Этот смешной и трогательный в своей отвязной беззащитности мужик мне попался в предбаннике какой-то непланетного масштаба выставки неформального искусства, где группу поехавших и очень активных осенним обострением неформалов окружала красноречивая пустота, изредко наполняемая такими же, как Алекс Левин - так звали моего нового знакомого - ценителями прекрасного. Однако Алекс, также, как и я, быстро свалил из невыносимого для рецепторов восприятия зала, где демонстрировался хитрый спектакль, по ходу действия которого несколько пестрых женских фигур сидя застывали под мятым, украшенным орнаментом, одеялом, а над ними, не теряя драгоценного времени, бесконечно кружил некий, размахивающий серпом над яйцами, полураздетый господин.
Мой новый оппонент легко вступал с окружающим миром в контакт, при этом заглядывая в душу печальными, как у Пьеро, темными глазами. Он говорил торопливо, много, обо всем и, в общем, ни о чем, одновременно неуверенно и нагло заполняя собой неширокое предбанное пространство. Впечатляла и запоминалась быстрая демонстрация вынимаемой из левого района гениталий бутылки с каким-то паршивым виски, засунутой под крепкий солдатско- дембельский ремень. Под правой бочиной Алекса торчал никелированный, стрелявший несмертельно ослепляющим светом пистолет. Лихо прихлебывая свой подозрительный вискарь, он задевал критическими замечаниями всякого, кто появлялся в его узком визуальном коридоре.
За свое бесцеремонное поведение, как, путем осторожных расспросов, выяснилось, он не единожды получал в торец, но этим фактом нисколько не печалился, рассказывая мне об этом довольно обстоятельно - со сладким ужасом и гибельным восторгом.
Жил он, как оказалось, на Гражданской улице, дом девятнадцать, а это значило, что его литературно-мифологическим соседом был тот самый небезызвестный Родион Раскольников, из идейных соображений, как известно, замочивший старуху-процентщицу.
- А пойдем-ка ко мне! - очень живо, доверчиво и эмоционально пригласил он меня уже через двадцать минут нашего знакомства. - Я покажу тебе, как живет современный Раскольников, не испорченный признаками мелкобуржуазного комфорта.
Идти в эту заскорузлую келью я тогда отказался.
- А вдруг ты гадкий и коварный педик и мне горячке твоей сексуальной атаки придется бить тебя, суку, между ног?
Алекс бурно протестовал:
- Мой папа - мудрый и опытный человек - пока был жив, не раз мне повторял - "Пуще зеницы ока береги свою жопу, сынок, и никому ее не давай!"
Алекс еще парой лишних фраз поклялся в своей стальной приверженности общечеловеческому гендерному мейнстриму и уже этим стал мне подозрителен.
Однако, на квартире у него я все-таки побывал, когда он, гад, из последних средств своего бомжеватого сотового мне позвонил и попросил по возможности выручить хоть какими-то на хрен деньгами. Встретились мы у него в переулочке и на копеечку, которую я ему из дежурной отзывчивости передал, он себе устроил пир, торопливо вылакав некое спиртосодержащее средство, мгновенно приобретенное им в ближайшей аптеке, после чего докупил в магазине "Дикси" пачку каких-то паршивых сигарет и почему-то халвы.
Все это он потащил вместе со мной к себе, преодолев кнопкой ключа металлические ворота заветного, закрытого от туристических поползновений, двора, откуда некогда, вооруженный плотницким топором, отправился "на дело" Раскольников Родион. Как и этот лихой литературный персонаж, Алекс свил себе одинокое гнездо под крышей общего с убивцем дома.
Халву он тут же торопливо выложил на хлипкий журнальный столик, одновременно с этим включая чайник. Сидя на обшарпанном стуле, стоящем посреди его крохотного жилища, я обнаружил массу растрепанных книг и журналов, лежащих вповалку там и сям, свидетельствующих об относительной интеллигентности моего " визави". Надо сказать, что и весь остальной квартирный интерьер пребывал в крайнем запустении, ошибочно предполагавший хроническое отсутствие заботливой женской руки. Однако, переведя глаза в соседнюю крохотную спаленку, я как раз и увидел свисающую с простыней чью-то пухлую женскую руку.
