«У-у – везу! У-у – пречудно!» - воркует движок маленького чешского самолета Л-410, вскарабкавшегося за облака. Я лечу в самое сердце Поморья, на Соловки. Многие в последнее время считают, что на островах как в зеркале до мельчайших нюансов отражается все, что происходит в нашем незадачливом обществе на большой Земле и что оттуда, как с некой духовной вершины, видно едва ли не все историческое пространство.
Глядя в окно, я думаю о том, как все взаимосвязано, прошлое и настоящее, внутреннее и внешнее. Объединяет же все небо. На всем пути из Архангельска до архипелага оно удивительно театрально. Многослойные облака, то как кружевные занавески на окнах дома, где всегда прибрано, то расcтилаются белоснежной пуховой периной, на которой самолетик резвится ребенком, забравшимся в постель к родителям.
Ощущения подгоняют мысли и рождают воспоминания. Однажды в моем детстве на каникулах на Украине, в городском парке в Черкассах со мной заговорила сидевшая рядом на каруселях тетенька. Ей хотелось знать, откуда я. Упоминание Архангельска и Белого моря сразу сразило ее. Выпучив глаза, она спросила: «А правда, что белые медведи у вас там прямо по улицам ходят?!» Разубеждать ее было жалко. Позднее я убедился, что любое упоминание Поморья в южных широтах действует на людей почти сногсшибательно. Причем все, как сговорились, представляют наш Север суровым краем, населенным исключительно мужественными людьми. Оказалось, исповеданию этому на Земле много тысячелетий.
Уже в «Махабхарате», одной из восемнадцати книг индийского эпоса, упоминаются священные горы Меру (Урал), за которыми находится Северный океан – Молочное или Белое море. И «там живут благоуханные... белые мужи, удаленные от всякого зла... к чести-бесчестию равнодушные, дивные видом; преисполненные жизненной силой; крепки, будто алмаз, их кости... Богу, распространившему вселенную, они любовно служат». Древнеиндийские жрецы были убеждены, что «там не может быть войн и сражений. Люди этой страны все равны между собой. И в ней торжествует божественная справедливость». Тысячелетие-два спустя священная книга древнеиранской религии «Авеста» свидетельствует о существовании далекой райской страны, на которую «злой Бог наслал холод и снег, поэтому зима там продолжается десять месяцев». Еще позже о наших местах с восторгом писали античные авторы, Геродот, Дамаст, Аристей. Римский писатель и ученый Плиний Старший (24-79 гг.) называет населяющий эти земли счастливый народ гиперборейцами. Он, по его словам, «достигает весьма преклонных лет и прославлен чудесными легендами. Верят, что там находятся петли мира и крайние пределы обращения светил. Солнце светит в течение полугода, и это только один день... Смерть приходит там только от пресыщения жизнью. Те из аборигенов, кто испытал все наслаждения, бросаются в море... Нельзя сомневаться в существовании этого народа».
Наш самолет зависает в свободном пространстве, откуда словно через полынью в облаках видна далеко внизу полная мистического содержания параллельная реальность: кучерявые девственные леса, синие стекла холодных северных озер и оброненные кем-то непостижимым семена человеческих жизней – домики редких таежных деревень.
О близости божественного в иных здешних местах утверждалось и не так давно. Например, в предании о строительстве церкви Человека Божьего Алексия, что стоит около трех веков в поморском селении Пертоминск, речь идет об основателе ее, монашествующем греке Алексии, пришедшем по его словам со Святой горы Афон «поближе к Богу». В записках известного русского писателя и этнографа Сергея Васильевича Максимова также находим место, где он пишет, что по прибытию на Соловки почувствовал, что «до Бога осталось совсем немного - один шаг».
Однако и темные времена не прошли стороной Поморье. Как свидетельствуют исландские саги, в первом тысячелетии территории по берегам Белого моря, заселенные финно-угорскими народами, чудью белоглазой, самоядью, постоянно подвергались опустошительным набегам варягов. Так некто Эйрик Бодек по прозвищу Красная Секира в 920 году плавал к устью Северной Двины. С целью наживы совершил нападение на местных жителей, «убил множество народа, опустошил страну и взял несметные богатства». Внук его, более того, не только грабил и убивал поморских жителей, но и обращал их в рабство и «продавал как скот».
О завоевании же Заволочья славянами в летописях я пока ничего не нашел. Готский историк Иордан сообщает, что уже в VI веке славянские племена вели торговлю с Югрой, занимавшей в то время земли по обоим склонам Северного Урала. В свою очередь в русских документах сообщается, что в IХ веке Печора и Югра находились в зависимости от киевских князей и постоянно платили им дань. Это все во многом говорит за то, что проникновение в Поморье новгородцев проходило по давно проторенным, хорошо знакомым им путям. И прибывавшие сюда в средневековье ватагами ушкуйники не вторгались как тати, не притесняли народы, населявшие эти края издавна, а занимали по соседству свободные места.
