Мои женщины. Июнь 1963. Подарок маме.
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрация.
23 июля 1957 года. День рождения моего старшего брата Юры. Мама, папа, Юра и я в возрасте начала историй книги «Мои женщины».
Продолжение главы «Мои женщины. Июнь 1963. А вы говорите, купаться!».
Второй раз я сказал про себя «Ну, батя!» в среду 19 июня 1963 года, когда наш папа после завтрака неожиданно исчез.
Вместе с нашим папой исчез «очкарик». Вездесущий «черноволосый» сказал, что «они уехали вдвоём на мотоцикле «Урал» с коляской».
Папа нам с братом ничего не сказал, не предупредил, и мы почувствовали себя брошенными, покинутыми…
Наш летний отпуск подходил к концу.
Вкусный, но скромный по количеству еды завтрак нас не радовал и не бодрил. Нас накормили молочной геркулесовой кашей и дали какой-то салат «Лёгкий» из мелконарезанной капусты, огурцов, нескольких зёрен молодой кукурузы и тоненьких кусочков куриного мяса. Правда, всё это щедро было полито майонезом.
Поэтому мы больше «налегали» на сладкий горячий чай с большим количеством хлеба и тоненькими листиками сыра и масла…
В зале столовой дома отдыха, за столиками, а также в тихой кухне чувствовалось, что что-то не так…
Мы всем нашим мужским коллективом вспоминали рыбалку, уху рыбаков и уху поваров дома отдыха.
Нам хотелось есть и мы с братом сиротливо слонялись по дорожкам дома отдыха «Сосновый бор» уговаривая друг друга не обижаться, не сердиться и не бояться оттого, что наш папа куда-то исчез.
- Он скоро вернётся, - говорил горячо и убеждённо мой старший брат. – Вот увидишь, он скоро вернётся…
Утро было ещё более холодным, чем вчера, мы все надели куртки, свитеры, спортивные штаны, ботинки, а некоторые мужчины и женщины даже плащи и пальто.
С утра 19 июня 1963 года было всего плюс 9,5°С, а днём температура воздуха не поднималась выше 12°С.
Некоторые отдыхающие, которые заехали в этот туристический пансионат – дом отдыха «Сосновый бор» ещё 1 июня 1963 года, уже начали роптать, вслух и коллективно выражать своё недовольство погодой, летом, питанием и программой отдыха. Всем уже хотелось по домам…
Исчезновение нашего папы спутало «все карты» нашей дружной мужской компании. Так досадливо выразился «толстяк» и его поддержали «лысый» и «черноволосый». Они втроём «забурились» в нашей палате играть в карты «по маленькой», а нам с братом сказали, чтобы мы «нашли себе развлечение».
Мой старший брат сначала «заботливо» гулял со мной, но потом мы услышали, как в сосновом бору на поляне для кострища опять кто-то с хрипотцой начал петь песни Высоцкого.
Мы немедленно устремились к поляне и вскоре пополнили группу молодёжи, мужчин и женщин, которые жались вокруг небольшого костра, в котором сгорали собранные нами ветки и коряги. Сырые ветки и дрова дымили, но дым красиво клубился над костром и уходил вверх к далёким вершинам вековых сосен.
От огня костра веяло теплом, лица у людей светились отблесками огня и раскраснелись от жара. Гитара тоже, видимо, прогрелась и звучала звонко, мелодично, а хрипатый певец старательно подражал уже знаменитому московскому певцу и пел:
Давно я понял: жить мы не смогли бы,
И что ушла - все правильно, клянусь, -
А за поклоны к праздникам - спасибо,
И за приветы тоже не сержусь.
А зря заботишься, хотя и пишешь - муж, но,
Как видно, он тебя не балует грошом, -
Так что, скажу за яблоки - не нужно,
А вот за курево и водку - хорошо.
Ты не пиши мне про берёзы, вербы -
Прошу Христом, не то я враз усну, -
Ведь здесь растут такие, Маша, кедры,
Что вовсе не скучаю за сосну!
Ты пишешь мне про кинофильм "Дорога"
И что народу - тыщами у касс, -
Но ты учти - людей здесь тоже много
И что кино бывает и у нас.
Ну, в общем, ладно, - надзиратель злится,
И я кончаю, - ну, всего, бывай!
Твой бывший муж, твой бывший «кровопийца».
А знаешь, Маша, вот что, - приезжай!
- Да, - протянул один мужик в толпе, - Душевная песня… А эту знаешь?
Мужик неумело запел или начал читать куплет: «Говорят, арестован добрый парень за три слова», певец не дослушал и сразу подхватил:
Говорят, арестован
Добрый парень за три слова.
Говорят, арестован
Мишка Ларин за три слова.
Говорят, что не помог ему заступник, честно слово.
Мишка Ларин - как опаснейший преступник арестован.
Ведь это ж, правда, - несправедливость!
Говорят, невиновен!
Не со зла ведь? Но вино ведь.
Говорят, невиновен!
А ославить - разве новость?
Говорю, что не поднял бы Мишка руку на ту суку.
Так возьмите же вы Мишку на поруки! - вот вам руку!
А вот ведь, правда, - несправедливость!
Говорят, что до свадьбы
Он придёт, до женитьбы...
Вот бы вас бы послать бы,
Вот бы вас погноить бы.
Вот бы вас на Камчатку - на Камчатку нары дали б.
Пожалели бы вы нашего Мишку, порыдали б.
А вот ведь, правда, - несправедливость!
Говорю, заступитесь!
Повторяю, на поруки!
Если ж вы поскупитесь,
Заявляю: «Ждите, суки»!
Я ж такое вам устрою, я ж такое вам устрою!
Друга Мишку не забуду и вас в землю всех зарою!
А вот ведь, правда, - несправедливость!
Слушатели опасливо стали коситься друг на друга, некоторые женщины тихо от нас сначала отдалились, а потом ушли. Хрипатый певец, словно не замечая, зябко поёжился и снова запел:
У меня было сорок фамилий,
У меня было семь паспортов,
Меня семьдесят женщин любили,
У меня было двести врагов.
Но я не жалею!
Сколько я ни старался,
Сколько я ни стремился -
Все равно, чтоб подраться,
Кто-нибудь находился.
И хоть путь мой и длинен и долог,
И хоть я заслужил похвалу -
Обо мне не напишут некролог
На последней странице в углу.
