Великолепная Екатерина. Большая игра в Европе

Татьяна Щербакова
ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ЕКАТЕРИНА:   БОЛЬШАЯ ИГРА В ЕВРОПЕ




Авторское право на этот уникальный, эксклюзивный текст зарегистрировано данной публикацией. Заимствование в любой форме не допускается по закону об авторском праве.

               
                Пьеса




События происходят в 18 веке. В начавшееся правление Екатерины Второй Польша переживала упадок. Численность войска едва доходила до 16 тысяч человек, что было в разы меньше, чем армии соседних государств. Таким образом, самостоятельной и сколько-нибудь значительной роли Польша сама по себе уже играть не могла ни по своему военному потенциалу, ни по своей политической структуре. Каждая смена короля превращалась в национальную трагедию.
Не удивительно, что в это время за политическое влияние в Польше развернулась настоящая борьба. Главными ее участниками стали Пруссия, Австрия, Франция и Россия.
  Екатерина Вторая только что вступила на престол. И практически сразу же сама  возглавила внешнюю разведку России. Она окружила себя в этом деле самыми опытными и талантливыми  дипломатами и разведчиками. В 1763 году Екатерина начала  операцию по водворению на царство в Польше человека, который бы продвигал в Европе интересы России. Не сразу этим человеком стал Станислав Понятовский, бывший любовник русской императрицы…




Действующие лица:

Екатерина Вторая, русская императрица

Станислав Август Понятовский – король Польши

Мустафа III – турецкий султан

Обресков Алексей Михайлович – посол в Турции

Панин Никита Иванович – глава  внешней разведки России

Репнин Николай Васильевич – князь, посол России в Польше

 Кейзерлинг Герман Карл – русский посол в Варшаве

Бестужев-Рюмин Алексей Петрович – канцлер, сенатор, граф российской империи

Голицын Александр Михайлович  - русский посол во Франции и Англии, вице-канцлер

Олсуфьев Адам Васильевич – кабинет-министр и статс-секретарь императрицы Екатерины Второй

Чернышов Захарий Григорьевич –генерал-федьдмаршал, в 1763 году – руководитель военного ведомства.

Орлов Григорий – фаворит Екатерины

Бецкой Иван Иванович – личный секретарь Екатерины Второй



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

На задней стене сцены огромное  проектное изображение Зимнего дворца. Над ним – светящееся табло, на котором меняющиеся даты. Сейчас – апрель 1763 года.



Картина первая.


Санкт-Петербург. Кабинет императрицы Екатерины Второй в Зимнем дворце. По турецким коврам бегают  ливретки. Под столом, за которым сидит императрица, распустив волосы до пола, прячется маленький мальчик. Еще один играет с ливреткой.
Екатерина пишет что-то на бумаге. Затем встает и читает: «Итак, раз нужно говорить вполне откровенно и раз вы решили не понимать того, что я повторяю вам уже шесть месяцев, это то, что если вы явитесь сюда, вы рискуете, что убьют обоих нас». Наклоняется, берет ливретку на руки и, прижимая к себе, с грустью говорит: «Ах, Станислав, если бы  вы знали, как неустойчива сегодня власть моя. Ревность Орловых, посягательства графа Панина  на смещение меня с престола с целью посадить на него Павла , моего сына, прожект Бестужева о нашем с Орловым браке – и вот уже готов план свержения  императрицы в войсках! И как мне  быть между этими  противоречиями? А что скажет к тому же русское дворянство, увидев вас при дворе и заподозрив в ваших претензиях на русский престол через мое ложе! Ни Орлову, ни Понятовскому не быть русскими царями… Но почему мои придворные считают, что я хочу  видеть кого-то из этих двоих на русском престоле? Они ошибаются, а Орлов и Понятовский заблуждаются на свой счет. И  поэтому пусть Никита Иванович Панин плетет вокруг них свой заговор, им от сего страшнее будет!»

Входит статс-секретарь Адам Васильевич Олсуфьев.

Олсуфьев: Ваше Величество, наш посол  Кейзерлинг сообщает из Речи Посполитой -  Фамилия в Польше перешла в наступление, даже не дождавшись смерти короля Августа III. Вот донесение:  развернута широкая кампания против злоупотреблений «саксонских» министров и чиновников. Придворная партия в ответ пригрозила Фамилии, то бишь Чарторыским, арестом!

Екатерина: (возбужденно) Ах вот  как! Пишите распоряжение в Варшаву Кейзерлингу: «Разгласите, что если осмелятся схватить и отвези в Кёнигсштейн кого-нибудь из друзей России, то я населю Сибирь моими врагами и спущу Запорожских казаков, которые хотят прислать ко мне депутацию с просьбою позволить им отомстить за оскорбления, которые наносит им король Польский... Однако я вижу, что и наши друзья очень разгорячились и готовы на конфедерацию; но я не вижу, к чему приведет конфедерация при жизни короля Польского? Говорю вам сущую правду: мои сундуки пусты и останутся пусты до тех пор, пока я не приведу в порядок финансов, чего в одну минуту сделать нельзя; моя армия не может выступить в поход в этом году; и потому я вам рекомендую сдерживать наших друзей, а главное, чтобы они не вооружались, не спросясь со мною; я не хочу быть увлечена далее того, сколько требует польза моих дел. Пошлите депешу вместе вот с этим письмом Понятовскому. Но у меня к вам, Адам Васильевич, есть важное дело также относительно Польши.

Олсуфьев: Слушаю, государыня!

Екатерина: Надобно, Адам Васильевич, чтобы ты занялся торговыми делами с Англией. А прежде назначаю тебя сенатором в первый департамент Сената.

Олсуфьев: ( закрывая папку): Слушаюсь, ваше величество!

Екатерина: Да ты не спеши, не спеши, любезный. Не  сразу ж тебе  бежать в Сенат… Пока еще мне докладывать будешь о моих денежных делах, обо всех челобитных. А тем временем  вместе с товарищами тебе следует готовить торговый договор. Я тебя в эту компанию включаю как самого приятного из всех наших дипломатов. Ну, не смущайся,  знаю, знаю, как отзывался о тебе Фавье. Что там писал французский дипломат? Веселый нрав, приятный и весьма тонкий ум, вид открытый, общительный… Да, и, подметил он, удовольствия ты любишь, обеды, общества, музыку? Вот и хорошо, все это тебе пригодится, чтобы помягче как-нибудь отбиваться  от англичан… Главное, подольше!

Олсуфьев: Ваше Величество, они  давно просят транзитной торговли с Ираном через территорию России. Нам это ох как невыгодно! Неужто уступим? Еще Петра Алексеевича склоняли к такому решению, а с резидентом Рондо взяли и подписали в тридцать пятом году, при Анне Иоанновне, и это была жертва!  Ведь Петр Алексеевич в ответ на просьбу дипломата Чарльза Витворта вернуть его стране  торговые привилегии с Россией, выставил  свои требования – заключить с Россией политический союз против Швеции. Эти отнятые привилегии  всегда были лакомым куском  для англичан.  Их отняли  еще  в 1649 году, после того, как в Англии случилась гражданская война и там казнили короля Чарльза Первого. Тогда Алексей Михайлович и издал указ о высылке всех английских купцов из России. Петр Алексеевич за просто так этот договор не заключал, боялся  закабаления России. А потом мы вовсе разорвали с Англией отношения в 1719 году из-за Северной войны и отказа британцев признать Россию империей. На одиннадцать лет прервались сношения с Англией, которая объявила о русской угрозе Ганноверу…

Екатерина: ( едва заметно вздрогнув при последнем слове) А в тридцать первом снова начались переговоры, так ведь?

Олсуфьев: Да, но только Остерман их затягивал, опять стремясь заключить и политическое  соглашение и чтобы императорами русских царей признавали, и чтобы вопрос о Польше был решен, как надо.

Екатерина: Да, знаю, знаю. Тогда Людовик Пятнадцатый вел войны роскоши – за австрийское и польское наследства. Это вместо того, чтобы сосредоточить свое внимание на защите французских колоний в Америке.

Олсуфьев: И в результате потерял эти колонии, которые перешли к англичанам и и испанцам. Он к тому же потерпел полный провал своей политики в Индии, а ведь она едва не стала французской!

Екатерина: Вот главный урок – у Франции в ту пору не было недостатка в способных министрах и дипломатах, к примеру, Вершен, Шуазель, д*Аржансон. Но и самый талантливый дипломат не смог сделать хорошей дурную политику своего правительства.

Олсуфьев: А  Россия тогда искала союза с Францией, усилившись за счет Турции, Польши и Швеции. Но французское правительство боялось потерять своих старых друзей в их лице, отвернулось от нас, и мы пошли на сближение с Австрией. Когда умер курфюрст саксонский, он же король польский Август Второй, Россия и Австрия поддержали кандидатуру его сына Августа Третьего на польский престол. А Франция выставила своего кандидата – Станислава Лещинского.

Екатерина: Да ведь он и раньше был польским королем, но его свергли…

Олсуфьев: Но для французского двора этот момент оказался очень выгодным –  Людовик был женат на дочери Станислава Лещинского, Марии. И король хотел, чтобы отцом французской королевы был король. Тщеславие и более ничего – вот причина, по которой Людовик ввязался в войну за польский трон.

