"Опять в двенадцатиметровой комнате собралось нас семь человек,-пишет моя мама,-бабушка, мама, я с Верой, Вадя и тетя Таня с семимесячным ребенком Ростей. Опять спали все вповалку. Да еще печка с трубой в окно занимала полкомнаты - отопление в войну не работало, и у всех были такие печурки.
Бабушка жила в постоянном ожидании писем с фронта и все молилась, ведь сыновья Володя и Ростислав еще воевали. Володя был завален в окопе, получил контузию. А дядя Ростя попал в плен. Один немец хотел его пристрелить, но дядя Ростя под дулом пистолета осенил себя крестным знамением, и немец с руганью отбросил пистолет. Потом дяде Росте удалось бежать."
Ирина и Вадим стали устраиваться на работу. В Облздраве Ирине Михайловне, как специалисту-рентгенотехнику, предложили на выбор два места: в Загорске и в Звенигороде. Не зная ни того, ни другого, она наугад выбрала Загорск. "Приехала туда - изумилась, увидев чУдные храмы. Она спрашивает:"Что это за монастырь?" Ей говорят:"Троице- Сергиева Лавра". Возрадовалась она духом, хотя Лавра в 1944 году была еще закрыта. Когда мама носила меня во чреве, то хотела, если родится сын, назвать его Сергием, и читала Житие преподобного Сергия Радонежского. И вот теперь Преподобный привел нашу семью жить около своего монастыря.
Нашла она земскую больницу на окраине Загорска, дали нам
комнатушку в холодном доме. Носили с больничного склада
сырую осину, сами пилили и с горем пополам растапливали
печку. Жили впроголодь, как и все. Потом нам дали комнату побольше, прямо в отделении, и сюда приехала бабушка от
тети Тани. Бабушка стала делать розы из лигнина
(перевязочного материала), его обрезков было много в
больнице. Такие чудесные розы у нее выходили, как живые.
Лепестки немного подкрашивала, веточки обвязывала туей. Мы
с Верой ходили на базар продавать ее изделия...В 1946 году
мама перешла работать в Красный Крест, и мы стали жить
ближе к Лавре. Ходили с бабушкой каждый день к ранней
обедне. Она за нас, двух внучек, уцепится-и бежим.
Появились у нас и друзья по духу - семейство Фуделей. У
них Сергей Иосифович еще был в ссылке, а Вера Максимовна с
дочкой Машей жили на Козьей горке. Мы с сестрой подружились
с Машей, и они к нам часто заходили. Время было еще
голодное, давали по 300 г хлеба на человека, а кто работал
- по 600. Но как-то никто не унывал. Бывало, на закате
сядем на пригорке напротив Лавры и поем "Свете тихий", или
еще что-нибудь духовное. Такой мир на сердце, такая тишина!
В 1947 г. я окончила семилетку и поступила в техникум
игрушки, ради Лавры (находится напротив).Перед занятиями
успевала отстоять в Лавре Литургию. Бабушка жила с нами,
постоянно читала нам что-то духовное. С ней всегда можно
было посоветоваться, разрешить сомнения, недоумения. Она
имела на нас очень большое влияние и воспитала глубоко,
сознательно верующими. В то время опять усилилось гонение
на Церковь, снова отправляли в ссылку священников. В
техникуме начали вести антирелигиозную пропаганду. Классная
руководительница клеветала на Лавру, на монахов, на
верующих. Однажды я не выдержала, встала и сказала:"А если
я хожу в церковь по убеждению?" Наступила тишина, я вышла
из класса. Но после этого меня стали травить на уроках,
особенно учитель по литературе надо мной издевался...В
техникуме я, конечно, держалась, а домой приходила в
слезах. Бабушка меня утешала и говорила:"Кто исповедует
Господа перед людьми, того и Он исповедует перед Ангелами."
Потом все как-то само собой улеглось.