Но я не жалею!
Сколько я ни стремился,
Сколько я ни старался, -
Кто-нибудь находился -
И я с ним напивался.
И хотя во всё светлое верил -
Например, в наш советский народ, -
Но не поставят мне памятник в сквере
Где-нибудь у Петровских ворот.
Но я не жалею!
Сколько я ни старался,
Сколько я ни стремился -
Все равно я спивался,
Все равно я катился.
Сочиняю я песни о драмах
И о жизни карманных воров, -
Моё имя не встретишь в рекламах
Популярных эстрадных певцов.
Но я не жалею!
Сколько я ни старался,
Сколько я ни стремился, -
Я всегда попадался -
И всё время садился.
Говорят, что на место всё станет.
Бросить пить?.. Видно, мне не судьба, -
Но меня всё равно не отчеканят
На монетах заместо герба.
Но я не жалею!
Так зачем мне стараться?
Так зачем мне стремиться?
Чтоб во всём разобраться -
Нужно сильно напиться!
Даже я почувствовал, как напрягся после этой песни мой брат и как он стал потихоньку вытаскивать меня из тесноты мужских и женских тел.
Я не хотел уходить. Я как заворожённый смотрел на то, как играет хрипатый певец на гитаре и страстно хотел самому также стремительно складывать в аккорды пальцы, также дёргать струны и играть ими.
Я тоже хотел петь сильные, мужские, «воровские» песни…
Наши ряды ещё сильнее поредели, но оставшиеся ещё ближе подошли к «хрипатому» и он, видимо, чувствуя молчаливую внимательную поддержку запел последнюю песню:
Всего лишь час дают на артобстрел -
Всего лишь час пехоте передышки,
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, ну, а кому - до «вышки».
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, ну, а кому - до «вышки».
За этот час не пишем ни строки -
Молись «богам войны» артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так - мы штрафники, -
Нам не писать: «считайте коммунистом».
Ведь мы ж не просто так - мы штрафники, -
Нам не писать: «считайте коммунистом».
Перед атакой - водку, - вот мура!
Своё отпили мы ещё в гражданку.
Поэтому мы не кричим «ура!» -
Со смертью мы играемся в молчанку.
Поэтому мы не кричим «ура!» -
Со смертью мы играемся в молчанку.
У штрафников один закон, один конец:
Коли, руби фашистского бродягу,
И если не поймаешь в грудь свинец -
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.
И если не поймаешь в грудь свинец -
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.
Ты бей штыком, а лучше - бей рукой:
Оно надёжней, да оно и тише, -
И ежели останешься живой -
Гуляй, «рванина», от рубля и выше!
И ежели останешься живой -
Гуляй, «рванина», от рубля и выше!
Считает враг: морально мы слабы, -
За ним и лес, и города сожжёны.
Вы лучше лес рубите на гробы -
В прорыв идут штрафные батальоны!
Вы лучше лес рубите на гробы -
В прорыв идут штрафные батальоны!
Вот шесть ноль-ноль - и вот сейчас обстрел, -
Ну, «бог войны», давай без передышки!
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, а большинству - до «вышки»...
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, а большинству - до «вышки»...
Последние слова и аккорды гитары были очень сильными, мощными, рвущими душу и с сердце, поэтому все присутствующие внезапно зааплодировали и я горячо присоединился к этих хлопкам в ладоши.
Однако после этого «концерта» все начали быстро и молча расходиться в разные стороны. Мы с братом тоже пошли и только на террасе нашего домика-палаты дали волю своим чувствам…
- Видал, как играет? – спросил меня брат.
- А как поёт!? – ответил-спросил я в тон его вопроса. – Я тоже так буду играть на гитаре и так петь.
- Ты не сумеешь, - насмешливо и уверенно сказал мой старший брат. – У тебя руки и пальцы слабые. Знаешь, какая сила нужна, чтобы прижимать струны? А чтобы так петь знаешь сколько нужно тренироваться?
- Не знаю. Пока, - ответил я. – Я только знаю, что будут так играть и так петь.
- Ну, ну! – примирительно сказал мой брат и озабоченно добавил, - Я пойду пройдусь, а ты сиди здесь, можешь, вон, «Крокодил» полистать, посмотреть. Папа скоро приедет, поэтому ты не балуйся, а то накажу, как бог черепаху.
- А почему бог наказал черепаху? – спросил я «невинно».
- А потому что баловалась, - неуверенно, но нахально ответил, как отрезал, мой брат. – Смотри, не подведи меня, а то папе всё расскажу…
«Сам балуется, бегает за девчонками, а мне нельзя, да?!» - обидчиво подумал я и пожаловался своему «внутреннему голосу».
Мой «внутренний голос» молчал, да и мне после песен Высоцкого не хотелось ни о чём думать. Я чувствовал, что заболеваю…
Поэтому я, не раздеваясь, в верхней одежде, залез под своё одеяло, раскрыл подшивку потрёпанных номеров журнала «Крокодил» за 1953 год и стал рассматривать картинки и читать заголовки…
На обложке первого номера журнала «Крокодил» был нарисован усатый писатель Н.А. Некрасов с тросточкой на фоне Беломоро-балтийского канала. Он прижимал к груди свою шляпу и о чём-то грустил.
На первом рисунке в журнале какие-то «очковтиратели» решали, сколько им приписывать в отчёте, двадцать процентов или больше.
На следующем рисунке, на диване развалился стиляга с тонкими усиками на верхней губе и тоже решал трудную задачу: «Которую из многих брошенных им женщин он должен «укреплять» в своей семье».
На другом рисунке равнодушный чиновник тупо сидел за своим канцелярским столом, а позади него мёрз в трусах полярник, и потел в тулупе на экваторе командировочный, потому, что чиновнику-снабженцу «не холодно и не жарко».
Рядом на рисунке завмаг угощал водкой и закуской проверяющего, а у того из портфеля торчали хвосты копчёной рыбы, банки с икрой, бутылки коньяка. Инспектор с сизым носом поднимал тост: «За то, что никаких злоупотреблений в вашем магазине не обнаружено».
Тётя на рисунке говорила мальчику, развалившемуся на сиденье в троллейбусе: «Уступи место дяде», а тот отвечал: «Он мне не дядя, я свою родню в папином тресте всю знаю».