Екатерина: И во сколько это обошлось Людовику?

Олсуфьев: Монти,  французский посол в Варшаве, истратил три миллиона ливров на то, чтобы расположить поляков в пользу Лещинского. А чтобы отвлечь внимание наших и австрийцев, некий кавалер Тианд, выдав себя за Лещинского, с большой роскошью высадился  в Бресте и направился к Балтике. А в это время настоящий Лещинский тайком пробирался в Варшаву, переодетый  бедным торговцем.

Екатерина ( с большой заинтересованностью): А что же шляхта?

Олсуфьев: А польские шляхтичи, получив французские деньги, быстро разошлись по домам. Они не  показали большой охоты сражаться с Россией и Австрией за честь королевы французской, видите ли, ваше величество, в самой Польше была сильная партия против Лещинского.

Екатерина: ты считаешь, граф, французское правительство получило урок, как опасно для него пренебрегать русской дружбой?

Олсуфьев: Разумеется. Но Франция тут же постаралась натравить на Россию Швецию и Турцию. Однако они ей отказали. Пришлось Людовику защищать несчастного Лещинского собственными силами. Он направил флот к Данцигу, однако, тот был обращен в бегство русскими кораблями, французский же десант взят в плен и отправлен в Петербург. Но Людовик не успокоился. До него дошли слухи, что Анна Иоанновна благоволит к Франции, и король отправил тайного посла к русской императрице. Некоего аббата Ланглуа под именем Бернардони, чтобы предложить Анне Иоанновне признать королем польским Станислава Лещинского. Этот аббат с величайшими затруднениями, постоянно меняя платье и скрываясь, добрался, наконец, до Петербурга. Но там был разоблачен и вскоре отправлен восвояси. Польша оказалась представлена собственным силам и согласилась на наши и с Австрией условия – на короля Августа.

Екатерина: Да, да, эта Польша – постоянно  как кость в горле у Европы. Ведь тогда и Англия согласилась воспомоществовать России в возведении курфирста саксонского Августа Третьего на польский престол. Вот что значит торговать с этой страной в ее интересах!

Олсуфьев: Совершенно верно, Ваше Величество! Но тут и Бирон еще постарался, ускорил процесс заключения договора. Англичане получили по нему право наибольшего благоприятствования, значительные таможенные льготы при ввозе своего основного товара – сукна – и разрешение на транзитную торговлю с Ираном. Впрочем, вы знаете, что она была прекращена в царствование Елизаветы Петровны…

Екатерина: Конечно, нам и самим Восток нужен. Однако придется к этому договору вернуться. И вам, Адам Васильевич, вместе с Паниным теперь надлежит затягивать вместо Остермана этот вопрос до тех пор, пока у нас не получится то, что мы снова задумали в Польше. Посмотрим, как  поведет себя Англия на этот раз… У нее должны быть прочно завязаны глаза на дела Польши до тех пор, пока мы решим свои вопросы в этой стране. А до тех пусть англичане надеются на  торговые выгоды с Россией. Так что обещайте им, граф, обещайте. Но бумаг никаких не подписывайте!

Свет на сцене на мгновенье гаснет, означая перемену времени. Затем загорается снова.


Картина вторая

На светящемся табло загорается новая дата - сентябрь 1763 года. Тот же кабинет императрицы. Екатерина прохаживается по кабинету и говорит сама с собой:

Екатерина:  Как время пролетает – вот уже и осень,  погода портится и в Польше, хотя там гораздо теплее нашего. А мне что-то нездоровится – спина болит, внизу все тянет, уж не почки ли решили отказать? Теперь не время портиться здоровью, а то смотришь,  король Август Третий меня еще переживет, хотя, как говорят, и плох совсем.


Входит секретарь Екатерины Иван Иванович Бецкой.


Бецкой: Граф  Никита Иванович Панин с докладом.
Екатерина: Проси.

Входит Панин.

Екатерина: Садитесь вот  тут, напротив меня, граф. Я жду доклада по нашим польским делам. Каковы они там сегодня?

Панин: Гетман Браницкий привел в боевую готовность коронное  войско, к которому присоединились саксонские отряды. В ответ Чарторыские обращаются прямо к Вашему величеству с просьбой прислать им на помощь две тысячи человек конницы и два полка пехоты.

Екатерина: А сколько наших войск там сейчас?

Панин: Имеются лишь небольшие отряды инвалидов (полторы-две тысячи человек), охраняющие склады, оставшиеся после Семилетней войны. Эти силы  можно собрать и двинуть к резиденции коронного гетмана в Белостоке. Князь Николай Васильевич Репнин, которому вы, ваше величество, послали на подмогу Кейзерлингу, написал мне, что этого войска мало, но для Польши довольно, однако, он  уверен, что пять или шесть тысяч поляков не только не могут осилить  наш отряд Хомутова, но и подумать о том не осмелятся.

Екатерина: Теперь я вижу – хотя казна пуста, но нужно нам вводить в Польшу новые части. Каким и путями отправятся войска в Речь Посполитую?

Панин: Думаю, первая колонна под командованием князя Волконского пойдет
через Минск, а вторая, под командованием князя  Дашкова  - через Гродно.

Екатерина: Но надобен документ от самих поляков с просьбой ввести наши войска.

Панин: Такой документ имеется. Подписан двадцатью шестью магнатами – здесь имена пятерых  Чарторыжских (Августа, Михаила, Станислава, Адама и Иосифа), Станислава Понятовского, Потоцкого, Лобомирского, Сулковского, Соллогуба, Велепольскогое II,  а также епископа Куявского Островского, епископа Плоцкого Шептицкого, Замойского.

Екатерина: И что же пишут?

Панин (читает): «Мы, не уступающие никому на наших сограждан в пламенном патриотизме, с горестию узнали, что есть люди, которые хотят отличаться неудовольствием по поводу вступление войск вашего императорского величества в нашу страну и даже сочли приличным обратиться с жалобою на это к вашему величеству. Мы видим с горестию, что законы нашего отечества недостаточны для удержания этих мнимых патриотов в должных пределах. С опасностию для нас мы испытали с их стороны притеснение нашей свободы, именно на последних сеймиках, где военная сила стесняла подачу голосов во многих местах. Нам грозило такое же злоупотребление силы и на будущих сеймах, конвокационном и избирательном, на которых у нас не было бы войска, чтоб противопоставить его войску государственному, вместо защиты угнетающему государство, когда мы узнали о вступлении русского войска, посланного вашим величеством для защиты наших постановлений и нашей свободы. Цель вступления этого войска в наши границы и его поведение возбуждают живейшую признательность в каждом благонамеренном поляке, и эту признательность мы сочли своим долгом выразить вашему императорскому величеству».

Екатерина: Не будет ли противостояния между  сторонниками саксоноской партии и нашей во время конвокационного сейма?

Панин: У нас есть сведения, что князь Радзивилл, воевода виленский, может привести с собой свою личную трехтысячную армию. Но такая же имеется и у Чарторыйских. А рядом расположатся наши войска. Трехкратный перевес окажет нужное действие, я думаю.

Екатерина: Король Август, хотя и очень плох, но пока жив. И здравствуют его сыновья. Это тоже надобно учитывать нам и действовать с осторожностию. Нам не следует прослыть какими-нибудь варварами. Наши войска несут в Польшу защиту угнетенным диссидентам- православным, которые должны иметь все гражданские права, защиту польской конституции. Это наша главная задача, вот это и должна понять просвещенная Европа.

Панин: Но поляки  хотят внести изменения в конституцию и укрепить власть короля тем, что будет устранено право одного голоса, которым в сейме сегодня можно отменить любое решение. Из-за этого права доходит до драк между шляхтой, они  скандалят там годами, не имея возможности принять  решение. Сильный же король…

Екатерина: (прерывая его) Сильный же король будет вести свою линию в политике, а не нашу. Вы об этом подумали, граф?

Панин: Но это же будет наш король ! А усилив его, мы усилим Польшу, сделаем ее нашею союзницей и тем прославим Россию.

Екатерина: Этот вопрос мы вынесем на конференцию, когда придет пора. Сейчас нам необходимо расширить наши дипломатические и тайные действия в Варшаве. Необходимо послать на помощь графу Кейзерлингу, который стал много болеть,  Николая Васильевича  Репнина. И пусть Кейзерлинг не обижается – мы ему доверяем и  очень ценим его заслуги. Но нынче время такое, что помощь ему необходима. Пусть Репнин выезжает немедленно.


Панин кланяется и уходит. На сцене снова гаснет свет. Но через минуту загорается.




ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

                Картина первая


На светящемся табло новая дата - октябрь 1763 года. Светлый кабинет Зимнего дворца. Екатерина сидит у окна, словно в ожидании кого-то, кутаясь в  тонкую кружевную  шаль. Входит секретарь Екатерины  Бецкой Иван Иванович.


Бецкой: Курьер из Варшавы от графа Кейзерлинга.

