Зимой 59 года проходила Всесоюзная перепись населения. Для ее проведения привлекались студенты. Наш институт находился в нескольких зданиях Московского Университета на Моховой, напротив Кремля, и почему-то относился к администрации района Красной Пресни, во всяком случае мне так представлялось, потому что всякие общественные мероприятия вроде рейдов бригады содействия милиции, «бригадмила», предшественника ДНД, или дежурств на Пасху на Ваганьковском кладбище, чтобы охранять верующих от покушений хулиганов, норовящих помешать крестному ходу или похитить освященные куличи и пасхи, оставляемые на могилках, проводились под эгидой Краснопресненского райкома комсомола.
Москва в моих воспоминаниях была тогда уютным приветливым городом, где все интересное и значительное доступно пешком, как я в основном и передвигался. Красная площадь, Большой театр, МХАТ, Зал Чайковского, консерватория, Третьяковка и Пушкинский музей... - все близко, доступно, бесплатно или совсем дешево и никаких очередей, даже представить себе было невозможно очередь в Третьяковку, а редкие очереди в Пушкинский на чрезвычайные показы вроде картин Дрезденской галереи были дополнительным развлечением, праздником, от которого тоже получали удовольствие. Я был какое-то время влюблен во Врубеля, особенно в его Демона поверженного и частенько вечером шел до Лаврушинского и сидел перед Ним, размышляя о чем-то. Молодость, романтика, теперь трудно понять. А книжные магазины! О них нужно отдельно вспоминать. Книгофилия, переходящая в книгоманию и по теперешнему в книгобизнес, была очень заметным явлением в те времена.
Опять меня занесло. Итак о переписи. Мне достался район под неофициальным названием «Цыганка», кажется самый неблагополучный из выделенного нашей группе, меня особо инструктировали, предупреждая и предостерегая, чтобы я не удивлялся, это особенный район, сложившийся в результате войны и ее последствий, надо быть осторожным и т. п.
Я понял беспокойство инструкторов, попав на место. Ничего подобного я не видел и не представлял, что «у нас» такое может быть. Сегодня могу сказать, что больше всего это было похоже на трущобы из романа «Шантарам», благодаря которым, читая о них, я собственно и вспомнил то, о чем собираюсь рассказать.
Помните, когда-то подъезжая к большому городу на поезде, проезжали довольно широкую полосу «пригородов» - старых деревянных домов, каких-то сараев, покосившихся заборов, пустырей, садиков и куч всякого мусора... На их месте сегодня высятся корпуса «спальных районов». «Цыганка» был такой район, состоящий из одного двухэтажного каменного старого дома, нескольких одноэтажных деревянных более или менее прилично выглядевших домов и, главное, облепивших эти первоначальные дома самых настоящих трущоб, с которыми я был знаком только по книгам и фильмам о каких-то латиноамериканских фавелах. Сегодня я могу сравнить их с упомянутыми бомбейскими трущобами из Шантарама, в принципе такие же, но с одной существенной особенностью: климат московский отличается от бомбейского. Поэтому из каждого окна здешних трущоб торчала металлическая труба, из некоторых струился дымок. Эти прилепленные один к другому сооружения из досок, фанеры, каких-то обрезков жести и черт знает чего еще, маленькие кособокие низкие с небольшим окошком. За первым поселившимся здесь бежавшим из сгоревшей во время войны деревни или разбомбленного города, тянулись родственники, знакомые и каждый, притулившись к уже существующему жилищу, строил свое. Прожить в те трудные послевоенные годы все же в Москве видно было легче, вот люди сюда и тянулись и строили себе жилье из найденных материалов, проводили самовольно электричество и жили, выживали. Естественно, они были не довольны своей жизнью и «начальством», неспособным им помочь, ругали власти и выражали как могли свой протест — игнорировали «всенародные» выборы. Инструктировавшие предупреждали меня, что люди могут отказываться участвовать и в переписи. - Постарайтесь как-нибудь поделикатнее...
И вот, не без трепета и смущения пошел я по этим «квартирам». Но вопреки страхам и предупреждениям встретил нормальных приветливых людей, мило меня принимавших и старавшихся помочь в моей миссии. Бедно, но чисто, выметено и вымыто, какие- половички, скатерки на столах, минимум мебели, редко радиоприемник, отворяли, узнав зачем, приглашали войти, усаживали за столик и отвечали на вопросы анкеты, расспрашивали, иногда делились заботами, главная тема была естественно получение нормального жилья и о счастливчиках, которым это повезло. Может быть было два дома, где сначала не хотели открывать и разговаривать, но увидев меня, замерзшего студентика, оттаивали и старались помочь, иногда подчеркивая, что это мне помогают, а не власти, которая их в таких условиях держит. Как все это существовало, я до конца и не понял. Все эти самодельные пристройки были абсолютно незаконны, никакой прописки и разрешения на строительство и проживание у них не было, но как-то никто их не выгонял, они работали где-то, дети учились в ближайшей школе, и медики их посещали, в общем, похоже, пользовались основными правами гражданина страны. Я приходил домой переполненный впечатлениями, какой-то смесью сочувствия и неожиданного уважения. Жаль, мало осталось в памяти. Но кое-что поразившее сохранилось. Поселок этот существовал долго, но в конце концов всех его обитателей переселили в новостройки, и теперь на этом месте высятся небоскребы Москва-Сити.
