На фото: Тувинец-табунщик.
Из книги «От Вишеры до Витима».
В клубах пыли надвигается на нашу стоянку табун лошадей. Не затоптали бы! Редкий лесок – не защита. У полусобранных байдарок и разбросанного в беспорядке снаряжения передовые кони разворачиваются и табун на той же скорости сваливается в реку, разбрасывая прибрежную гальку и поднимая фонтаны брызг. Перескочив мель брода, табун застывает у противоположного обрывистого берега. Водопой.
Из тучи пыли вылетает всадник, осаживает коня и спрыгивает на землю. Несмотря на жару, одет он в суконный национальный костюм, схваченный в поясе патронташем, на голове светлая войлочная шапка с чёрными отворотами, за спиною короткий карабин.
Пока обмениваемся приветствиями, подскакивают ещё двое: женщина и мальчик лет шести – семи. Они также лихо держатся на конях. Это и неудивительно: коренное население Тувы – араты-скотоводы – с детства первоклассные наездники.
Женщина и малыш в разговор не встревают, – то ли стесняются, то ли русским не владеют.
Наши гости – коневоды из животноводческого колхоза «Тере-Холь». Так же зовётся заповедное озеро, на берегу которого стоит одна из усадьб колхоза. Он один из крупнейших в Тувинской автономной республике.
Попрощавшись с нами, араты пересекают реку и уводят свой табун к синеющим вдали горам, мы же продолжаем сборку и оснастку байдарок.
Работа не клеится: туго набитые олениной желудки (недоглядел завхоз: повар ухлопал на завтрак двухдневный запас свежего мяса – «а как его сохранить?»), необычная для августа жара и гудящие на все голоса перекаты – всё так и манит бросить клей, иголки и нитки, свалится тут же, рядом с байдарками, и отдаться Морфею. Что и делают: когда я возвращаюсь с недальней разведки, застаю полную «сиесту» с похрапыванием.
Разведывал я ближайшие протоки выше по течению, проверял их проходимость на байдарках. Был грех: разрабатывал вариант сплава с самых верховьев, с заброской из Кызыла в посёлок Эрзин автотранспортом.
Добавилась бы сотня километров ишачки вверх по реке Нарын, перевал и топанье вдоль Балыктыг-Хема. Сплав на байдах возможен только от Кунгуртука. Это я предположил, посмотрев реку выше нашей стоянки. Здесь же и обнаружил стелу-памятник погибшим туристам. Сфотографировал его, а вот в блокнот не записал имён. Фото вышло неважное: надпись не читалась.
Однако время не терпит: в Кызыле потеряли два дня, бегая по инстанциям за разрешением на поход в пожароопасном районе, ещё день на перелёт к самой границе с Монголией, а впереди – свыше 500 километров сплава по бурной горной реке – одному из истоков могучего Енисея.
Тува в этом году испытала необычайную засуху: степные и полупустынные районы выгорели ещё весной, засохли на корню посевы в долинах – житницах республики, лесные пожары охватили горные районы. За лето в районе нашего маршрута произошло 37 лесных пожара.
Неудивительно, что Совет Министров Тувы специальным постановлением бросил все силы республики на спасение урожая и заготовку кормов для скота. Говорили, что на корма заготавливают даже веники. Были запрещены выезды на природу отдыхающим и туристам.
За разрешением пришлось стучаться в Совмин. Председатель – тувинец был занят, или просто не хотел что-то брать на себя, принял заместитель. Русский по национальности и весельчак по натуре. Это во всех национальных республиках так: начальники местные, а замы – русские – надо же кому-то работать.
Зам встретил толпу руководителей шутками и анекдотами. Молодёжные группы сразу отсеял. Долго мучил группу научных работников из Сибирского филиала АН СССР, предлагая им сделать свою пешую тройку вокруг Новосибирска.
Большинство групп получили «от ворот поворот». Тем не менее, нашей группе и ещё нескольким разрешил вылет. О чём тут же позвонил в аэропорт.
В посёлке Кунгуртук, центре колхоза, группа разбежалась докупать продукты, недостающее снаряжение и другие мелочи, не замечаемые в «населёнке», но необходимые в походе: впереди более чем 20-дневный сплав – без жилья, без магазинов…
Подвернулась машина и я отправил ребят с грузом к реке.
В горах темнота наступает удивительно быстро. Пока я оформлял в сельсовете документы и торчал в ожидании радиста на радиотелеграфе, солнце коснулось вершин хребта на западе Тере-Хольской котловины.
Выбежал из селения ещё до сумерек, но уже через пару километров заметил, как расплылись силуэты окружающих гор. Ещё несколько минут, и как-то сразу навалилась темнота, погас закат, проступили яркие звёзды, на дорожной пыли стали неразличимы следы машины.
Я прибавил скорости: впереди ещё 6 – 7 километров. Через некоторое время обнаружил, что дорога круто повернула к реке, а затем стала пропадать на крохотных делянках и наконец, совсем исчезла. Да и лес изменился: вместо почти паркового редколесья – вокруг тайга с густым подлеском и валежником.