Екатерина (отбрасывая шаль) : Вот на ловца и зверь… Ну, говори, что там случилось?

Бецкой: Посланник, граф Кейзерлинг, доносит, что на днях в Дрездене скончался саксонский курфюрст и польский король Август Третий!

Екатерина (вскакивая со стула): Сию минуту надобно собрать конференцию! Адам Васильевич, велите пригласить сюда Бестужева, Орловых, Панина, Голицына…

Олсуфьев выходит. Екатерина остается одна. Императрица ходит по кабинету, приближается к большому венецианскому зеркалу в  золоченой раме, всматривается в  отражение и говорит, покачивая головой:
Екатерина: Вот и конец ужасной интриге с замужеством. Все разрешилось  само собой – теперь Панину будет не до того, чтобы устраивать мне козни  на престоле – то предлагать Павла Первого в цари, то  заменять монархию правительством. И Бестужев отвяжется, наконец, со своей идеей  моего брака с  Григорием. Сейчас главное – Польша. Кто станет королем там – вот первая забота. И пусть особо мудрые мужи при русском троне себя покажут в Польше!

Снова подходит к зеркалу.
Екатерина:Девочка София, милое дитя! Где ты спряталась, там, за зеркалом, милое и жалкое созданье? Тебя судьба хранила – не укусила тифозная вошь, и ты не умерла от сыпняка в тринадцать лет, как твой младший брат, тебя не уронила на пол в полтора года сонная пьяная нянька, как младшего брата. Бедный маленький мученик – он до самой смерти в тринадцать лет ужасно хромал из-за вывихнутого бедра. А ты едва не ослепла от злобной золотухи, проклятья рода. Короста покрывала твое тельце с головы до ног, и няньки стригли твою головку наголо, пудрили золотушные пятна и заставляли носить чепчик, чтобы не было видно  истекающих сукровицей ран… А когда она вылезала на руки, тебе давали перчатки, ты ходила, словно прокаженная. И хорошо, что ты вообще не окривела, когда твое веко проткнули упавшие ножницы. Да, не быть бы тебе тогда русской императрицей, милое дитя. Не бывает кривых императриц. – Екатерина смеется и грозит пальцем зеркалу. Рассматривает свои руки, пальцы которых унизаны  большими драгоценными перстнями. Говорит, прохаживаясь по кабинету: а под этими струпьями, оказывается, скрывалась русская императрица.

Отходит от зеркала, останавливается посередине кабинета.

Екатерина: И эти руки сегодня так самозабвенно целуют лучшие мужчины мира! И Понятовский – кстати  как воспоминанье в этот час печального известия с его родины. Блестящий эрудит и острослов, с французскими манерами, красавец! А как описывает меня, свою возлюбленную: « «Брюнетка, она была ослепительной белизны; брови у неё были чёрные и очень длинные; нос греческий, удивительной красоты руки и ноги, тонкая талия, рост скорей высокий, походка чрезвычайно лёгкая и в то же время благородная, приятный тембр голоса и смех такой же весёлый, как и характер, позволявший ей с одинаковой лёгкостью переходить от самых шаловливых игр к таблице цифр, не пугавших её своим содержанием».Такое разве позабудешь? Ах, Станислав… Однако королем на польский трон я предложу, мой милый,  не  тебя, а твоего родственника Чарторыйского, который всегда поддерживал тебя и в тяжелый момент изгнанья из России, подальше от меня!
Входит Олсуфьев

Олсуфьев: Все собрались и ждут объявленной Вашим Величеством конференции.
Екатерина: Пригласи. Но я взволнована и должна  отлучиться на несколько минут. Пусть ожидают в кабинете, здесь. (Уходит в задние двери).


Картина вторая
Светлый кабинет Зимнего дворца. Входит Олсуфьев. Он приглашает в кабинет Орловых, Панина, Бестужева, Голицина. Братья Григорий и Алексей Орловы становятся в сторонке ото всех.  Бестужев  устраивается в креслах также поодаль ото всех. Голицын и Панин садятся рядом на переднем плане.

Голицын: Скончался Август Третий, и теперь плану Бестужева  женить Григория на  императрице – конец? И вам, Никита Иванович, открыта дорога к реформам? А как Бестужев хлопотал для Орлова титул князя Священной Римской империи! И ездил к Разумовскому за подтвержденьем его брака с Елизаветой Петровной. Говорят, плакал старик, когда сжигал в камине какой-то документ… И к Воронцову обращался Бестужев с просьбой поддержать его проект против вас, а тот немедленно отправился к императрице, чтобы объяснить ей всю пагубность задуманного шага.
Панин: Я и сейчас скажу: императрица может делать, что захочет, но госпожа Орлова не может быть императрицей! Да ведь и гвардия была против. Арестованный  заговорщик камер-юнкер Хитрово на допросе показал, что гвардейцы, в случае этой свадьбы, были готовы свергнуть императрицу с престола и убить Орлова. Иностранные  дипломаты со дня на день ждали государственного переворота, вот до чего довел дело со своим прожектом Бестужев!
Голицын: Да, лето в казармах было жарким. Но сегодня, кажется, наступает окончательная развязка, и Бестужеву не усидеть на своем месте…

В кабинет входит Екатерина, успевшая сменить платье на более темное. Она приглашает жестом всех за круглый совещательный стол и садится сама во главе конференции.