В этом номере «Крокодила» много было рисунков с подписями о действиях американских военных в Корее, о грабеже американцами японского золота, о передаче американцами тюрьмы в Нюрнберге западногерманскому правительству, о частой смене французского правительства, о том, что на экранах нашей страны нет новых художественных фильмов.
Мне нравились рисунки – они были высокохудожественные, красочные, интересные.
Папы не было, брат сбежал, журналы были без многих страниц и очень потрёпанные и я решил сходить в библиотеку дома отдыха, тем более, что я там ещё ни разу не был.
Почему-то каждый день, особенно, когда мы познакомились с нашей загадочной Валентиной, нам было не до чтения книг и журналов, приключения следовали одно за другим.
Теперь же, после песен Высоцкого и рваных картинок старой подшивки журнала «Крокодил», мне захотелось «приобщиться к вечному», как говорил наш папа.
Сказано – сделано. Я решительно встал, отряхнулся, пригладил свой непокорный чубчик, заправил рубашку в штаны и пошёл к зданиям администрации, где должна была быть библиотека.
Библиотека оказалась большой комнатой, почти такой же, как наша палата, уставленная стеллажами с книгами.
Библиотекарша сначала строго расспросила меня: «кто я, что я, где я, с кем я» и только после этого милостиво разрешила походить между стеллажами, полистать книги, посмотреть журналы.
Сначала я прошёл к полкам, на которых лежали журналы и подшивки журналов, потом перешёл к полке с детскими книжками.
Детские книжки оказались почти такими же, как в нашей школьной библиотеке, а журналы – взрослыми: «Огонёк», «Крокодил», «Здоровье», «Роман-газета». Причём и книжки и журналы были очень изношенными, зачитанными, потрёпанными…
Поэтому я перешёл к полке, где располагались всякие альбомы и книги большого формата. Я знал, что в этих книгах много картинок и репродукций картин разных художников.
Эта полка оказалась настолько пыльной, замшелой и заросшей паутиной, что я не рискнул раскрывать большие атласы и альбомы, а обратил внимание на полку напротив. Там в беспорядке были навалены какие-то странные журналы – с чертежами внутри журналов.
Это оказались журналы мод…
Среди них был большой и толстый журнал с гладкой блестящей бумагой. На обложке этого журнала большими иностранными буквами было написано «BURDA INTERNATIONAL, 1962, FR;HLING-SOMMER».
Я ещё ни разу не видел такого журнала, поэтому вцепился в него и размеренно, страница-за страницей, стал его внимательно просматривать. Почему-то вид этого журнала меня чуть-чуть взволновал и сильно заинтересовал.
Из слов названия журнала я понял только два слова «интернационал» и «лето» (SOMMER). Потом я стал «понимать» другие слова и догадался, что этот журнал немецкий.
Я страшно возгордился тому, что могу читать взрослый журнал на немецком языке, поэтому уселся прямо на пол, прижался спиной к полке с альбомами и атласами и стал читать…
Журнал «BURDA» оказался не «бурдой», а красивым журналом о красивых женщинах. С обложки журнала, лукаво поджав улыбающиеся губки, красивая женщина. Она была сфотографирована в профиль, чуть повернула голову и зачем-то выставила вперёд свой локоток и придерживала свои чёрные кудри у себя на лбу.
У этой женщины были выпуклые скулы, впалые щёчки, остренький подбородочек и очень красивые глаза, тонкий прямой носик и алые губки.
Я страстно захотел её нарисовать, вернее, срисовать её портрет себе в альбом. Я уже загорелся этой идеей, хотел было бежать к себе в палату за карандашами и альбомом, но тут перевернулась страница обложки и на меня посмотрела ещё более красивая и юная молодая «лэди»…
«Лэди» (я её тут же назвал этим именем) прислонилась правым бедром к боку белой заграничной машины и слегка опиралась на её капот правой рукой в чёрной перчатке.
«Лэди» была одета в серый костюм – тесная юбка и жакет с небольшим воротником и отворотами. Борта жакета застёгивались на три чёрные пуговицы, и нижняя была расстёгнута.
На пышной кудрявой причёске «Лэди» была надета чёрная шляпа с маленькими полями. Снимок был чёрно-белым, и снизу большими буквами было написано «CLASSIC».
«Лэди» была очень красивая и очень юная, совсем молоденькая тоненькая девушка и взгляд у неё был испуганной скромницы. Мне она понравилась…
На следующих страницах журнала молодые девушки и женщины показывали свои наряды и одежды.
Молодая женщина отвернула полу своего фиолетового плаща с капюшоном и показывала светлую подкладку и свою юбку из материала подкладки, две манекенщицы – свои разноцветные юбки и кофточки. Одну из них, вероятно, звали «Лючия».
Потом ещё более худая и красивая девушка поправляла полу своей кофточки с полосками на карманах и воротничках и свои коротко постриженные волосы. Её, наверно, завали Кристиана Диор.
Потом были какие-то статья о стиральных машинах, потом, наверно, о взаимоотношениях мужчин и женщин, потому что на фотоиллюстрации были счастливые молодые мужчина и женщина в разноцветных свитерах.
Потом какая-то глупая девушка в очках задумчиво «дула» свои губки и косила глазами на следующую страницу, на которой была фотография чистенькой современной кухни.
А на следующих страницах были весёлые и озорные немецкие женщины в национальных, но современных платьях с передниками. Юбки у всех были широкие, «колокольчиком», а передники – разноцветные. Такие же разноцветные блузки были настолько туго облегающими, что у каждой груди выпячивались крутыми «мячиками»…
А современные немецкие девушки были в таких платьях, что их грудки были почти незаметными, и материи их платьев были какие-то полосатые…
Потом в журнале показали модные женские туфли с острейшими носками, как ракеты. Одна модель туфелек даже была с металлическим наконечником…
Потом на меня взглянули волнующими взглядами две молодые женщины, которых сфотографировали на каменистом берегу синего моря. Они были в пляжных халатах ослепительно белого и красно-коричневого цвета.
Одна «дама» была в длинном халате, а другая – щеголяла своими худыми голыми ногами в халатике «по самое никуда». Так иногда говорила моя мама, просматривая моды в журнале «Работница».