Вспомнил, что дорога к реке должна идти в юго-восточном направлении, я же бежал строго на юг; значит, где-то не заметил левого отворота. Возвращаться назад? Но впереди уже слышен шорох речных перекатов, значит, можно выйти к реке и там определиться, куда идти: вниз или вверх.
Через час выхожу к звенящей на порожках реке, нахожу какое-то подобие тропы и иду вниз. Сама собой приходит мысль, что я один в глухой тайге, без оружия и, возможно, уже давно за мной крадётся рысь или иной какой хищник.
Останавливаюсь, чтобы развести костёр и коротать возле него ночь. Вдруг слышу за рекой мычание коровы. В стороне ей отвечает другая. Вспоминаю: председатель сельсовета вскользь упомянул, что молодняк на всё лето отгоняют в тайгу, пасут на лесных полянах.
Представляю, как в тайге мирно жуют жвачку телята и не думают ни о каких хищниках. Да и зачем хищнику пропахший потом и бензином турист, когда рядом есть добыча повкуснее?
После долгого блуждания по прибрежным зарослям замечаю впереди отблеск костра, а через некоторое время и мелькающие возле него тени и наш разноцветный навес, служащий в дальних походах укрытием, вместо палаток.
Ребята уже давно глотают слюнки возле котлов с олениной, но приступать к трапезе без капитана не хотят, хотя любящий точность завхоз уже не раз грозил вывалить содержимое котлов в костёр, так как мясо переварилось. Кстати, это он умудрился приобрести несколько килограммов оленьего мяса на ферме, во время забоя. Оказывается колхоз и оленей разводит. Ради мяса или пантов – он не узнал.
В ожидании моего прихода ребята не решились запустить парочку сигнальных ракет: не посчитали ситуацию аварийной, а ракет мало. Да они и не предполагали, что я могу блудануть. После ужина все пришли к единому мнению, что переваренная оленина ничуть не уступает полусырой.
Осталась далеко позади Терехольская котловина с запутанной сетью озёр, болот и стариц, проток и островов – царством водоплавающей птицы всех пород. Она, очевидно, наименее пострадала от засухи.
В береговых зарослях, высокотравье и густых кустарниках междуречий – обилие всякого зверя. Заповедная территория. Не раз мы встречали следы маралов, лосей, коз и кабанов. Были и следы хищников – рыси, росомахи, медведя и даже волков. Но охотники не входили в раж, поэтому жертв среди зверей не было.
Однажды Саня Эрнст долго рассматривал лежащую на поляне козу, согнал её свистом, удивлялся её громадным прыжкам по высокой траве, а о том, что у него за плечами ружьё, вспомнил лишь на стоянке.
Уже за пределами заповедной зоны я стрелял влёт по крупной водоплавающей птице, посчитав её за гуся. Бил «на встречном курсе», гусь шлёпнулся в воду перед байдой.
Достали из воды, а это оказался не гусь, а незнакомая птица, похожая на гуся, но с хищно загнутым клювом. Ни кто не смог её опознать, но ощипали, сварили и съели.
И только дома, порывшись в справочниках и литературе, узнали, что съели… речного баклана!
Мало стреляли и по другой причине: «штатных» охотников, самоутверждающихся в походах на обилии зверя и дичи, на сей раз в группе не было, да и охотничий билет и ружья были только у меня. Правда, пользовались ружьями все.
Пропитания хватало, на весе рюкзаков не экономили – пешего подхода к началу сплава не было. Поэтому уток били только для разнообразия меню, искать боровую дичь и не пытались
Летели дни, а вместе с ними с невероятной быстротой летели вниз по реке байдарки, сменялись ландшафты, менялся облик и характер реки…
Река петляет по узкой долине, зажатой кручами залесённых гор, скалами всех цветов и оттенков, несёт нас со скоростью 10 – 15 км в час. Эту скорость начинаешь ощущать, только посмотрев на мелькающие под байдаркой камни дна. Вода настолько прозрачна, что возникает чувство полёта: байдарка неслышно скользит на высоте одного-полутора метра над расцвеченной галечниковой дорогой.
Но вот спокойный участок кончается, впереди – первый каскад порогов – «Лестница». На отрезке в 8 км расположены десять порогов; крупные камни разбросаны в русле, образовывая великолепную слаломную трассу. Несущаяся под уклон вода разбивается валунами на потоки, падает со сливов, вскипает, образуя полутораметровые валы; долина заполнена воем беснующейся воды, в этом шуме гаснут все другие звуки.
Идём на разведку, собирая по пути дары природы: малину, красную и чёрную, уже перезревшую, смородину. Завхоз и здесь верен себе: отыскал на солнцепёке дикий лук и усердно обрабатывает плантацию, собирая в мешок жесткие луковицы. Мы их бракуем, благо у нас луку и чесноку с избытком. Завхоз соглашается, но в конце похода мешок с диким луком всё же оказывается среди остатков продуктов.
«Лестницу» решаем проходить с ходу. На первых сливах делаем несколько снимков, а затем, выстроившись в походную колонну, идём без разведки, используя все приёмы слаломной техники.