Екатерина: Сегодня мы скорбим о кончине польского короля Августа Третьего, но думаем о будущем. Главный для нас вопрос: что необходимо предпринять для обеспечения русских интересов в Польше? Вы знаете, что претензий к Речи Посполитой в Петербурге много – от малых до значительных. Граф Бестужев, доложите.
Бестужев: Известно, государыня, что Польша отказывается признать за русскими царями императорский титул, отчего отношений между нами не было – только с польским королем лично - как с саксонским курфюрстом - Россия может поддерживать официальные связи. Но главное – в Речи Посполитой православное население насильственно принуждается к унии, а тех, кто сопротивляется, католические священники подвергают жестоким гонениям. А ведь еще в 1686 году с Польшей мы заключили вечный мир, по которому такое отношение к православным не допускалось. А также польские магнаты укрывали у себя беглых преступников и в нарушение  трактата о вечном мире отказывались выдавать их нам. Я уже не говорю о пограничных непорядках. Владение наших государств не ограничены, пользуясь этим, польские шляхтичи по-тихому захватывали русские земли и заселяли их.
Екатерина: Но было же обследование границ?
Бестужев: Когда в 1753 году рубежи были обследованы, обнаружилось, что к Польше незаконно отошло 988 квадратных верст земли. Мы неоднократно предлагали Польше решить пограничный вопрос, но безрезультатно.
Панин: Позвольте мне добавить. Больше всего беспокоит опасность усиления в Польше враждебного нам иностранного влияния, прежде всего, французского. Случись такое, мы потеряем треть своих сил и выгод. Недружественная Польша, естественно, тяготела бы к союзу с другими противниками России – Турцией и Швецией. Возникновение такой коалиции может иметь очень тяжелые последствия – Россия окажется блокированной цепью враждебных государств, поддерживаемых ведущей европейской державой Францией и, возможно, еще и Австрией. Такого допустить нельзя.
Екатерина: Никита Иванович, изложите подробнее картину противодействия России иностранных держав. Сейчас нам нужно учитывать все до мелочей.
Панин: Главным противником России в польском вопросе остается Франция, впрочем, не только в польском. Интересы наших стран сталкивались и в Швеции, и в Турции. Эти государства традиционно играют роль противовеса, который Франция создает своим когда явным, когда потенциальным соперникам - Австрии и Пруссии. Поэтому любое усиление влияния России в Варшаве, Стокгольме или Константинополе неизбежно означало ослабление там влияния Франции. Впрочем, сам факт возникновения на востоке Европы обширной державы, быстро набирающей силы, всегда вызывал в Версале самые мрачные опасения. Поэтому французские политики считали и считают своим долгом всемерно и повсеместно противодействовать России. (Открывает папку с документами): нам известно напутствие французского короля Людовика Пятнадцатого, который, отправляя ко двору Вашего величества своего посланника барона Бретейля, наставлял его: «Цель моей политики относительно России состоит в удалении ее, по возможности, от европейских дел... Вы должны поддерживать все партии, которые непременно образуются при этом дворе. Только при господстве внутренних смут Россия будет иметь менее средств вдаваться в виды, которые могут внушить ей другие державы. Наше влияние в настоящую минуту может быть полезно в том отношения, что даст благоприятный оборот всем польским делам и переменит тон, с каким петербургский двор обращается к этой республике. Будущее влияние должно воспрепятствовать России принимать участие в войне против меня, против моих союзников и особенно противиться моим видам в случае королевских выборов в Польше".
Екатерина: Что сейчас думает король Людовик пятнадцатый?
Панин: Ко времени опорожнения польского престола настроение Людовика изменилось. Франция все еще не может оправиться после Семилетней войны, казна ее совершенно пуста. Противоборство же с Россией в Польше обещает быть предприятием трудным и дорогостоящим. Король должен хорошо помнить, как в 1734 году он безуспешно пытался утвердить на польском престоле, вопреки мнению России, своего тестя Станислава Лещинского. К тому же при Людовике Пятнадцатом у французской дипломатии есть одна любопытная особенность: он совершенно не доверяет своим министрам и помимо официальных представителей за границей содержит там еще и тайных, с которыми ведет секретную переписку. Причем политика, составляющая «секрет короля», и политика официальная часто имеют между собой мало общего. В конце концов, я думаю, его величество окончательно запутается в двойной дипломатии и это облегчит нам нашу задачу в Польше.
Голицын (посланник в Париже): Я, Ваше величество, уже доносил вам, что уловил суть политики  Людовика Пятнадцатого - Франция будет интригами своими перечить всем намерениям вашего величества; но... чувствуя, как мало ей надежды пересилить их, она теперь, не более как для одного виду, несколько, может быть, и поспорит, а наконец с радостью согласится на все, что ваше величество ни пожелаете, дабы показать, что она имеет в Польше большое влияние и без ее согласия ничто в Европе не делается.
Екатерина: Очень хорошо, князь, ежели это так. (Обращаясь к Панину): продолжайте, граф.
Панин: Другой страной, от которой в польском вопросе следует ожидать неприятностей - Австрия. Австрийский канцлер граф Кауниц уже говорил русскому послу, что в Вене предпочли бы видеть на польском престоле одного из саксонских принцев. Впрочем, австрийцы на этом не настаивают, и, даже когда им стало ясно, что Ваше величество намерены сделать королем «своего короля», дружественное отношение Австрии к России не изменилось
Екатерина: И что же думают теперь императрица-королева Мария-Терезия и ее канцлер Кауниц?
Панин: Кауниц и императрица-королева Мария Терезия  согласны на любого короля, лишь бы не произошло изменений в государственном устройстве Польши.
Екатерина: А что же Турция?
Панин: Это третий источник опасности. При дворе султана к европейским монархам относятся, как вы, Ваше величество, знаете, если не с презрением, то по крайней мере довольно скептически. Блистательная Порта даже не держит при европейских дворах своих посланников. Информацию о событиях в мире в Константинополе получают в основном от иностранных информаторов. Правда, они ухитряются одни, и те же факты истолковывать совершенно по-разному, чем нередко приводят слуг султана в некоторое замешательство. Что касается событий в Восточной Европе, в том числе, отношений Польши и России, то основным источником сведений для Порты тут является крымский хан Крым-Гирей Первый. После кровавых набегов на молдавские и южнорусские села он, как известно, грозится повесить свою плеть на столице русских, Петербурге, и заставить нас вновь платить дань, как это было при его отцах и дедах. Хан посылает в Константинополь донесения, в которых требует от султана не доверять русским, задумавшим, как он полагает, посадить в Польше своего короля, чтобы потом захватить эту страну.
Екатерина (нахмурившись): Вот как…  Ну пусть ждет своего часа Крым - Гирей Первый! А пока что наш посланник в Турции Алексей Михайлович Обресков пусть изо всех сил старается развеять опасения турецких вельмож и доказать, что интересы России и Порты в польских делах явно совпадают, а если чего и следует опасаться, так это происков коварных австрийцев. Пусть султану он донесет: У поляков издавна так повелось, что, когда умирает их король, у них происходят распри и усобицы; а чтобы со стороны Высокой Державы оказывалась какая-либо им помощь или делалось какое-либо вмешательство, этого не бывало прежде. Поэтому следует предоставить означенное дело решить им самим между собой.
Панин, поклонившись: Из других государств, способных повлиять на положение дел в Польше, остаются Англия и Пруссия. Политика Англии опасений не вызывает. Англичане очень хотят заключить с Россией торговый трактат, и, пока продолжаются переговоры по этому вопросу, в Лондоне будут стараться не раздражать русских понапрасну. Что касается прусского короля Фридриха Второго, то он в еще большей степени заинтересован в дружбе с Вами, Ваше величество, ибо  Фридрих панически боялся новой войны. Чтобы укрепить свои позиции на случай, если она все-таки произойдет, войны, а еще лучше, чтобы предотвратить ее, удастся, ему очень нужна дружба с Россией. Своего посла в Петербурге, графа Сольмса, как известно, он наставляет: Вы можете уверить графа Панина, что его Государыня всегда найдет во мне полнейшую взаимность чувств самой искренней дружбы; что я всегда буду готов действовать согласно с ней в делах Польши.
Екатерина: Главное – что нам дает дружба с Пруссией. Поясните,  Никита Иванович.
Панин: Для России дружба с Пруссией тоже дает определенный выигрыш. У Фридриха  в Польше имеется обширная агентура, при содействии которой сделать «нашего короля» можно  и быстрее, и с меньшими затратами. Пруссия, кстати,  еще хороша и как пугало против Австрии. Беспокоит меня  лишь то, что Фридрих ведет секретные переговоры с Турцией о заключении союза против австрийцев. Прусскому королю такой союз  очень нужен, но интересам России он никак не соответствует. В случае его подписания зависимость Фридриха  от русского двора существенно ослабла бы.
Екатерина: Необходимо немедленно принять меры! Русским представителям в Берлине и Константинополе отправить сей же час предписание - всеми средствами противодействовать достижению соглашения между Пруссией и Турцией. Одновременно о переговорах сообщить австрийскому посланнику, дабы в Вене о своих интересах тоже позаботились.
Панин (снова кланяясь): В целом же  обстановка целям России в Польше благоприятствует. Серьезного противодействия, по крайней мере, на первых порах, ни с какой стороны не ожидается. Решение поставленной задачи определяется теперь прежде всего тем, как будут развиваться события в самой Польше. Процедура избрания монарха в Речи Посполитой дело обычно долгое и чреватое неожиданными осложнениями. По смерти предыдущего короля власть в государстве временно берет на себя гнезненский архиепископ - глава католической церкви, или примас Польши. Потом созывается так называемый конвокационный сейм, решающий вопросы государственного управления. За ним - элекционный сейм, депутаты которого выслушивают иностранных послов и тех, кто представляет лиц, баллотировавшихся в короли. Этот сейм составляет также договор с будущим королем об условиях принятия им власти и, наконец, осуществляет его избрание. Процедуру завершает коронационный сейм, где примас возлагает корону на победившего претендента, а тот принимает присягу и подтверждает прежние права сословий.
Екатерина: Нам надо знать все польские обычаи до мелочей. Также и в провинциях Речи Посполитой. Ничего нельзя упустить.
Панин: Там главное – за сеймиками. Именно на них выбираются послы на польский сейм.
Екатерина (озабоченно) Сколько же этих сеймиков всего?
Панин: Около семидесяти…
Екатерина: И каждый, выбранный на этих семидесяти, обладает правом свободного запрета на любое решение сейма?
Панин: Именно так – это «либерум вето», гвоздь польской конституции. Кроме того, существует правило, по которому сейм заседает только в течение шести недель. Для продления этого срока тpeбуется единогласное решение всех послов. Достаточно заручиться поддержкой одного посла, чтобы развалить всю работу сейма. Как это ни удивительно, половина сеймов все-таки успешно завершает свою работу.
Екатерина: (задумчиво): Какие замечательные порядки царят в Польше! А ведь они-то и вобьют последний гвоздь… (обрывает  фразу и обводит всех взглядом).
Панин: Анархия эта усиливается правом конфедерации. Шляхтичи могут на законном основании объединиться в союз - конфедерацию, для того чтобы добиваться какой-либо политической цели. Использовать они могут практически любые средства, в том числе и вооруженную борьбу. Эта конфедерация, по существу, узаконенное право на гражданскую войну…
Екатерина: Да… В такой обстановке добиться избрания на королевский престол достойного кандидата будет непросто. Выходит, с Польшей и воевать не надо – она сама с собой готова сражаться в любой момент? Господа, вот именно на этом месте мы сделаем перерыв нашей конференции, а затем продолжим обсуждение вопроса.

Государыня встает и выходит в заднюю дверь. Собравшиеся остаются на своих местах.

Картина третья.

Вдруг в кабинет входит президент военной коллегии, граф  Захар Григорьевич Чернышев.

Панин (в сторону): А что тут собирается делать комнатный генерал Чернышев?.. (он не договаривает – в кабинет входит императрица).

Екатерина: Президент военной коллегии сделает нам доклад о границах России с Польшей. Это секретный план, составленный графом Чернышевым, по которому незаконно захваченные Польшей русские земли снова должны отойти к России.

Члены конференции  удивленно переглядываются. Видно, что никто из их не ожидал никакого доклада именно от Чернышева. Но он начинает докладывать:

Чернышев: Границы между двумя государствами разумно проводить по рекам. Река - это естественный оборонительный рубеж, для защиты которого требуются небольшие силы, это транспортная артерия, необходимая для развития коммерции и, следовательно, увеличения благосостояния государства. Исходя из этого, русско-польскую границу также целесообразно провести по рекам, а именно по Западной Двине и Днепру. Соединить их следует линией, начинающейся у местечка Ула и оканчивающейся близ Рогачева на Днепре. В результате к России отойдут польская часть Лифляндии и города Динабург (Даугавпилс), Полоцк, Витебск, Орша, Могилев и Мстиславль. Если затем соединить Двину и Днепр каналом, то Россия получит прямой и весьма удобный водный путь от Риги до Киева.  Поводом для отторжения территорий, по моему мнению, может стать смерть польского короля. Неизбежная при этом неразбериха, которая сейчас возникнет, облегчит дело.

