, гадая на нём.
Алик беседует с какой-то девушкой. Алик уходит, я сухо прощаюсь с ним. Господи, отдай меня ему.
В последнюю встречу с Аликом я читала ему Марину Цветаеву: “Весна наводит сон”, “Крик станций”, “Иоанн”, “Благовещение”.
Когда прощались, я и не посмотрела на него. Он мне в спину сказал: “Спокойной ночи, Галя”. Как я хочу, чтобы ему было хорошо. Как я хочу, чтобы и от меня ему было хорошо.
Чай у Натальи Львовны. Сумерки за окнами. Прелестный балкон. Внизу всё зелёное и мокрое. Тонкие слабые звёзды.
Мне нужна семья, чтобы не одичать. Где я возьму её?
Долго, наверное, не увижу Алика. Нет повода, нет случая, нет благоволения судьбы.
Играла этюды и сонату Клементи. Читала и плакала над Мандельштамом.
Обед у Наталии Львовны. Я чувствую одиночество, и предстоит мне терпение великое. Могу надеяться только на чудо.
Меня нет в помыслах Алика.
Кем только не приходилось быть Наталье Львовне. Она рассказывала мне о своей жизни, о сестре Татьяне, о брате Георгии Львовиче.
Не решаюсь просто так звонить Алику.
Опять буду торчать в Тарусе, никого не увижу. Опять пропадёт лето. Наталья Львовна забывает, что мне нужно молодое общество, прыжки, кокетство, кривлянье, шутки.
Страшный мир, как жить в нём? Я несчастный человек, Алик меня не любит. Забыть? Забыться? Слишком мало нитей, нас связывающих. Их легко оборвать. Предоставлю всё времени.
Я по-прежнему зажата внутренне. Неужели не будет освобождения? Я знаю в чём оно. Странно, но часто дикое веселье нападает на меня в самые тяжкие минуты.
Эдгар Карлович Вальдман через Артемия Григорьевича Бромберга прислал мне в письменном виде ответы на вопросы, которые я когда-то ему задавала. Меня это умилило, тронуло, удивило чрезвычайно.
Нагрянул ко мне в гости мой крёстный отец, художник Боря Пашков, он стал мягче.
Прощаюсь с Москвой, как будто перед смертью. Люблю её окаянную. Собираюсь ехать в Михайловское через Псков.
В кафетерии Консерватории увидела Гарри Гродберга, дерзкие его глаза. Я всё время чувствовала себя героиней какого-то скучного однообразного фильма, главной темой которого было одиночество.
Прошла мимо дома Алика, обернулась. Солнце играло на куполах.
Выйди, Алик, любимый, проводи до арки... Печаль не отпускает. Мой ученик Саня говорит, что я не умею смеяться. Неужели я так грустна всегда? Чудовищное самолюбие иногда ужасно мешает мне быть на людях.
Я дрожу от каждого своего жеста, взгляда, слова.
Псков
Псков. Осмотрела город, скиталась полу-обеспеченным Гаврошем. Не хватает дыр в одежде и на башмаках. Кошелёк почти пуст. На автобусе поехала в Пушкинские горы.
Михайловское
Сказочное Михайловское. У озера Кучане пасутся три аиста. Обжигающая приятная вода. Живу у друга моего брата Германа, у Толи Давыдова и его жены Гали.
Литератор Яша Гордин мягкий, естественный, остроумный пришёл к нам в гости. Меня попросили почитать стихи, я с удовольствием почитала. Толя простодушен, как дитя. Галя очень о нём заботится. Душа покойна и свободна. Что хочу, то и делаю. Иногда это необходимо.
Великолепный Тригорский парк, полчища экскурсантов. Бегу от них. Ничего не читаю. Живу в маленькой каморке. Домик Толи и Гали стоит в лесу.
Над лесом плавно летают цапли. Острое отражение Венеры в озере Маленец. Мягкий хвощ обнимает, окружает любовью стволы деревьев.
Иосифа Бродского я сейчас именую Флавием. Мне дала его почитать Женя Сергеева.
Здесь все очертания плавны. Лучшее из всех впечатлений: первое свидание с листвой, травой, купание в озере, наше хождение с Толей за молоком, за грибами.
Несмотря на всё очарование, чувствую, как Онегин, что через два-три дня придёт обычное состояние пресыщения, утоление.
Здесь всё музыкально и покойно. Будто благословленная рука хранит холмы и рощи. Может быть, рука Пушкина. Где он, где он... так близко, так невозможно. Я иногда плачу от его непостижимости, таинственности.
Прекрасные Михайловские дни. Читаю и переписываю стихи Иосифа. Толя услужлив, спокоен, добродушен. Галя заботлива, я помогаю им всячески. Вечером свеча творит круг, в котором я плыву сквозь ночь. На усадьбе пахнет жасмином. Никого нет, даже собаки не лают.
Я старалась никого собой не утомлять. Каждый день мы обедаем с цветами на столе, пьём по рюмке вина. У Яши Гордина дом убран берёзами, из окна вывешено полотенце. День святой Троицы.
На экскурсионном автобусе привезли меня в Питер. Живу у брата Феликса. Видела своих друзей. Немного была влюблена в Сашу Михановского. Это во мне всегда, когда я его вижу.
Фотография в детстве моей крёстной мамы Н. Л. Дружининой.