Как я уже сказал большинство людей отнеслось ко мне с пониманием и сочувствием, даже и с симпатией. Одна немолодая дама в комнате каменного дома (там все занимали по одной комнате и одинокие и семейные, а кухня была кажется одна на этаж, не помню уже сколько там было комнат и жильцов) так любезно меня принимала, угощала чаем, говорила что-то ласковое, подарила металлическую пластинку с репродукцией известного портрета Ленина и Сталина в Кремле работы И.Бродского, я был смущен, не смел отказаться и, стараясь не обидеть, поспешил завершить работу и с благодарностями смыться. Но особенно поразил один дом, вполне приличный, видимо дотрущобной постройки, вернее его обитатели. Глава семьи — упитанный невысокий подвижный мужчина с гордостью рассказал, что он работает старшим официантом в ресторане «Прага», и его старший сын, тоже с очень гладкой физиономией, работает там же пока рядовым официантом, и мама и дочка тоже работают в этом ресторане и очень довольны, просто светились довольством, что на фоне остальных жителей Цыганки, не таких упитанных, несколько смущало. А особенно меня поразило, почему и запомнил, их полное удовлетворение своим положением и перспективой. Я-то, воспитанный в презрении к мещанству, обывателям и карьеристам был поражен, что они не стесняются своего положения, гордятся им и не мечтают поменять на что-то на мой взгляд достойное. А уж упоминание с гордостью «чаевых» меня вообще добило. Оказывается, разные бывают люди с разными представлением о том, что хорошо.
В общем, наверное недели две я ходил в эту «Цыганку» вечерами, когда люди возвращаются с работы, всех благополучно переписал, и в завершение работы нас поблагодарили в райкоме и вручили справку, о том, что мы столько-то дней отработали на переписи и нам полагается прибавить эти дни к трудовому стажу для начисления пенсии, что тоже нас позабавило.
Рассказывая об этих трущобах, вспомнил еще один случай встречи с подобным. Году в 87 я в составе министерской комиссии в связи с проектированием трубопровода Ямал- Европа летел на вертолете МИ-6 над бесконечной снежной пустыней тундры. Вдруг пилоты увидели что-то вроде жилья и, получив одобрение начальства, приземлились невдалеке. И тут мы, вывалившись из вертолета, увидели нечто очень странное: составленное из выброшенных морем бревен, досок и прочего, подобие избушки, бесформенного нагромождения этих даров моря с крошечным оконцем, откуда-то непонятно торчала металлическая труба, из неё шел дым. Встретил хозяин — мужик средних лет с удивительным лицом густокрасного цвета, сильно обветренным и обгоревшим под полярным солнцем, встретил приветливо, пригласил войти. По очереди мы заглянули внутрь : густой полумрак, очень тесно, все загружено чем-то, печь непонятная, впрочем все непонятно и самое непонятное, как он тут живет, зачем? А он, нисколько не жалуясь, рассказывает, что живет, собирает выносимые морем дрова и разные материалы, охотится, иногда (боюсь соврать — раз в квартал или в полгода) ходит в ближний поселок, «недалеко, километров двести», в баню и за припасами... Совершенно нормальный здоровый мужчина. Отчего он живет здесь один я так и не понял. Ему хорошо! Ничего не надо, - ответил на предложение помощи. Пожали руки и улетели. Он нам помахал. Будет что вспомнить. Вот так, разные бывают люди.
Кстати, о любителях одиночества. При морских геофизических и буровых работах для определения координат судна в те доспутниковые времена использовали радиогеодезические станции, устанавливаемые на побережье и островах. При станции команда, человека три, где-нибудь на Балтике никаких проблем, работают посменно, меняют команду по графику, машина приехала и привезла смену. А в Баренцевом море? Хорошо, если раз в сезон придет судно со сменой, а так весной забросили на остров и до осени втроем, с рацией и запасом еды. 4 месяца, если не больше. Страшно представить себе, и вот, никогда не было проблем с желающими на такую работу. И зарплата обычная, надбавки конечно, но на суше можно и больше заработать, а вот находятся желающие. Романтики? Разные люди бывают.