Екатерина: Какие будут мнения?

На конференции царит молчание. Непонятно – о чем думают собравшиеся: или им неприятен факт доклада «комнатным генералом», или им просто нечего сказать. Наконец, Голицын подает голос:

Голицын: Да уж как там пойдет, Ваше величество.  Мы принимаем этот план. Но как быть с королем?

Екатерина: Если вы не хотите обсуждать этот вопрос, то обсудить наше влияние на внутренние дела Польши просто необходимо. Нам так нужно повернуть дело, чтобы обойтись без войны. А, значит, надо искать сторонников внутри самой Польши. И первый, главный наш сторонник – это будущий король. И сделать это кроме как  избранием достойного кроля невозможно, так я понимаю? Тогда необходимо предложить наших претендентов для обсуждения. Прошу предлагать кандидатов для опорожненного польского престола.
Бестужев: Я бы предложил курфюрста саксонского Христиана Фридриха, сына усопшего короля. Конечно, это человек слабовольный и болезненный, он вроде бы мало подходит на роль монарха в такой буйной стране, как Польша. Вы же знаете, только в этом году там 50 раз собирался Сейм да все с мордобоями между шляхтой. Но он пользуется поддержкой Австрии, а еще его супруга Мария Антония на редкость хитрая, энергичная и очень хочет стать королевой. Кроме Христиана Фридриха могут претендовать на польский трон его братья Ксаверий и Карл. У них есть поддержка в Версале и в самой Польше.
Екатерина: Так,  кто же  другие кандидаты?
Бестужев: Среди природных поляков, из княжеского рода Пястов, есть немало желающих украсить себя королевскими регалиями. От этой чести не отказался бы престарелый коронный гетман Ян Браницкий, о короне мечтают богачи Потоцкие и знаменитый князь Радзивилл.
 Екатерина: Позвольте, граф, но ведь Радзивилл человек необразованный, запойный пьяница и большой самодур.
Бестужев: Ах, государыня, да разве ж это существенные недостатки для монарха?

По кабинету проносится сдержанный смешок.

Екатерина: А я бы хотела обратить внимание конференции на наиболее влиятельную партию, созданную князьями Чарторыйскими. Во главе ее великий канцлер литовский Михаил и русский воевода Август. Люди тонкого ума, разносторонних способностей, большие знатоки польского государственного устройства. Кроме того владельцы обширных поместий, десятков тысяч крепостных... Я  сделала выбор в пользу молодого князя Адама, сына Августа Чарторыйского.
Голицын (в сторону): Как, обойти  Станислава Понятовского? Вот это неожиданно!
Екатерина:  Но… наш посол в Польше Кейзерлинг предупредил меня заранее: Адам слишком умен, богат и мечтает о спасении  Польши и проведении реформ. Однако мы не можем пойти на реформы, которые отменят польскую конституцию. И гарантом польской конституции выступлю я сама! Поэтому предлагаю на польский трон Станислава Августа Понятовского, как посоветовал нам Кейзерлинг. Что касается Чарторыйских, то предоставим им роль сподвижников Понятовского – как его родственников. Это облегчит задачу нашей дипломатии в избрании польского короля, интересам иперии полезного, который бы, кроме нас, ни откуда  никакой надежды в достижении сего достоинства иметь не мог.
Панин: Однако перед тем нам необходимо обрести сближение с Пруссией, которое имело бы целью вырвать Фридриха Второго из рук Франции и предотвратить его объединение с основным врагом России. Это очень хорошо, что Пруссия – естественный противник германского императора, но она еще слишком слаба, чтобы обходиться тут без помощи Франции или России, особенно России. И чем более она будет освобождаться от вассального  отношения к Германской империи, тем вернее попадет в зависимое положение к Франции или к нам. Лучше, если к нам. Сближение между Россией и Пруссией может обеспечить оборонительный союз, который нам необходимо  заключить в ближайшее время и который  подтолкнет польскую шляхту к правильному выбору короля.
Екатерина: Да, если нам удастся все, что мы сегодня задумываем, то время всем покажет – мы ни за кем хвостом не тащимся! Но прямо сейчас необходимо решить, какова же будет политика России в отношении Польши?
Панин: Если нам удастся создать Северный Аккорд, то России понадобится усилившаяся Польша, без ее конституции, которая лишь  ослабляет ее и может привести к  распаду. Мы при усилении власти короля будем иметь сильное государство в союзниках.
Орлов: Такое решение очень рискованное – усиливать Польшу  опасно! Она же извечный недруг России, а дать ей силу, так опять пойдет на нас войной!
Чернышев:  И я за то, чтобы не давать  политической силы Речи Посполитой. Думаю, такое же решение  имеют и Пруссия, и Турция, и Швеция. Союз с Пруссией нам необходим, но конституцию Польши трогать нельзя.
Екатерина: Так что – пусть полякам остается их  «либерум вето» в Сейме? Где всего один голос может отменять решение всего парламента? И пусть дерутся шляхтичи  до бесконечности? Да, пусть будет так, оставим все, как есть, а там посмотрим… Но твоя идея Северного Аккорда, Никита Иванович, мне нравится. Хотя, конечно, сепаратные договоренности со странами – едва ли будут союзом. Но для дела и это сойдет. Ты останься, мы  все это обсудим.
Все сидящие за столом поднимаются и уходят, кланяясь.

Картина третья. Панин и Екатерина.

Екатерина: Ну что, граф, принимайте дела  после Михаила Романовича. Наш канцлер Воронцов уезжает в отпуск за границу. Вам теперь его замещать. Назначаю
вас старшим членом иностранной коллегии. Там еще остается Бестужев над  вами, но вы этому значения не придавайте. Я готова выслушать  план, о котором  вы тут толковать изволили.

Панин: Да, я  докладывал вашему величеству, что имею позицию, противоположную позициям  Бестужева и Воронцова, которые полагаются  на поддержку  России французского престола. Я же предлагаю систему Северного Союза, или Северного Аккорда. Которая возвеличит престиж и значение России, когда вокруг нее будет создан союз всех северных держав для противодействия  стремлениям Бурбонской и Габсбургской династий.

Екатерина: А как  тут соединятся государства, интересы которых совершенно противоположны? Как  сойдутся Пруссия с Англией и Саксонией? Ведь Фридриху нужен союз только с Россией, Пруссия не собирается входить в единые интересы с Англией… Так сообщает нам английский посол Маккартни?

Панин: А мы подключим к этому делу Швецию!
Екатерина: Как?

Панин: Мы ее подкупим и подчиним своему влиянию. Тем самым мы ослабим Францию в отношении России. И тогда нам уж никто не помешает  осуществлять свои проекты по сближению с северными странами.

Екатерина (в задумчивости): Но сколько это нам будет стоить?  Подкупить Швецию – это не то, что Польшу. А именно на нее сейчас предполагаем мы самые большие затраты. В Польше нам нужен свой король. И тут интересы России и Англии сходятся – осталось лишь подобрать  нужную фигуру, что мы сегодня сделали, да подписать торговый  союз, о котором Англия уже давно просит. Мы не можем  упустить такой удобный момент. Вот Адам Васильевич будет договором заниматься.

Панин: Конечно, момент удобный. Но если Франция начнет упираться? Она поставит нам такие палки в колеса, что никакие затраты на Польшу не помогут. Нам нужно обезопасить себя от Франции  подкупом Швеции.

Екатерина: Может быть, ты и прав. Король Швеции, мой дядя Адольф Фредерик, беден, и от русских денег не откажется. Но он – из лояльной к нам партии колпаков. А  враждебная ему шведская партия шляп давно мечтает о войне с Россией. Но вы правы, мы дадим моему дяде денег на партийную борьбу, пусть  он имеет средства, чтобы обличать своих противников в неблаговидных поступках, думаю, в таком случае колпаки одержат верх, если только…

Панин: - Что?

Екатерина: Если только англичане  дадут дядиным колпакам столько же или даже больше. Я хочу запросить у Георга  пятьсот тысяч фунтов для наших дел в Польше. Как думаете, даст?

Панин: Ваше величество, вы же знаете англичан. Обещать могут, а дать…

Екатерина: Хотелось бы заранее знать, как будут разворачиваться события?

Панин: Я полагаю, Франция, считающая Польшу едва ли не своей провинцией, станет оказывать поддержку противникам  будущего короля  Понятовского, пошлет им деньги, оружие, офицеров-инструкторов. Лондон же оказывается в очередной раз в сложном положении. Кажется, что враг его заклятого врага – Россия - доложен  становиться другом Англии, но правящие круги Британии всегда были против нашего усиления.