Дядя Ростя и дядя Володя вернулись с войны, по бабушкиным
молитвам, целыми и невредимыми, а ведь оба были на
передовой." Старший сын Григорий в 1946 году был
рукоположен во диакона, а через три года - в иерея.Через
несколько лет приняли духовный сан и двое других сыновей
Марии Николаевны - Владимир и Вадим. По стопам прадедушки
пошли и внуки,сыновья Григория, Павел и Михаил. Внучки,
Галя и Вера, вышли замуж за учащихся Московской духовной
академии, которые потом стали священниками.Семейную традицию продолжили и их дети.
За несколько лет до смерти прабабушки, усилиями родных, в
Загорске удалось приобрести половину дома для Марии
Николаевны и ее дочери Ирины, которая жила с ней все
последние годы. Домик был старый, деревянный, в три окна, с
двумя комнатками и кухней. Он стоял в начале улицы Штатно-
Садовой(ныне ул.Фаворского), недалеко от Лавры. Домика давно уже нет, теперь на его месте возвышается помпезный особняк "новых русских"...При домике был небольшой садик с кустами пионов и других цветов, яблоней-китайкой, зарослями диких роз. В конце участка-несколько грядок для зелени. В садике был даже летний водопровод, который очень облегчал жизнь двум старушкам. А зимой за водой ходили на колонку. Иногда приносили воду из источника преподобного Сергия,
находившегося через улицу, в глубоком овраге. Очень трудно
было к нему спускаться по крутому глинистому склону; тогда
он еще не был обустроен, как сейчас, не было ни удобных
лесенок, ни ступенек.
В доме у прабабушки было и пианино, на котором она иногда
играла. Но чаще всего ее можно было видеть в ее "келье" -в
уголке за занавеской, погруженную в чтение или молитву. Вся
стена в переднем углу у окна была увешана иконами. Прабабушка писала их сама. Это не была каноническая
иконопись в строгом смысле слова. Свои живописные работы
Мария Николаевна писала масляными красками на кусках
картона. Они были выполнены не очень искусно - вероятно, по
слабости зрения художницы, но полны непередаваемого
очарования и одухотворенности. В них была глубина, они
удивляли множеством нежнейших оттенков. Помню, как меня завораживали янтарные, голубые, изумрудные переливы свечений
вокруг глав Спасителя, Богоматери и святых. Подолгу
вглядывалась в огненные струящиеся складки одежд Архангела
Михаила с пылающим мечом в руке, в таинственное темное
пространство фона. Очень любила изображение преподобного
Серафима в дремучем лесу с медведем, которому святой
протягивал краюшку хлеба. Это была не просто своеобразная
картинная галерея - здесь находилось средоточие духовной
жизни прабабушки. Перед иконами стоял самодельный низкий
аналой с лежащей на нем огромной Псалтирью с крупными
славянскими буквами на пожелтевших от времени страницах.
Марии Николаевне было уже под 90, и она молилась, сидя в
глубоком кресле. Здесь же она занималась посильным
рукоделием - пряла шерсть и вязала для своих многочисленных
детей, внуков и правнуков. Наблюдала я, как изготовлялось
украшение для самой большой иконы Владимирской Божией Матери. Прабабушка дала мне нанизывать бисер на нитку, а
сама стала вырезать из картона венчик; обтянула его
лоскутком нежно-розового шелка, сделав красивые сборки в
виде расходящихся лучей. Моя нитка бисера с прозрачным
камушком посередине легла волнистой линией поверх складок.