Мама…
Я вздрогнул от какого-то предчувствия…
«Вот было бы здорово показать маме этот журнал»! – промелькнула мысль и погасла…
На следующей странице было фото какого-то большого прямоугольного пузырька на котором было написано «№5 CHANEL». Наверно одеколон какой-то или духи…
Потом на развороте страниц журнала были фотографии толпы женщин в разных одеждах от осенне-весеннего пальто до пляжных костюмов, причём все женщины были в платьях и одеждах разных времён, от 20-х годов до сегодняшнего дня.
Мне понравилась эта подборка женских фигурок, и я запомнил, как весело смотрится этот фотомонтаж.
«Надо вырезать из журналов разные фигурки и наклеить их в альбом так, чтобы получилась смешная история» - подумал я, лихорадочно перелистывая страницу за страницей.
Там было на что посмотреть!
Сначала была нарисована модель новой легковой машины, потом фото девушки в коротком белом платьице с тонкими бретельками, лежащей на шкуре леопарда, небрежно постеленной на диване. У девушки были удивительно длинные тонки ножки и руки…
На следующей странице в одинаковых позах со скрещёнными ножками показывали купальные костюмы три молодые грациозные женщины. У двоих купальники были закрытые, а у одной – разделённый на трусики и лифчик. Причём у одной женщины нижние края купальника были как трусики, с открытыми бёдрами, а у другой женщины – как штанишки, с закрытыми бёдрами.
Мне больше всего понравился открытый купальник, у девушки была красивая гибкая талия и выпуклый животик с пупком.
Потом опять было фото современного пылесоса….
Я опять вспомнил маму и «загорелся» идеей купить маме пылесос…
Потом опять были остроносые женские туфельки с тонкой подошвой и тонким каблучком. Потом какой-то женский пояс с крючочками по нижнему краю, потом молнии, сумочки, брошки-цветочки, бусики…
Это всё было не интересным. Гораздо интереснее было рассматривать очередное фото молодой девушки в открытом чёрном купальнике.
Её лифчик был из плотной чёрной материи с широким поясом и ажурными бретельками. Трусики были тоже чёрные с настоящим мужским пояском. Мне показалось, что девушка с милым личиком и пышной причёской в этом купальнике выглядит как в военной форме…
Потом в журнале опять были статьи о косметике, об украшениях, о женском белье в виде сплошных тугих лифчиков и поясов с резинками. Это тоже было не интересным и я пролистал эти страницы мельком…
А потом манекенщицы опять стали изображать из себя модниц в новых платьях, костюмах и шляпках. То они гуляют по мокрому морскому песку, то танцуют на кухне, то «выставляются» друг перед другом, то о чём-то «щебечут», то красиво сидят, внимательно кого-то слушая, то смущаются, то приветствуют меня, как военные, то отворачиваются от меня, как будто чего-то забыли…
Фотографии девушек в журнале «BURDA» были живые, интересные и я словно видел и слышал их, оживших на страницах этого журнала.
Одна из них в платье с открытыми плечами и верхом груди весело улыбнулась мне и даже помахала ручкой. Она приподняла свои бровки, улыбнулась и сказала мне: «Бай-бай!»…
Я вздрогнул, закрыл журнал, снова открыл, а девушка на фото застыла в этом своём весёлом «бай-бай»…
Потом в журнале снова были манекенщицы, одежды, выкройки, пояснения к ним и везде женщины были очень красиво одеты и я даже немного стал раздражаться, потому что наши женщины в доме отдыха, в Алексине, в Туле и в нашем городе были одеты совсем не так…
Эти заграничные женщины были какие-то лёгкие, стройные, весёлые, беззаботные, красивые, с очень милыми личиками, тонкими ручками и длинными ножками. Их платья были очень лёгкими, красочными, женственными, это я уже начал понимать…
Последняя девушка-манекенщица шла ко мне в длинном легчайшем платье с открытыми плечами и верхом груди. Она шла ко мне легко, свободно махая руками, задевая при этом за материю платья, и оно развевалось вокруг неё, как разноцветный ветерок, и причёска этой девушки тоже взлетала в такт её пружинистым шагам...
Я даже видел, как шевелятся, как перекатываются под полупрозрачной собранной в частые вертикальные складочки материей, её небольшие островерхие грудки, как звенят и качаются в её ушках длинные звонкие серьги…
На следующем развороте красивая немецкая белокурая девушка мечтала о яркой губной помаде, а другая красивая черноволосая девушка предлагала выпить чашечку кофе «Джакоб».
Только на следующих страницах журнала «BURDA» я увидел наших советских девушек. Это был раздел «юная мода». Здесь настоящие девушки по настоящему без туфелек и в наших привычных советских платьях шли по деревенскому бездорожью, потом повязали белые косынки и пошли на ферму доить коров, потом все вместе шли в клуб и щеголяли друг перед другом в цветастых косынках.
Другие такие же, но городские девушки в прямых однотонных костюмах (юбки и жакеты), собирались перед институтами и кинотеатрами, позировали на фоне легковых машин и лестниц.
Потом эти девушки в более красивых, но скромных по фасону платьях, гуляли и танцевали с юношами в строгих костюмах на улицах и площадях большого города. У всех девушек были белые туфельки, почти одинаковые по форме платья и обязательно какие-то цветастые дополнения – косынки, пояски, брошки.
Ещё несколько страниц журнала показывали молодёжь, одетую в спортивные костюмы яхтсменов – в морском стиле «бравых и весёлых моряков». У девушек были бело-синие, контрастные или полосатые брюки, короткие юбки, майки или блузки с обязательными морскими воротниками и шапочками, фуражками и беретами.
Они позировали на фоне такелажа настоящих морских яхт.
Другие девушки в коротеньких лёгких и цветастых платьях-сарафанах беззаботно и шаловливо гуляли по полосе морского прибоя. Они босиком пробовали воду, брызгались, бродили по мелководью. При этом каждая не забывала как-бы нечаянно обнажить свою ножку почти до самого «никуда»…
Особенно смелые девушки сели в лодки и тесно сжимали свои длинные ножки, подставляя солнцу свои милы личики, у многих были широкополые шляпы.