Екатерина: Хорошо, Англия будет тянуть с субсидиями, мы будем тянуть с торговым договором. Олсуфьеву я уже дала распоряжение на этот  счет. Пока же займемся нашим новым польским королем и подготовкой оборонительного союза с Пруссией.


Екатерина встает и подает руку Панину. Тот  целует руку, кланяется и выходит. Двери за ним бесшумно закрываются.


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Картина первая.

На задней стене сцены огромная проекция Королевского замка в Варшаве. На светящемся табло над ним новая дата – март 1764 года. Резиденция русского посла. Репнин Николай Васильевич и Станислав Понятовский стоят у окна, из которого виден двор резиденции, заполненный русскими солдатами.


Репнин: Свершилось, князь, подписан русско-прусский оборонительный трактат и секретная конвенция относительно Польши. В соответствии с третьим артикулом  Пруссия обязывается выплачивать России ежегодные субсидии в 400 тысяч рублей в случае ее войны с Турцией или Крымом. Екатерина и Фридрих договорились избрать королем Станислава Понятовского,  то есть, вас, что и было зафиксировано в конвенции. Стороны договорились сохранять - вплоть до применения оружия - действующие конституцию и фундаментальные законы Польши, совместно выступили за возвращение диссидентам привилегий, вольностей и преимуществ, которыми они ранее владели и пользовались как в делах религиозных, так и гражданских.

Понятовский (задумчиво): Мне хотя бы еще раз увидеть государыню…

Репнин: Полноте, князь! Что за фантазии? Ее величество ясно написала: вам невозможно пявляться при русском дворе: убьют! Обоих…

Понятовский: Какие жестокие нравы!

Репнин: Нравы как нравы – как везде. Вы сейчас о другом думайте – перед вами верховная власть, польский трон вам уготован. Вам, князь, надобно сейчас быть особенно сильным… Тем более, что оспа унесла от нас нового саксонского курфюрста, сына короля Августа Третьего. (Станислав Понятовский опускает голову)


Понятовский: Как рано ушел из жизни сей достойный король! Он правил в Саксонии всего два месяца, а уже успел  поправить финансы, устранил нерадивых, набивавших карманы у трона… Смерть его такая неожиданная…

Репнин: Да ведь Фридрих Кристиан был от рожденья нездоров,  нога была парализована, а матушка его всегда просила не ступать на трон.

Понятовский: Но у него есть братья…

Репнин: Князь, вы же знаете,  принцы  Ксаверий и Карл не станут баллотироваться в короли, им выборы не по карману. Главный ваш соперник – граф Браницкий. Сейчас он объединился с Радзивиллом и Потоцким и борется за голоса избирателей. Прежде всего Браницкий принялся разгонять сеймики, состав которых не соответствует его целям. Делать это ему нетрудно, поскольку граф содержит две тысячи человек собственного наемного войска и фактически командует коронными, то есть государственными, войсками. К тому же в Польше находятся многочисленные саксонские отряды, оставленные якобы для охраны имущества усопшего короля. Новый курфюрст издал указ распустить эти войска, после чего большая их часть тут же поступила на службу к Браницкому и Потоцким. И князь Радзивилл, не стесняясь, совершает вооруженные нападения на своих противников.

Понятовский: Но ведь Чарторыйские с удовольствием приняли предложение России о сотрудничестве и теперь настойчиво требуют войск, чтобы уравновесить силы противника. Но в Петербурге не торопятся! Вот если бы я мог лично доложить государыне…

Репнин: Бросьте, бросьте, князь! Нам надо  дождаться благоприятного момента. Чем больше бесчинствует партия Браницкого, чем чаще она совершает насилия и нарушает законы, тем сильнее становится недовольство ею со стороны ваших соотечественников. Наступит момент, и вы будете королем и тогда покажете свою справедливость и силу.

Понятовский: А я думаю,напротив, вам нужна моя слабость. Ведь такого короля хочет императрица?

Репнин: Ну, ну, князь, это нервы. Пройдет. Отдохнете, и пройдет. Вам предстоят великие дела.

Понятовский: Да,  понимаю. Но мне пора. Я удаляюсь, чтобы все обдумать.


Понятовский кланяется и уходит. Репнин звонит в колкольчик. Входит секретарь посольства.

Репнин: Подай  почту.

Секретарь выходит и возвращается с бумагами.

Репнин садится в кресло и начинает читать. Входит, тяжело опираясь на толстую трость, посол России в Польше Кейзерлинг.

Репнин: А, Герман Карлович!  Как ваше здоровье? Вы прекрасно выглядите. Уже знаете о прекрасной новости – Россия и Пруссия подписали, наконец, оборонительный договор. Как вы думаете, Панин может рассчитывать на  продвижение своего прожекта о Северном Аккорде?

Кейзерлинг» Если сказать откровенно, я бы больше рассчитывал на работу нашей агентурной сети. А Фридрих едва ли двинется далее в поддержке России, ему вполне хватит и оборонительного договора. Поддержал себя – и довольно.

Репнин: Вот это жаль, план Панина хорош. Но уж больно грандиозен, в самом деле. Так что у нас с агентурной сетью?

Кейзерлинг: Вы же знаете, что я еще в январе,  почти за год до смерти августа Третьего, получил от государыни на ее создание 50 тысяч рублей. А всего за  эти месяцы мы потратили на агентов в Польше более одного миллиона рублей.

Репнин: Да, да, начали в январе 63-го с агентурной сети в Вильно. Наш агент полковник Степан Пучков нашел себе там прекрасного помощника, литовского графа Флемминга. Задача Пучкова заключалась в том, чтобы не допустить в Литве организации помощи саксонской партии в Курляндии. На осуществление этой операции он получил 800 рублей, а также специальную инструкцию из Коллегии иностранных дел. В инструкции Пучкову ставилась задача доносить шифром в Петербург о настроениях польской шляхты и добиваться, чтобы в виленский трибунал были выбраны только агенты и сторонники русских. Кроме того, коллегия поручила Степану Пучкову вести активную работу по созданию русской партии на случай смерти короля.

Кейзерлинг: Ну а тут, в Варшаве, государыня лично поставила передо мной задачу организовать сеть из крупной агентуры на случай возможной смерти короля и необходимости подготовки выборов его преемника. Первую кандидатуру для вербовки императрица наметила сама. Она предложила привлечь на нашу сторону примаса князя Любенского, второго по значению лица в государстве. Он знатного происхождения, пользуется в республике большим авторитетом и дружественно относится к России. Но прежде императрица просила узнать вот что, ( достает из папки документ и читает):«можно ли об нем, примасе, в том полагать совершенную надежду? И не находится ли он уже преданным иногда другой какой державе? Да и в коликой бы сумме даваемая ему от нас пенсия состоять имела?».

Репнин: Но с этим Любенским  оказалось все не так просто.

Кейзерлинг: Оказалось совсем нехорошо. Познакомившись поближе с Любенским, я установил, что его вполне можно подкупить, но на это потребуется солидная сумма. В реляции от 4 февраля 1763 года я предложил назначить примасу пенсию в размере 8 тысяч рублей в год. Руководителю Коллегии иностранных дел канцлеру М. И. Воронцову, на чье имя поступила реляция, эта сумма показалась слишком большой. Он предложил государыне уменьшить ее до 3 тысяч рублей. На что императрица жестко написала в резолюции, чтобы вопрос об оплате (читает): «отдать на рассмотрение графа Кейзерлинга. Известно, что он по пустому не раздает». Однако вербовка Любенского затянулась. Примас брал деньги от нас, но на сотрудничество не шел. А после смерти Августа III роль Любенского возросла. Императрица требовала от меня, чтобы я во что бы то ни стало (читает): «примаса к нам сделал преданным. Если менее не можно, хотя до ста тысяч рублей дать можно». В конце концов пан Любенский, польский князь и вице-король, был завербован. От меня в подарок он получил мех черной лисицы в 2500 рублей и соболя в 2000 рублей.

Репнин: Так, что у нас со следующим объектом?

Кейзерлинг: Их два – отец и сын Масальские. Отец, Михаил Иосифович,  гетман литовский, а сын, Игнатий, епископ Вильно. Они происходят из древнего рода русских князей и считаются наиболее влиятельными после примаса вельможами. Как и в случае с Любенским, на них мне указала государыня. Изучив степень влияния Масальских на ситуацию в Польше, я предложил отца-гетмана подкупить, назначив ему пенсию 8 тысяч рублей в год. Петербург разрешил вербовку. Но, столкнувшись лично с объектами, я неожиданно для себя обнаружил, что добиться согласия Масальских на секретное сотрудничество с помощью денег нельзя. Они просто отказывались их брать. В качестве оплаты за сотрудничество князья запросили уступить им по сходной цене имение, принадлежавшее Меншикову. В своем послании императрице я  предложил упросить Меншиковых уступить свое имение Масальским.

Репнин: И что?