- Кто это там у тебя спит? - спросил тихонько я, чтобы, наконец, по итогу этого обзора составить себе хоть какую-то доступную и понятную мозгам картину.
Алекс, вопреки обычной многоречивости, только отчаянно махнул рукой.
Похоже, под бледным питерским солнцем он выживал, как выживает на пыльном занавешенном подоконнике забытое небрежным хозяином хилое растение. Этому выживанию изредка способствовали небольшие денежные транши на его сотовый, бросаемые туда какими-то таинственными доброжелателями. Подпитывали его, как выяснилось, и непременные в нашей культурной столице вернисажи и выставки, в процессе которых сытые владельцы галерей традиционно выкатывали их посетителям халявные напитки и бутерброды.
Прихлебывая чай, Алекс рассказал мне о своем недавнем культпоходе на открытие пафосного художественного салона "Пиф-паф".
Явившись туда одним из первых, он обнаружил полный голяк - то есть, естественно, картин, имитирующих жизнь, на стенах было в неприятном изобилии и даже, по ходу движения, там ему попался и благоухающий парикмахерский салон, что, даже по совокупности, не способно было удовлетворить накатившую жажду.
По итогу, обнаружив где-то в закутке гостеприимно расположенный диван, приготовился ждать. И действительно, не прошло и часа, как к месту событий стала подтягиваться приличная публика. Осмотрев полотна, подразумевающие их распродажу, новоявленная богема опустилась за столы. И тут же неведомо откуда пошел слабый, но постепенно усиливающийся поток колбасно-сырных бутербродов, их догоняли сверкающие под цветными люстрами фужеры и бокалы, заполненные доверху развязно и пьяно качающимся в них алкоголем.
Все это занявшие все квадратные сантиметры пристолового пространства мелкие, ничтожные людишки, обмениваясь дежурными, насквозь фальшивыми искусствоведческими фразами, захавали в каких-то проклятых полчаса.
Убедившись в катастрофическом обрушении вечерних планов и полной бесперспективности дальнейшего пребывания здесь, Алекс - так хочется верить его небрежному об этом повествованию! - поднялся и, подойдя вплотную к нагло жующим харям, внезапно заявил:
"Ладно, так и быть - я ухожу, но вы у меня еще вспомните Левина!"
В этом месте редкого по накалу страстей трагифарса голодный и трезвый Левин звонко хлопнул тяжелой дверью, зал ахнул и в изумлении даже где-то перестал жевать.
Надо отдать должное - мой новый знакомый, проявляя завидную предприимчивость, никогда не опускался до злословия и стабильно верил в свою личную удачу и тогда, в компенсацию несостоявшегося ужина, жизнь тот час же подбросила ему вполне съедобный вариант в лице пары розовощеких юных матрешек, бесталанно сопровождаемых сутулым провинциальным юношей. Эта троица, отчаянно скучая, изучала невнятные буквицы пафосного барельефа, отражающего сущность замечательной жизнедеятельности годами не вылезавшего с этого переулочка дремучего литературного классика Федор Михалыча.
- Хотите прикоснуться к легенде? - решил подогреть топтавшуюся на месте культурную акцию всегда внимательный к окружающему миру Алекс. Оказалось, всерьез подсевшие на шальную харизму Родиона Раскольникова гости из неблизкого города Екатеринбурга были совсем не против посмотреть заветный двор и ту самую легендарную, живущую в веках, мансарду.
- Ну, тогда бегом в "Дикси" - за мальком, плюс, конечно, литровая банка маринованных огурцов!
К легенде, как я понял, вся компания прикасалась долго и весело, а тон образовавшемуся литературному диспуту задали обе, готовые к любым приключениям, девицы, объяснив изумленному Левину, отчего они так нежно любят свой родной Ебург-град.
Я так и не добился от обычно щедрого на слова Алекса хоть каких-либо дальнейших впечатляющих деталей этой эксклюзивной культорологической оргии - он только улыбался и ухмылялся.
Хотите, спросите сами - нам всем очень повезло и все не так сложно, ведь мы живем с моим героем на одной с ним шершавой поверхности сумасшедшей, волшебной и все-таки теплой, даже в промозглые питерские зимы, планете.