Вот так, неожиданно, я с очередной страницей очутился среди полуголых девушек на пляже…
Теперь я уже почти явственно слышал их весёлые голоса, щебет и смех. Я видел, как они двигаются, как принимают соблазнительные позы, как поминутно поправляют свои шляпки и причёски, как скрещивают свои ножки и наоборот, широко их расставляют, как вертят плечами, подставляя вечернему солнцу свои туго обтянутые цветастой материей полушария грудок.
Одна из них была очень светлая, почти с невесомыми светлыми волосами и белой полупрозрачной кожей. Купальник на ней тоже был белый и почти прозрачный, и я с волнением видел, да, видел, как просвечивают сквозь ткань лифчика её розовые «пупырышки» сосков, а сквозь ткань трусиков – белая незагорелая кожа бёдер и попки.
Только спереди, на самом «сокровенном тайном месте» этой девушки был узкий треугольник из плотной материи, который мешал увидеть и рассмотреть это место…
Девушка своими ручками легко поправляла волосы причёски и чуть-чуть изгибалась-поворачивалась в левую сторону. От этого её грудки ещё более открылись, открылась её красивая подмышка, и вся она стала ещё более живой, чем эти кривляки-манекенщицы в купальниках…
Кстати, их открытые купальники назывались «Der Bikbini»…
Я с сожалением закрыл страницу с моей модной полупрозрачной феей красоты и страсти, обещая вернуться к ней, и стал листать журнал дальше.
Кучу всяких сумочек, помады, расчёсок, бус, обуви, перчаток, стиральных машин, пылесосов, зонтиков, шляп, обуви и т.д. я пролистал быстро, пока не «наткнулся» на нашу учительницу – «Англичанку». Я вдруг ясно увидел её на страницах журнала «BURDA»!
Вот она в своём школьном костюме, вот - в пальто, вот – в спортивной куртке, вот в шляпке, а здесь в платье, в котором она приходила на выпускной вечер старшеклассников…
Почти все последующие страницы были с изображениями костюмов и платьев, которыми славилась наша «Англичанка». Так вот откуда она берёт свои костюмы и свой вид стиля «зашибись»!
Я взволновался своим открытием. У меня впервые появилась крамольная мысль и желание «стибрить» этот журнал, унести его с собой, показать моему брату, папе, мужикам из нашей спальни-палаты, наконец, маме…
Мама…
Опять у меня «засосало под ложечкой» и я остро почувствовал, что уже очень давно я не вижу, не чувствую и не ощущаю рядом с собой моей мамы…
Теперь я стал смотреть на картинки в журнале, видя перед собой не «Англичанку», не этих зарубежных девиц и женщин, а мою маму в «ихних» платьях…
Вот моя мама стоит, прислонившись спиной к стене нашего дома, чуть склонив набок голову с гладкой причёской тёмных волос, собранных сзади в круглый пучок. На голове у мамы красивая шляпка с соломенным бантиком.
У мамы мягкое пушистое тёплое платье с пояском, на руках тонкие перчатки, а на плечах шерстяной жакет в крупную клетку. Ворот платья такой, как любит моя мама, прикрывающий шею, но подчёркивающий ей длину и гибкость.
Вот моя мама в красивом шикарном домашнем клетчатом платье, в котором можно выйти хоть куда: в гости, на работу, на улицу, в магазин. У платья короткие рукава, закрытый ворот, складки по бокам и вшитый пояс с клетчатым бантом посередине.
Теперь у моей мамы шикарная взбитая причёска, крупные локоны и чистое родное красивое лицо с чуть-чуть подкрашенными бровями и длинными ресницами, естественно розовыми губками и щёчками. Моя мама не любит косметику принципиально…
Я увлёкся игрой «в маму в новых платьях» и не заметил, как сижу среди книг уже много времени. Солнце переместилось и в моём проходе между стеллажами стало чуть-чуть сумрачно.
Я стал листать страницы журнала мод «BURDA» дальше и увидел, как может выглядеть моя мама у нас в саду, на огороде, в магазине, летом, осенью, весной, на празднике, на демонстрации, на собрании коллектива в больнице, на своём дне рождения.
Я листал страницы и старался запомнить облик этих красивых заграничных женщин, чтобы потом вернуться к маме и нарисовать ей эти платья, нарисовать её такой, как эти красавицы.
Я вдруг хотел, чтобы моя мама была самой красивой, самой прекрасной, самой модной, моднее «англичанки»…
Мама…
Я так сейчас хотел бы очутиться рядом с тобой, чтобы вместе с тобой листать этот журнал и обсуждать эти наряды. Я чувствовал, что ей бы это понравилось…
Вот почему я уже со стыдом и быстро листал страницы глянцевого журнала, почти равнодушно смотрел на тонконогих немецких красавиц и даже ничуть не взволновался, когда увидел на последней странице картинку с купающейся в ванне голой девицей.
Она счастливо и открыто улыбалась. Мыльная пена покрывала её тело, грудь и воду в ванной. Купальщица «заливалась» смехом и поливала себя из бутылочки какой-то жидкостью, название которой было тут же, на мыльной пене в ванне.
«Реклама!», - сказал во мне голос моего папы и я очнулся…
Я не знал, сколько времени я просидел на полу в библиотеке, но «сосание под ложечкой» просигналило мне, что я хочу кушать. Может быть, я тут и обед просидел?
Я вскочил, еле-еле размял затёкшие ноги, уложил журналы на полку и опасливо стал выбираться из-за стеллажей. В библиотеке никого не было, Двери оказались закрытыми…
«Вот те раз!» - спокойно сказал во мне голос деда «Календаря».
«Вот тебе два!» - раздражённо ответил деду «Календарю» чей-то женский голос. – «Это всё твои штучки! Ищи! Замечай! Подмечай!».
Я не стал слушать, как ссорились мои внутренние голоса. Я прислушивался к тому, что делалось за дверями библиотеки. Там слышались голоса…
Голоса о чём-то спорили и мне показалось, что среди них я слышу голос моего старшего брата и сердитый бас «толстяка».
Через мгновение я уже кричал так, как будто меня резали: «Я здесь! Юрка! Я тут, в библиотеке!».
Ещё через секунду дверь рывком распахнулась и я упал в объятия моего старшего брата, «толстяка», «черноволосого» и «лысого». Папы и «очкарика» среди них не было…
Библиотекарша стразу стала из строгой и неприступной дамы обыкновенной испуганной старушкой. Она начала оправдываться и всё порывалась отряхнуть мне спину и мои штаны на попе, потому что они все были в пыли и паутине.
