Но вот, позавтракав печеной
стерлядкою на валунах,
борейцы флот свой обреченный
гонят дальше по волнам.
На «палубах» массивны плиты
из базальта и гранита,
на них огня почетно место,
как на свадьбе у невесты.
Вот листопад сорвал убранство
в широколиственном бору,
дождем простужено пространство,
и ливень хлещет на юру.
На трех плотах огни залиты,
хоть прикрывают их шатры,
но шквальный дождь сорвал сердито
куски березовой коры.
Бор приказывает чумы
на берег дикий и угрюмый
поставить, бурю переждать,
обсохнуть. Ровно сорок пять
с ним было древних следопытов.
Они подальше от воды,
в месте от ветров закрытом
разбили лагерь, но следы
увидел Бор на вязкой глине
человеческой ноги.
Чужой не в мягком мокасине,
был бос, следы его наги.
Борейцы слова враг не знали,
как не знали слова вор,
подсказал инстинкт, и Бор
тревогу поднял. Развязали
пучки дротов, пращей и копий.
Средь стонов бури, ветра воплей,
паденья сломленных сучков
и града шишек, бурелома,
корней рогатых, ручейков,
по следу шли. Четыре дома
в пеленках сизого дождя
открылись в чаще час спустя.
Чтоб посеять жизни семя,
их вожак в поход отправил,
кумиров бросили и племя,
свою судьбу на кон поставив.
Так неужто рисковать
атаман решил в пути,
не разумнее ли вспять
незаметно отойти?
Так же Бор, но интерес –
за два месяца похода
исторический прогресс –
два встречаются народа.
«Их не больше сорока
вместе с детками. У входа
вы останьтесь и пока
мы войдем в четыре рода,
вы кричите и стучите,
в бубен бейте, в рог трубите.
Как войдем – дроты на пол,
огню поклон отвесим низко,
греем руки очень близко,
чтобы вид наш не был зол».
Вот стоянку окружили,
Бор вошел в побольше чум,
сразу крики, бой и шум
за стеной из шкур ожили.
А в жилищах мужики
на лежанках подскочили
и в прыжок его скрутили,
не подав ему руки.
Вот и есть уже заложник,
не один, а все как есть –
оказали же им честь.
На расправу очень скор
чернокаменный топор,
не дождется зятя тесть.
Догадались очень скоро,
что в тупик переговоры
с автохтонами зашли.
Поподробней надо, что ли,
как ворвались, как кололи?
Увели двенадцать жен –
«подвиг» с риском сопряжен.
За плотами вдоль реки
всё бежали с бородами
и швыряли голыши,
пока ночь не наступила
и противников не скрыла.
Ну, намучились с бабьем,
добровольно ни в какую,
только справиться втроем
можно, горлом не рискуя.
Две ли, три ли соскочили,
как лягушки – в глубину,
их еще не приручили,
ух, дикарки, ну и ну!
Утром новый плотовой
разрешил мешки с калымом
развязать и выдать «дамам»
по коллекции одной.
Видно рады, но боятся,
а в глазах как будто свечи,
когда повесили на плечи
черно-бурое боа.
На плоту мужчин по пять,
дальше можно не считать.
Костровой, впередсмотрящий,
рулевой и два сидящих,
два на смену, чтоб поспать.
Время близится к обеду,
рано праздновать победу
достают сухой запас,
бабам руки развязали –
получили промеж глаз.
Вот, чертовки, убежали –
за боа и ныр! с плота.
С ними просто маета!
Мы вдогонку, мы в размашку,
меховой не сняв рубашки.
А уж с берега «палят»,
мужикам отстать велят.
Двух иль трех мы изловили,
вытащили, посадили.
Слезы с глаз, с волос вода,
так и плачущих любили,
что поделаешь – нужда.
Под дождем, в промокших шкурах
проходила процедура.
«Они детенышей не бросят, –
догадался плотовой. –
Кончай любить, раз девок просят,
и на берег ни ногой!»
Только сбросили полон –
прекратился марафон.