Помню изящные цветочки с бутонами - прабабушка делала их из
комочков ваты, обмакивая в растопленный парафин. Любила я
разглядывать и ее фанерный ящичек с "волшебными" масляными
красками, вдыхать необыкновенный волнующий запах,
любоваться оттенками и сочетаниями цветов на палитре."Она
будет рисовать!"-убежденно говорила про меня прабабушка, и
оказалась права. Кроме икон, на стенах висели и другие
работы Марии Николаевны - пейзажи, картины на духовную
тему. Она была исключительно творческим человеком с богатым
внутренним миром и золотыми руками. Невозможно умолчать и о
ее любви к чтению духовной литературы. Сохранилось письмо
прабабушки к моей маме, но прежде чем привести его текст,
следует дать некоторые пояснения современному читателю,
избалованному океаном какой угодно литературы в свободном
доступе. С 1917 до 1956 года в России НИ РАЗУ не издавалось
Священное Писание. А то, что издавалось в 60-е, было
утеснено столькими ограничениями со стороны безбожного
государства, что богослужебных книг, не говоря о
святоотеческих, катастрофически не хватало. Громадное
количество духовной литературы, из'ятой из библиотек, из
разоренных монастырей и храмов, было уничтожено в
послереволюционные годы. Огромное количество пропало у
репрессированного духовенства и простых верующих, как погибла и большая библиотека моего прадеда во время раскулачивания. Если вспомнить все это, станет понятным,
какой духовный голод испытывали люди, сохранившие вопреки
всему в душе огонек святой веры, и старавшиеся
воспитывать детей в православных традициях. Хотя Библия и
была издана в 1956, но, видимо, таким маленьким тиражом,
что купить ее было невозможно, только "достать". Немногие
уцелевшие экземпляры дореволюционных изданий, обветшавшие и
потрепанные, ценились буквально на вес золота. Ксероксов не
было, оставалось перепечатывать на машинке, размножать
фотографическим способом или переписывать от руки, что
многие и делали. До сих пор лежат у нас дома тетради с
переписанными моими бабушками акафистами и выдержками из
поучений святых отцов.А теперь письмо.
"Дорогая Галя!
Очень тебя прошу, не прошу, а умоляю,пришли мне с мамой книгу Игнатия Брянчанинова, ведь я пришлю ее вам с Сережей, и,право, грешно не поделиться с другим хлебом насущным, и ты хорошо знаешь мою ненасытимость этим хлебом. И вам полезно сделать интервал в чтении этого произведения, так нужного для наших душ. Горько заплАчу, если не исполнишь моей просьбы...Не забывай, что уж не долго осталось мне просить вас о чем бы то ни было... Да, так иногда чувствую себя плохо, что, кажется, и до утра не дожить.
Крепко целую, и жду, жду.
Ваша бабушка.
К Андрюше просьба о масле для лампады."
Конечно же, не могла моя мама не откликнуться на такую просьбу. Дети и внуки не забывали Марию Николаевну, частенько наведывались, иногда, не сговариваясь, по нескольку человек, и тогда в домике становилось тесно, шумно и весело. Прабабушка радовалась, как дитя, и живо интересовалась всеми подробностями жизни своих близких. Главнее же всего для нее была жизнь духовная, и она не упускала случая рассказать или прочитать что-либо назидательное своим повзрослевшим детям."Чувствуя близость конца земных странствий, она торопилась как можно больше сделать полезного в деле спасения наших душ, - вспоминает о.Владимир. - Она присылала мне переписанные ею статьи, главы из книг Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника и другой святоотеческой литературы...Многочисленные мамины письма в трудную минуту жизни до сих пор приносят мне огромное утешение. Мама щедро одарила меня теплом своей души, научила видеть красоту творения рук Божиих, научила понимать язык музыки. Все лучшее в нас - от мамы."
За год до смерти прабабушка приняла монашеский постриг с тем же именем. Ходить в церковь она давно уже не могла, ее причащали каждую неделю на дому. "В 1971 году на Сергиев день(летний) в воскресенье все с'ехались к бабушке. Она выглядела бодренькой и радостной - всегда радовалась приезду детей, и даже поиграла на пианино. А было ей уже 92 года. Все раз'ехались по домам, и вдруг в следующую субботу получаем телеграммы: бабушка умирает. Сразу выехать не смогли - воскресная служба, а когда приехали, бабушка уже скончалась. Со слов мамы узнали, что утром в субботу бабушка долго молилась, потом почувствовала головную боль и попросила маму позвать священника. Отец Тихон сразу пришел с Дарами и причастил бабушку. Она была в полном сознании. После причастия ненадолго впала в беспамятство, и утром 25 июля мирно отошла ко Господу. Царство Небесное монахине Марии."