- Тебя, что? Валяли тут по полу? – грозно басом спросил «толстяк».
«Черноволосый» выразительно повернулся к библиотекарше и взглянул на неё так, что она всплеснула ручками и заверещала: «Ничего я с вашим мальчиком не делала!»…
Мой старший брат был более конкретен. Он спросил: «Что она тут с тобой делала или хотела сделать?».
Мне не дали ответить, потому что «лысый» на «полном серьёзе» вдруг сказал: «Она его хотела съесть и потом на его косточках поваляться».
Библиотекарша лишилась дара речи, а мы все дружно начали смеяться…
Когда мы дружно и весело шли на обед, я сказал мужикам, что «зачитался и нечаянно уснул с книгой между стеллажами».
- Я тоже, как начну читать что-нибудь, - сказал «лысый», - так враз засыпаю. Ни одну книгу ещё до конца не прочитал.
- Оно и видно, - злорадно ответил «толстый». - Читать книги надо уметь. Я, например, читаю, потом засыпаю, чтобы осмыслить прочитанное.
- А может, я тоже засыпаю, чтобы подумать об чём-нибудь, - обиженно сказал «лысый».
- Вот и подумай, - сказал «черноволосый», - куда это могли забуриться наш «очкарик» и Сергей Иванович? Они что и к обеду не приедут?
Папа не приехал и моя тоска по маме усилилась…
На обед нам дали: суп «Харчо»; кашу гречневую; тефтели; салат овощной из капусты, зелени, моркови и капельки подсолнечного масла; много хлеба и мало компота из свежих фруктов.
Мы с братом молча съели свои порции и папину порцию супа, потом попросили подавальщицу разрешить нам забрать с собой в палату папину порцию тефтелей и гречневой каши, потому что он «почему-то с утра исчез и пока не появился».
Наши мужики подтвердили, что наш папа и «очкарик» куда-то уехали и тоже попросили разрешения забрать с собой порцию тефтелей и каши для «очкарика».
Наша знакомая подавальщица молча взяла оставшиеся порции еды и ушла на кухню. Оттуда он вернулась с маленькой кастрюлькой, в которой оказалось пополам каши, салата и тефтелей ещё на один обед для всей нашей «честной компании».
Мы, молча поблагодарили её мужскими пожатиями и улыбками, и как в прошлый раз, прикрывая друг друга, зигзагами и перебежками унесли нашу кастрюльку с едой в себе в палату.
Уже дома оказалось, что «толстый» незаметно сумел унести целый большой алюминиевый чайник с компотом, в котором, мы знали, на дне лежат вожделенные абрикосовые семена-орешки…
Теперь нам оставалось только ждать…
На улице было холодно. Играть в карты я не хотел (папа запретил, вернее, запретила мама, а папа только подтвердил её запрет).
Читать не хотелось, разговаривать тоже, поэтому я сделал вид, что хочу спать и лёг в постель.
- Ты, это, - сказал тревожно брат, - Не вздумай заболеть! Ещё не хватало возиться с тобой, болезным…
Я вяло кивнул головой и в который раз подумал, что давно, ох!, как давно мы не видели нашу маму…
Как мне хотелось в этот момент перенестись к маме, чтобы уткнуться в её тёплые мягкие руки, чтобы она погладила меня по головке, почесала мне спинку, прошептала мне что-то такое, отчего у меня по всему телу разливается блаженное тепло и нега.
«Как с гуся вода, так с моего Сашеньки горе и беда» - услышал я в себе мамин голос и отвернулся к стенке.
Я думал, что плачу беззвучно и не дёргался плечами, но ребята всё равно заметили…
Я был им благодарен за то, что никто из мужиков не подошёл ко мне, но никто и не вышел из палаты. Они были рядом, молча чем-то занимались и чутко прислушивались к тому, как я тихо давлюсь в плаче.
Кто-то из них остановил рванувшегося ко мне моего брата, кто-то открыл окно пошире и холодный воздух приятно овеял мои мокрые щёки, кто-то стал разливать пахучий компот по стаканам.
- Компот пьёте! – неожиданно громко и весело прозвучал голос моего папы. – Без нас пьёте…
Он и «очкарик» шумно входили в нашу спальню-палату и тащили на себе массу всяких коробок, свёртков, сетку с продуктами и свежие центральные газеты.
«Ну, думаю, началось…» - облегчённо сказал во мне бодрый голос деда «Календаря» и я услышал, как завопил мой старший брат: «Папа приехал!».
- Что? Заждались? – подозрительно весело спросил папа. – Небось испужались?
Мужики радостно загалдели, завистливо стали рассматривать свёртки и сетку с продуктами, суетливо показывать папе и «очкарику» кастрюлю с их обеденной порцией.
Папа и «очкарик» поочерёдно попробовали остывшую кашу, поглядели на бледные тефтели и переглянулись.
- Что-то вас тут не шибко кормят, - сказал папа. – Я гляжу, отощали вы тут на казённых-то хлебах. А что, брат, Андрюша, покормим страждущих?
«Очкарик» молча и загадочно кивнул головой и стал разворачивать свёртки.
В сетке и в свёртках оказались: четыре копчёные тощие куры-цыплята; два батона пахучей варёной колбасы; четыре кольца полукопчёной колбасы; четыре буханки чёрного хлеба; два батона белого хлеба; связка больших круглых баранок; девять тульских пряников, которые тут же стали расточать ароматный медовый запах; две поллитровые банки с маринованными помидорами и огурцами; три банки прибалтийских шпрот и три банки каспийской кильки в томатном соку; большой кусок пахучего ноздреватого сыра и шесть брикетов плавленого сырка «Дружба»; три больших селёдки, завёрнутые в вощёную бумагу; огурцы, свежие помидоры, зелень, лук; два кулька с конфетами, карамельками и ирисками; пачка индийского чая «Три слона», большой кулёк с сахаром-песком и коробка шоколада «Детский».
Эту коробку папа сразу вручил мне, но мне не понравилось, что мне дали «детский гостинец», тем более на крышке коробки были нарисованы мальчишки и девчонки в разноцветных одеждах, которые танцевали хороводом, как в детском садике…
Появление каждого кулька или банки мужики встречали одобрительным рёвом и радостными возгласами. Особенно они обрадовались, когда «очкарик» скромно достал из своей походной сумки сначала три бутылки водки, а потом семь бутылок жигулёвского пива.