Кейзерлинг (устало вытирая пот с лица шелковым платком): Государыня, которая обычно шла навстречу моим  предложениям, на этот раз отнеслась к ним осторожно. Она располагала вещественными доказательствами (перлюстрированными письмами Масальских), которые изобличали их в неискренности  желания сотрудничать с Россией. Относительно же имения Меншиковых императрица выразилась весьма категорично (читает): «…о сём господа канцлеры могут говорить с князем Меншиковым. Однако я никак его к тому принудить или приневолить не желаю, но кажется, сумма денег лучше, нежели пустые претензии». Этим заявлением императрица дала мне понять, что нельзя превращать вербовку в торг и исполнять любые капризы агентов. Не буду входить в детали, но вскоре Масальские и за сумму денег согласились работать в интересах России.

Репнин: Каковы же  их действия?

Кейзерлинг: В Литве, где Масальские  крупные землевладельцы, как вы знаете, действуют вооруженные отряды виленского воеводы Карла Радзивилла, враждебно настроенного против России. Он разъезжает по округе со своим отрядом и грабит имения лояльных к России поляков. Одними из первых пострадали от этих налетов именно Масальские. Виленский епископ Игнатий Масальский предложил с помощью России организовать в Литве конфедерацию против саксонской партии, в частности против Радзивилла. Он обратился к нашей императрице с просьбой выделить на создание конфедерации 60 тысяч червонцев и 4 тысячи солдат. Эта просьба нашла живейший отклик у нашего правительства, которое поспешило удовлетворить просьбу, оговорив только одно условие: «сохранить гармонию» с руководителями русской партии Чарторыйскими.

-Да, я знаю об этом решении. И знаю, что авторитет епископа Игнатия сразу возрос. В помощь ему русское правительство теперь решило направить специального комиссара, майора А. Бандре. Перед Бандре ставится задача оказать в случае необходимости военную помощь Масальским, а также регулярно посылать в Петербург подробную информацию о положении дел в Литве. Игнатия Масальского предупредили из Петербурга о приезде Бандре и попросили епископа помочь майору. А сейчас по просьбе того же Игнатия Масальского в Литву будет введен корпус генерала Ренненкампфа, к которому примкнут войска Масальского-отца.

Кейзерлинг: Императрица теперь переменила свое решение в отношении вознаграждения:  услуги, оказанные Масальскими России, она оценила высоко и  готова  даже согласиться уступить гетману Масальскому виленское воеводство... если бы до того оно уже не было обещано другому русскому агенту - графу Огинскому. Вы же знаете, он ставленник Чарторыйского и сейчас при дворе ее величества. Так что и в этот  раз Масальским не повезло с имением. Сейчас активно работают и другие наши агенты в Польше – в отличие от Чарторыйских, это руководители саксонской партии, крупные политические фигуры: министры граф Мнишек, граф Вессель, граф Вотжицкий, епископ Перемышльский. Как видите, мы  создали противовес Чарторыйским, которые ненавидят саксонское окружение покойного короля.

Репнин: До выборов короля осталось немного времени, месяца два-три, я думаю. Нам надо еще более укрепить влияние русской партии в провинциальных сеймиках. Вербовка мелких шляхтичей и покупка голосов депутатов успешно  осуществляется представителями Фамилии - Чарторыйскими, а также Понятовскими и нашей агентурой. Денег - 260 тысяч червонцев, направленных из Петербурга, нам пока хватает. Теперь начнем вооружение русской партии. По предложению Никиты Ивановича Панина в Риге  заготовлено оружие и боеприпасы, которые нелегально, под предлогом продажи, теперь переправляются в Польшу. Операцией руководит граф Огинский, командированный Чарторыйским в Петербург.

Репнин: А в ответ на письмо Чарторыйских, которые обратились за военной помощью к России,  уже последовало распоряжение императрицы ввести в Польшу 700 казаков и 300 гусар. Однако в Петербурге еще не хотят вмешиваться в избирательную кампанию, опираясь на силу штыков.

Кейзерлинг: Именно из этих соображений – мирного решения вопроса -  должны быть приняты иные меры. Можете взглянуть на разрешение государыни, еще двухмесячной давности, приступить к агентурной работе по разложению войск Браницкого. Написано (читает):«Конечно, вы не можете сделать ничего лучшего, как развратить, если для вас это возможно, армию великого генерала. Я не только одобряю это намерение, но даже уполномочиваю вас употребить на это всевозможные средства». Но я предпринял попытки  завербовать самого Браницкого, а также его ближайших сторонников —  Потоцкого и виленского воеводу  Радзивилла. Увы, мне это не удалось, и на сеймике в Грауденце Браницкий и Потоцкий устроили кровавые беспорядки, сорвали Прусский сеймик и чуть было не спровоцировали военное столкновение со стоявшим неподалеку корпусом генерала Хомутова. В качестве ответной меры в апреле в Литву пришлось вводить корпус генерала Ренненкампфа численностью 6 тысяч человек, а в Варшаву — корпус генерала Волконского (Кейзерлинг машет рукой в сторону окна. Видно, что он очень устал).

Репнин: Ну что ж, граф, не буду более утомлять вас.  Займемся каждый своими делами. Встретимся позже.


Кейзерлинг тяжело поднимается с кресла и медленно выходит из кабинета. Свет гаснет.


Картина вторая


На светящемся табло новая дата - сентябрь 1764 года. Один из кабинетов королевского замка в Варшаве. В креслах сидят Репнин и Панин.

Репнин: Скончался Кейзерлинг, такая жалость!

Панин: Но он успел увидеть плод своих трудов, которым отдал жизнь – на польском троне – наш король.

Репнин: Да, все наши чаяния положены сюда… (наступает тишина, и среди этой тишины раздается голос Екатерины Второй)

Голос императрицы за сценой: Граф Станислав Понятовский единогласно был избран королем Теперь он – пресветлейший и державнейший князь государь Станислан Август, Божией милостью Король Польский, великий князь Литовский, Русский, Прусский, Самогитский, Мозоветский, Волынский, Подольский, Подляшский, Ливонский и иных.. Никита Иванович! Поздравляю Вас с королем, которого мы делали. Сей случай наивяще умножает к Вам мою доверенность, понеже я вижу, сколь безошибочны были все Вами взятые меры; о чем я не хотела обойтить показать Вам мое удовольствие… (голос становится менее громким). У меня так чрезвычайно спина болит, что я никак не в состоянии долго перо держать, и для того, сказав причину, извольте вместо меня на сей раз написать к графу Кейзерлингу и к князю Репнину мое удовольствие за их труды и радение... Если у меня не рюматизм в спине, то умираю… Передайте королю: "Государь брат мой! Единогласие, возводящее Вас на трон, доказывает как свободу выбора вашего народа, так и добродетели, привлекшие его".

        Пауза.


Со скрипом открываются огромные двери, в них быстро входит Станислав Понятовский. Репнин и Панин встают и низко кланяются.

Понятовский: Приветствую вас, господа, пожалуйста, садитесь.

Панин: Мы еще раз поздравляем вас, ваше величество, с избранием. Но согласитесь – как все легко прошло!

Репнин: О да, если забыть о потраченных мною шестидесяти тысяч рублей – на подкуп послов избирательного сейма… И то, что после того, как сейм постановил выдвигать в кандидаты только природных поляков, иностранные послы - французский, австрийский, испанский и саксонский - в знак протеста покинули Варшаву!

Панин: Было бы удивительно, если бы сейм этого не сделал – российская казна потратила четыре с половиной миллиона рублей на подкуп магнатов и шляхты, а это, восемь процентов российского бюджета! Однако избрание короля лишь начало.

Понятовский (настороженно): Что вы имеете в виду, граф? Эти взятки уже отработаны: сразу же после выборов сейм Речи Посполитой признал императорский титул Екатерины, а Россию - империей, от чего Польша воздерживалась даже в петровские времена, когда Пётр Первый победил в Северной войне. Что же еще?


Панин: Вам, ваше величество, нужна надежная опора, которую вы найдете в русской партии. Создать ее нам необходимо из диссидентов,  православных и протестантов, проживающих в Польше и ущемленных шляхтой в их правах. Простите, государь, но короли не вечны, а "друзья"- магнаты послушны лишь до тех пор, пока получают щедрые субсидии. России нужен в этой стране более надежный союзник. Им могут стать прежде всего единоверцы-православные, которые к тому, же еще и русские – белорусы и украинцы, конечно.  Особенно в Волынском, Подольском, Черниговском воеводствах, и уж тем более – в Русском, включающем земли Львовскую, Холмскую и Галицкую – прежнюю Червонную Русь. Здесь католические  фанатики хорошо потрудились, искореняя русскую веру. Здешние крестьяне вообще смотрят на единоверную Россию как на свою заступницу.

Репнин: Все основания для недовольства есть и у местного православного дворянства, ибо на него фактически не распространяются те многочисленные права и вольности, которыми пользуется шляхта католическая. И если наделить православных хотя бы ограниченными политическими правами, в Польше возникнет влиятельная и дружественная России сила, способная противодействовать любым враждебным начинаниям. В таком случае отпадет необходимость поддерживать в этой стране политическую анархию, ибо чем сильнее союзник, тем он полезнее.