Каскад позади, но скорость реки не снижается: упругая прозрачная вода рвётся вниз со скоростью 15 – 18 км в час, лишь изредка вскипая на перекатах и над камнями. С берега бег воды незаметен, лишь с байдарки, глядя на пролетающие скалы и рвущуюся навстречу гальку дна, ощущаешь этот стремительный полёт.
Свыше 50 километров мчит река среди гор, нанизывает петлю за петлей, а затем взрывается новым каскадом порогов – Мельзейским.
О порогах Мельзея ходят легенды, прохождение его считается высшим пилотажем туристов-водников. Многие группы терпели здесь неудачи, многие обносили байдарки и груз по отвесным бомам, круто обрывающимся в кипящую воду. Были и трагедии. В большую воду особо опасные пороги байдарочникам категорически предписывается обносить.
Но нам повезло, мы не обносим. Вода не выше среднего уровня; вал хотя и накрывает гребцов с головой, но не такой жёсткий и не успевает перевернуть байдарку в те секунды, когда она находится под ним.
Однако низкая вода не снижает опасности. И при этой воде, достигающей на сливах скорости свыше 20 км в час, белой от захваченного воздуха, достаточно совершить одну оплошность, одну-единственную ошибку – и байдарка будет брошена на камень, смята, исковеркана валами. Хорошо ещё, если экипаж успеет вовремя «выпасть» из неё.
Поочерёдно проходим порог за порогом, фотоаппараты и кинокамера пишут хронику прохождения. Тридцать семь порогов на 25 километрах реки проходим за три дня вместо планируемых шести. Разведываем только самые сложные, в остальные идём с ходу, надеясь на свой опыт и быстроту реакции. И когда затихают последние валы этого сложнейшего каскада, причаливаем в устье реки Мельзей, предвкушая долгожданную днёвку и неторопливую рыбалку.
Вместо одного просидели на Мельзее три дня. Бродили по горам, стреляли рябчиков, били уток и рыбачили, рыбачили... После каждой рыбалки у завхоза блестели глаза: я знал, что отныне и до конца маршрута Володя завяжет свои мешочки и в меню неизменно будет рыба жареная, вяленая, солёная и копчёная. А дома, потрясённые такой рыбалкой парни будут хвастаться как всамделишные рыбаки:
– «В Мельзее хариус стоял в ямах так плотно, что «караблик» не погружался в воду, а прыгал по спинным плавникам. Ловили на спиннинг с болванчиком и мушками. Прожорливые хариусы прыгали и хватали мушки на лету, не давая им коснуться воды. За скользящей по воде мушкой бросались целые косяки и выпрыгивали вслед за ней на берег. Оставалось только подбирать и бросать в мешок. Федул и Митрич на засолке набили такие мозоли на руках, что дальше не могли даже грести и попадали во все водовороты и бочки…».
И снова летят по реке байдарки, летят дни. Облетает лист с остролистных тополей, берёз и осин. Оранжевыми, красными и жёлтыми мазками покрыла осень косогоры. Пора и нам в «населёнку». Но до неё ещё ой как далеко…
Лёгкий ветерок треплет наш походный «дом», закрытый с трёх сторон; через переднюю открытую часть видна почти половина ночного неба: абсолютная темнота и громадные, какие могут быть только в высокогорье, звёзды. В метре от наших ног – обрыв, под ним звенящая, рвущаяся вперёд и вниз, зажатая скальными обрывами, река.
Вряд ли кто до нас устраивался на ночёвку на этом косогоре: склон 15 – 20 градусов, вокруг камень и мох. А мы лежим на почти горизонтальной площадке. Устроить её было просто, обладая чуть-чуть фантазией. Нашли на склоне две берёзки, привязали к ним на высоте метра жердь, вдоль неё вбили колья и в получившийся мешок накатали каменных глыб. Немного жердей, мелких камней, пластов мха – и площадка готова. Затем натянут «балдахин», разложены внутри надувные матрацы и спасжилеты и… лучшего комфорта не встретишь ни в одной из гостиниц.
Неудобство одно: вскочив спросонья и свалясь с рукотворной террасы, будишь катиться по склону до воды, скорость которой достигает 18 км в час и которая чуть ниже стоянки, налетев на глыбы в русле, взбухает пенными валами. Когда кто-то сказал о такой возможности, Саня заметил:
– А зачем вскакивать?
Невинное замечание вызвало дружный смех. Не смеялся только я, чувствуя, что стал героем нового анекдота.
А родился он в Кызыле: группа новосибирцев, идущая в «троечку» на Хамсару на новейших байдарках, глядя на наши, прошедшие не одну «пятёрку» байды, заявила:
– Как вы на них пойдёте? В пятёрку? Ведь ткни в них пальцем – и дыра!
Я же, заклеивая обнажившийся корд, занятый совсем другими мыслями, не вдумываясь, изрёк:
– А зачем пальцем тыкать?
Новосибирцы почтительно отошли, а парни издевались над моим ответом весь поход. Стоило что-то сказать – сразу возникало уточняющее: «а зачем тыкать?»
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2015/02/22/73