Появление в нашей палате-спальне всего этого богатства было неожиданным, волшебным, поэтому мужики немного застеснялись, стали сдержанно проявлять радость и ожидающе стали поглядывать то на «очкарика», то на нашего папу.
- Всё просто, - сказал «очкарик». – Сергей Иванович любезно согласился мне помочь в одном деле, посмотрел своим опытным глазом на кое-что, кое-где дунул, плюнул, и это кое-что задвигалось, завертелось, застучало и начало работать.
- Ну и что? – спросил нетерпеливо «черноволосый».
- А то, что наше руководство распорядилось вознаградить нас, весь наш коллектив и меня за то, что наше «кое-что» наконец-то заработало, - ответил сдержанно «очкарик». – Вот мы и «сбросились» Сергею Ивановичу в знак благодарности за его помощь.
- Ладно, ребята, проехали, - подытожил наш папа и деловито стал распоряжаться, куда чего спрятать до вечера, когда мы будем праздновать «отходняк», то есть отъезд из дома отдыха.
Папа и «очкарик» с аппетитом съели кашу, салат и тефтели. Мы нашей дружной мужской компанией выпили по стакану горячего свежезаваренного индийского чая с баранками и конфетами и разбрелись по койкам – отдыхать и читать свежие газеты.
Мы с братом жались к нашему папе и жадно хотели услышать его рассказ о таинственном исчезновении и об этом «кое-чем», которое без участия и помощи нашего папы не хотело работать.
Папа нам ничего не рассказал, а только спрашивал о том, как мы провели день…
Мы тоже не стали особо ничего рассказывать, но, не сговариваясь, вдруг одновременно вспомнили о маме и сказали папе, что «было бы хорошо привезти нашей маме какой-нибудь подарок».
- Что вы предлагаете? – спросил нас папа.
- Я предлагаю купить маме что-то хорошее и дорогое, - горячо сказал мой старший брат, - например, дорогие духи. Я тут слышал от одной… э-э… девушки, что самые лучшие духи – это французские, забыл их название...
- Шанель номер пять, - подал голос «толстяк». – Это самые лучшие и дорогие женские духи. Их невозможно достать…
- Ну, тогда наши духи, - резко обернулся мой «горячий» брат. – «Красная Москва», например.
- Духи «Красная Москва» мы нашей маме на Новый год подарили, - сказал сдержанно папа, - а она нам – мужской одеколон «Красная Москва».
- Тогда надо маме привезти корзину роз, - заявил мой брат и уже не стал плясать и приплясывать от возбуждения. - Только, чтобы там были разные розы: красные, белые, розовые.
- Корзина роз как подарок женщине – это замечательно, - сказал задумчиво «черноволосый», - но это подарок для любимой женщины, а для мамы нужно что-то иное.
- А мы любим нашу маму, - обиженно воскликнул мой брат. – Она наша самая любимая женщина!
- Ну, это и так понятно, - сказал примиряюще «черноволосый» и обратился взглядом за помощью к остальным мужикам.
- Самый лучший подарок маме – это бижутерия или ювелирные изделия, - авторитетно сказал «лысый» и снял свою кепку. – Очень удобно и эстетично. Я своей маме с первой зарплаты подарил бусы. Она была очень рада.
- Бусы, - это хороший подарок женщине, - сказал «толстый». Он в этом разговоре незаметно стал главным оценщиком.
- Хорошо ещё подарить брошь красивую, браслет, серьги, - воодушевился «лысый», - но они дорого стоят.
- Я своей маме с первой получки подарил пуховый платок, - сказал «очкарик». – Долго искал в магазинах, а купил на базаре. Платок был очень пушистый, почти прозрачный, а грел, как печка. Маме очень понравилось.
- Раньше мамам дарили картины художников или репродукции знаменитых картин, - сказал мечтательно «толстяк». – Я помню, моей маме папа подарил как-то кресло-качалку и она там любила сидеть, вышивать, книги читать.
- Сейчас всё больше косметику дарят женщинам, - заявил «черноволосый». – Я однажды подарил женщине набор болгарской косметики, так она на мне прыгала от счастья…
Папа предостерегающе вскинул голову и строго посмотрел на «черноволосого». Тот потупился, но затем с чувством продолжил вспоминать.
- А ещё я однажды подарил женщине книгу – альбом репродукций Третьяковской галереи. Она была художником-оформителем в нашей конторе и писала картины, акварели.
- Ну, и что? – спросил «лысый», - Прыгала от счастья?
- Нет, - печально ответил «черноволосый». - Только слегка улыбнулась и позволила мне ей руку поцеловать…
- Надо было что-то намекающее подарить, - сказал «толстяк», - Например, набор банных принадлежностей: мыло пахучее, щётку для волос, мочалку из губки, пемзу для пяточек, полотенчик махровый. Глядишь, вместе бы и попарились…
Мужики загоготали, а папа приказал нам с братом «не слушать»…
- Книга, это хороший подарок, но не для женщины, - вновь авторитетно сказал «толстяк». – Я столько книг передарил, а они всё на косметику когти точат…
- Может, маме мясорубку новую подарим? – спросил неуверенно мой брат. – Или чайник новый заварочный. С чашками и блюдцами…
Мужики одобрительно зашумели, заговорили, стали обсуждать варианты подарка нашей маме.
- Раньше принято было дарить столовое серебро, - снова заявил «толстяк». – Знаете, такие салатники, кувшинчики для соусов, подносы, вилки, ложки, подстаканники.
- Раньше дарили принадлежности для шитья и вышивания, - возразил «лысый», - Пяльцы, спицы, клубки шерсти, разноцветные нитки, наборы иголок, шпульки всякие, напёрстки, разноцветные куски материи.
- А ещё дарили разноцветные платки, - вдруг воскликнул «черноволосый». – Наш батя маме всё время платки покупал. Ох!, как мама в них красовалась на улице! Тётки-соседки завидовали ей, жуть!
- А мой дед как-то моей бабушке подарил кожаный кошелёк-ключницу, - сказал тихо «очкарик». – Бабушка всё время ключи теряла, а потом перестала их терять. Мы потом в этом кошельке-ключнице нашли много всякого интересного, чем мои сёстры играли.