Панин: Поэтому мы считаем, что следующим шагом должно стать упорядочение государственного устройства Польской республики, и в частности ликвидация печально знаменитого "либерум вето"…

Понятовский: Значит, императрица мне не доверяет. Ни мне, ни Чарторыйским. Еще я понимаю, что эта новая  партия, о которой вы мне говорите, будет зависеть от России, а не от польского короля. Не опасно ли это? Поднимется новый бунт!

Панин: Ваше величество, вы забываете о военной поддержке Пруссии, которой Россия заручилась по оборонительному договору.

Понятовский: А Пруссия все еще надеется получить согласие императрицы на отторжение у Польши Балтийского побережья, чтобы таким образом соединить западные земли королевства с Восточной Пруссией? И потом – потерпит ли это Турция?

Панин (пожимает плечами): Скорее, Франция и Австрия, имея свои интересы в Польше и Турции, привлекут к союзу против России, а значит, и против Польши,  Испанию. Моя же Северная система  предполагает участие на стороне России Пруссии и Англии, а в качестве пассивных членов — Швеции, Дании и Речи Посполитой.  То есть, Польша должна укрепиться с нашей помощью до такой степени, чтобы быть равной другим европейским государствам в этом союзе. Речь идет о величии Польши, государь. До такой степени, что в случае русско-турецкой войны она  была бы в состоянии стать союзницей России... Я бы предложил в дальнейшем увеличить польскую армию и создать на территории Речи Посполитой базу между Днепром и Днестром, необходимую для ведения военных действий. Вот почему мы за отмену «либерум вето», это усилит власть короля, то есть,  вашу власть, ваше величество.

Понятовский: И все-таки меня обуревает ужас при одной мысли о том, какая смута поднимется в моей стране, как только станем мы продвигать интересы диссидентов в Сейме. Еще и еще раз прошу я государыню подумать о целесообразности такой политики в моей стране.

Панин: Но решение уже принято, государь. Мужайтесь…

Свет гаснет.




ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Картина первая

На задней стене сцены огромная проекция султанского дворца в Константинополе. На светящемся табло над ним новая дата - 1768 год. Покои во дворце султана Мустафы Третьего в Константинополе. Здесь кроме султана великий визирь и рейс-эфенди, а также посол России в Турции  Алексей Михайлович Обресков.

Мустафа: Господин Обресков, мы созвали это экстренное заседание специально по русскому вопросу. Мы получили известие, что Россия и Пруссия выступили за немедленное проведение закона об уравнении в правах диссидентов в Польше. Это случилось после того, как в Петербурге поняли:  Понятовский, его дяди Чарторыйские и все те шляхтичи, которые получили щедрые дачи от русских, не поддержат это требование. Король Станислав Август не хочет проводить либеральные реформы по отмене исключительных законов против диссидентов. В письме к польскому послу в Петербурге графу Ржевускому король признается (берет протянутый ему визирем документ и читает): «Последние данныя Репнину повеления возстановить диссидентов даже в законодательстве являются истинным громовым ударом для страны и лично для меня».
Как видите,  нам  известно истинное положение дел в польском вопросе. Знаем мы и то, что в ответ на эти действия польского короля Репнин объявил: если  сейм не уравняет в правах православных и протестантов с католиками, то Россия введет в Польшу 40 тысяч солдат. И что же в ответ? По всей Польше начались сильные антирусские выступления. А ведь вы, господин русский посол, подписывали нам тут обещание, по которому русские должны были вывести из Польши свои войска. Теперь же нам  жалуется Польша, жалуется султан Крым-Гирей, жалуется Австрия и даже Пруссия недовольна!

Обресков: Что я должен теперь сделать, ваше величество?

Мустафа: Свяжитесь с русским двором и потребуйте вывести русские войска из Польши! Мы даем вам на это  неделю. Если ничего не изменится, вас арестуют. Так и напишите ее величеству.

Обресков: Я исполню ваше пожелание. (Кланяется и выходит)

Визирь: Этот русский посол имеет для нас значение.

Рейс-эфенди: Не стоило бы его арестовывать, он нам полезен. Другие могут быть менее разумны…

Мустафа: Других у нас, вполне возможно, и не будет. А мои подданные  пусть думают больше о своей полезности. В замке Едикуле всем места хватит. Не только Обрескову, но всем одиннадцати членам его посольства.

Визирь и рейс-эфенди низко кланяются. Визирь шепчет : саваж, саваж, рейс-эфенди также шепотом произносит ему в ответ: война!


Картина вторая

На задней стене сцены огромная проекция замка Едикуле в Константинополе. Темница в замке Едикуле. На соломе сидит Обресков. На полу рядом с ним чернильница и перо. Он читает  письмо, написанное Панину.

Обресков: Друг мой, Никита Иванович, все наше посольство в Константинополе, включая и меня, находится в казематах  замка Едикуле под арестом у султана, который требует, чтобы я подписал ручательство, что Россия немедля выведет свои войска из Польши и откажется от защиты диссидентов. Я же объявил ему, что нет у меня права это сделать. Теперь сижу на соломе в темнице, где и три дня прожить уже счастье. Только те семьдесят тысяч рублей, кои я получил от вас на определенные политические нужды, может быть, спасут наше посольство от гнева Мустафы, и тюремщики переведут нас в лучшее помещение, а то уж призрак Петра Андреевича Толстого меня замучил по ночам. Сидел  на этом месте он когда-то. Что хочет мне сказать, не разберу.(Посол  прерывает чтение и задумчиво  смотрит  на серые сырые стены темницы. Тяжело вздыхает и говорит): А ведь ты, Никита Иванович, и вызвал эту  войну с Турцией своим упрямством возвеличить Польшу за счет православных диссидентов. Султан был взбешен твоим упрямством, и стоило в тот момент крымскому хану пожаловаться на шайку гайдамаков, напавших на  его селения, как Мустафа объявил России войну. И какой толк в том, что государыня пообещала поджечь Порту с четырех сторон?  Кабы одна война – а то и московская чума, и пугачевский бунт – все против нас!

Дверь со страшным скрипом открывается, входит тюремщик.

Обресков: Султан зовет?

Тюремщик: Нет, поведу тебя в другое место.

Обресков (в сторону) Слава тебе Господи, подействовали пять тысяч.

Свет гаснет.

Картина третья.

Тесная комната в другом замке с небольшим окном-бойницей в стене. За столом сидит Обресков и пишет письмо в Петербург. Читает то, что пишет, вслух.

Обресков: Я заперт в замке, в котором пустого места не более сажен пять и должен толочься тут, как в берлоге медведь; если еще жив, то сие единственно приписываю надежде на лучший исход, часто же испытываю крайнее расстройство и страх от вида  здешних варваров.
Визирь, который сменил прежнего,  доброго ко мне и моим товарищам, взял меня с собой в поход и заставлял ходить пешком, обращаясь со мной очень плохо. А все представления, которые я делал великому визирю о моем освобождении, остались без последствий. И только новый визирь смягчил несколько мою участь, заключив в этот полуразвалившийся замок в окрестностях Адрианополя и не заставляя более меня постоянно двигаться со своей армией. Караул, приставленный ко мне, очень строг и никого ко мне не допускает. Но все-таки я могу посылать эти письма за оставшиеся от тех еще семидесяти тысяч рублей вознаграждения некоторым слугам визиря.

Вдруг дверь распахивается. Входит тюремщик, а за ним послы Австрии и Пруссии.  Обресков встает.

Обресков: Что это значит, господа послы? И вас – сюда?

Послы смеются.

Австрийский посол: Свобода, господин посол, свобода! Нам удалось добиться вашего освобождения.

Прусский посол: Но не будем преувеличивать своих заслуг. Обстоятельства войны складываются так, что Турции теперь нужен мир. А вам предстоит ехать на мирный конгресс в Фокшаны. Мы все туда отправляемся.

Обресков: Что в Польше, господа?

Прусский посол: Но Польша вся поделена между Россией, Австрией и Пруссией! В Вене подписана конвенция о ее разделе. За месяц до этого  русская императрица  Екатерина и Фридрих Второй заключили соглашение, и российские, прусские и австрийские войска  вот-вот войдут одновременно на территорию  Речи Посполитой. Россия завладела  Ливонией и Задвинским герцогством, а также частью территории от Витебска, Полоцка и Мстиславля. Пруссия получила Эрмланд и Королевскую Пруссию до реки Нотеч, территории герцогства Померания, но без Гданьска, воеводства Поморское, Мальборское и Хелминское. Австрии отошли Затор и Освенцим, часть Малой Польши, где Краковское и Сандомирское воеводства, а также части Бельского воеводства и вся Галиция.

Прусский посол: Австрия получила богатые соляные шахты в Бохнге и Величке…

Австрийский посол: Но Пруссия взяла под контроль почти весь оборот внешней торговли Польши. А это приблизит крах Речи Посполитой!

Обресков (уже вполне деловито): И какие требования выставляет Россия к Турции в Фокшанах?


Австрийский посол: Насколько нам известно, Россия требует свободы торговли и мореплавания на Черном море, а также независимости Крыма.

Обресков (бессильно опускаясь на стул): Неужто все свершится, и Крым будет наш?


Немая сцена. Свет гаснет.

Занавес.