- А мой дед ничего не покупал своей бабке, он ей корзинки плёл, - сказал «черноволосый». – Он корзинки плёл мастерски, разные, всякие: для рукоделия, для белья, для обуви, для хождения в церковь и на базар, для хранения ниток, клубков и иголок, для грибов и ягод.
- Мой дед подарил своей жене, моей бабушке, тульский самовар, - сказал «толстяк». – Этот самовар был не просто самоваром, а красивым самоваром, с красивыми витыми ручками, краником, пузатый, с трубой коленом и даже сапожок с клапаном к нему прилагался.
- Моя бабушка потом приглашала своих подружек-соседок и они вместе чаи распивали, а мы, детвора, слушали их разговоры, воспоминания и побасенки. Ох! И весело же было! – «толстяк» грузно повернулся на постели к стене и засопел носом.
- А я не знаю, что мой дед дарил моей бабушке, - сказал глухо «черноволосый». – Они оба сгинули в сибирской глухомани. Мне от них досталась только старинная ручная кофемолка и медная турецкая «турочка», чёрная, закопчённая, с длинной деревянной ручкой.
- От моих бабушки и дедушки, - сказал «очкарик», - остались старинный веер, старый зонт и красивая рамка с фотографией моего деда, бабки и всей их семьи. Я думаю, что фотография всей семьёй будет для вашей мамы хорошим подарком.
- Лучший подарок для любой женщины – это деньги, - сказал «толстяк» и резко повернулся к нам. – Она сама знает, что ей купить, главное, чтобы у неё были деньги, много денег.
Мужики согласно закивали головами…
- Да, деньги всем нужны, - подал голос папа. – Только хочется сделать подарок, а не вручить деньги, которые всё равно растратятся по пустякам.
- Ну, тогда, - сказали почти хором мужики и начали наперебой предлагать разные варианты подарков женщинам…
Они предложили нам купить для нашей мамы:
подушку пуховую;
постельное бельё;
скатерть на стол;
именной фотоальбом;
набор рамок для фотографий;
красивый тропический цветок в горшке;
набор косметики;
фарфоровую статуэтку;
музыкальную шкатулку;
кухонный фартук, полотенца и прихватки;
настольную лампу-ночник;
красивый подсвечник и свечи;
металлическую коробку с цейлонским чаем;
коллективный поход в кино или на концерт;
пластинку с любимыми песнями мамы;
ужин в ресторане;
набор подарочных открыток или телеграмм с пожеланиями от родных и родственников;
соковыжималку;
пароварку;
подарочную поваренную книгу;
набор разных семян овощей и цветов;
годовую подписку на любимый журнал или на роман-газету.
На каждое предложение мужиков мой брат реагировал бурно и предлагал купить нашей маме всё из предложенного…
- Ну, а ты что скажешь, - спросил меня мой папа. – Ты бы, что подарил нашей маме?
Я немного подумал, прислушался к молчащим внутренним голосам и неожиданно сам для себя выпалил: «Я бы купил маме красивое модное платье».
В палате наступила полная тишина…
Мужики завертели головами и стали переглядываться. Мой старший брат от досады чуть было не взвился под потолок.
- Да, - сказал «толстяк». – Модное красивое платье для женщины – это вещь…
Мужики все согласились и с уважением поглядели на меня.
- Устами младенца глаголет истина, - сказал «очкарик» и я понял, что он не хотел меня обижать.
Мы все недолго помолчали…
- Я уже купил нашей маме подарок, - извиняющимся тоном и как-то стеснительно сказал наш папа. – Правда на этот подарок ушли все наши деньги. Только на обратный путь осталось…
Он вынул из внутреннего бокового кармана своего пиджака продолговатую коробку, открыл её и положил на стол. В коробке оказались небольшие круглые часики на красивом браслете из жёлтого блестящего металла…
- Золотые?! – одновременно ахнули «лысый», «черноволосый» и «толстяк».
- Да, - скромно ответил папа. – Золотые часы и золотой браслет. Всю мою премию на часы потратил.
- Это что же за женщина такая, чтобы ей такие подарки дарить? – спросил «черноволосый». – Я своим никогда такого себе не позволял…
- Она мне больший подарок подарила, - сказал папа, - чем всё вместе взятое, что вы тут предлагали. Во время войны сберегла себя и подарила мне двух сыновей, вот этих «оболтусов»…
- Да-а-а! - протянул «черноволосый».
- Э-э-эх! – издал протяжный вздох «лысый».
- Это, точно, - сказал «толстяк», а «очкарик» согласно кивнул головой.
- За такую женщину, за таких ребят и за такой подарок не грех и выпить, - заявил «черноволосый» и победно оглядел всех. – Тем более, что за разговорами уже и на ужин пора.
Мужики наскоро соорудили закуску и открыли одну бутылку водки. Нам с братом разрешили выпить немного пива. Мы «подзарядись» и пошли на улицу «искать приключения».
Все были очень довольные и весёлые. Брат сразу же убежал на лесную поляну к кострищу, чтобы там встретиться с хрипатым певцом, он договорился с ним, чтоб будет брать уроки взятия аккордов на гитаре.
Папа с мужиками пошёл играть в лесные шахматы на лужайке. Шахматные фигуры здесь были сделаны из коряг, чурок и небольших пней.
Я немного посмотрел, как азартно спорят шахматисты и вдруг понял, что я сам могу сделать подарок для мамы.
Я зрительно представил себе, как наклеиваю на листы в альбоме разные веточки, листья, стебельки, цветы, жуков, бабочек и стрекоз и в результате получаются прекрасные открытки-картинки, которые можно вставить в рамки и повесить на стену.
Главное, что это можно сделать прямо сейчас, из того, что есть вокруг и в лесу, и сделать своими руками...
Я «загорелся» своей идеей и помчался вглубь соснового бора, чтобы собрать как можно больше разных шишек, веточек с длинными зелёными иголками, сухой травы и листьев.
Пусть это не золотые часы, но я чувствовал, что мой подарок придётся моей маме по душе.
- Ну, вот, а ты боялся, что не справишься! - сказал во мне мой внутренний голос голосом деда «Календаря». – Дерзай, сынок!
И я начал дерзать…
Только что это такое – дерзать?
Где я слышал это слово?
Странно, похоже, что нигде…