Опыт такого мирного и взаимовыгодного сосуществования с соседями укоренился в поморской культуре, распространившей его в последствии через своих лучших представителей по всей России и дальше. Известно ведь, что землепроходцами у нас чаще всего становились выходцы из Русского Поморья и только небольшая часть своим родным краем называла Москву или некоторые приволжские города. Так, например, благодаря устюжанину Стефану Пермскому, создателю зырянской грамматики, в состав Московского княжества вошла земля Коми; потомственный купец, каргополец Александр Андреевич Баранов стал первым главным правителем Русской Америки. В семьях крестьян-поморов родились и такие известные люди, как вологжанин Ерофей Павлович Хабаров, пинежанин Семен Иванович Дежнев, Кондратий Курочкин и Ермак Тимофеевич с Северной Двины...
Поморы, хотя большинство из них не разумели грамоты, были мастерами на все руки - опытными строителями, корабелами и землепашцами, удачливыми охотниками, храбрыми воинами и отважными моряками. И очень возможно, что именно поэтому в Поморье во множестве тут и там появились востребованные и местными народами фактории, Каргополь (1146), Усть-Вага, Усть-Емецк, Пинега, Тойма (ХII век), Шенкурск на Ваге (1315), Холмогоры (1147) и Кегрола на Северной Двине (1342), Уна (1326) и Ненокса в Двинской Губе (1389). В итоге, к середине ХVI века Русским Поморьем называли уже огромную территорию, которая охватывала земли по берегам Белого моря, Онежского озера и рекам Онеге, Северной Двине, Мезени, Печоре и Каме с Вяткой.
Ловлю себя на мысли, что повторять урок истории в реальной обстановке лучше, чем по географическим атласам в школе где-то в средней полосе. Тут в самолете уютно, память сама листает страницы древних летописей, я же, глядя в круглое оконце, сверяю их по знакам на местности: Кегостров - может быть тут Александр Грин задумал сюжет «Алых парусов»; Соломбала, здесь на судостроительной верфи в 1694 году в честь спуска первого русского военного корабля «Святой Павел» был устроен бал на соломе; остров Ягры, деревянный домик Петра перевезен отсюда в Коломенское под Москвой; Пертоминск...
Чудесным образом, именно в этих местах шла когда-то оживленная торговля Востока с Западом. Даже ветвь известного Шелкового пути, отворачивая много северней Москвы, поднималась к низовьям Печоры и проходила через Великий Устюг. А Холмогоры довольно продолжительное время снабжали центр Руси и провинции солью, рыбой, мехами и самыми лучшими шкурами. Именно через Поморье в 1553 году Россия была «открыта» Западом во время поисков северного пути в Китай. Отсюда пришло в Москву к русскому царю Ивану IV первое английское посольство - члены морской экспедиции во главе с капитаном Ричардом Чанселором. Именно тогда и было положено начало установлению долговременных торговых, политических и культурных отношений со странами Западной Европы. А порт города Архангельска с той поры и вплоть до начала XVIII века был единственными морскими воротами России. В лучшие годы к его причалам приходили до пятисот иностранных судов в сезон!
Город и в целом весь регион тогда стремительно развивались. В Архангельске по соседству с русским православным районом с Троицким собором и погостом появились английский и датский кварталы с англиканской и протестантской церквями, к ним пристроились еврейский с синагогой и немецкая слобода с кирхой и фридхофом. Потом появился и мусульманский район с мечетью и собственным кладбищем.
Местная культура естественным образом вбирала в себя много необычного. В деревенском доме помора, где-нибудь в Конецдворье или в Лявле, например, давно перестали быть диковинкой скульптурная лепнина на потолках и венская мебель с характерными для нее гнутыми ножками. Совсем привычными были китайские фарфоровые слоники и английские мануфактурные ткани. Дом помора приобрел внушительные размеры, хозяйство окрепло. Это вызывало у пришлых уважение. Но поморы своими достоинствами никогда не кичились.
Напротив, из-за многочисленных и постоянных связей с иностранцами в характере помора развились такие качества как обходительность и умение вести себя подобающим образом с разными по положению людьми и в разных обстоятельствах. Он знал, как принять у себя гостя соответственно его чину и был очень гостеприимным. Так, несмотря на введение драконовских пошлин на ввоз товаров через Архангельск, в первые годы после открытия порта в Петербурге иностранцы продолжали приводить суда на Север. И как то на ярмарке в Петербурге царь Петр поинтересовался у негоциантов, почему они это делают. «Так ведь в Архангельске нас всегда в первую очередь принимают за самоваром с пирогами!» – был ответ. Северным соседям импонировал веселый характер никогда не унывавшего помора.
В результате давних контактов у скандинавов и поморов выработался общий диалект, так называемый русенорск. Язык этот, состоявший из смеси норвежского и русского языков, был в ходу у помора параллельно с его родной речью. Кроме этого, в отношениях деловых партнеров с обеих сторон укоренилось доверие, часто не требовавшее составления дорогостоящих документов с гербовыми печатями. А взаимопонимание их снимало всякие условности, присущие деятельности, связанной с торговлей.
В какой-то период промыслы настолько разнообразились, что помимо мехов и шкур иностранцы начали вывозить из Поморья художественные изделия, резную кость и глиняную каргопольскую игрушку. Большим спросом стали пользоваться и выведенные в результате селекции новые породы животных, удойные холмогорские коровы и выносливые мезенские лошадки.
В итоге, благодаря стечению разных, не всегда благоприятных обстоятельств на Русском Севере сформировалась своя уникальная, непохожая ни на какую другую - Поморская культура. Носителей ее испокон веков величали по имени отчеству. Поскольку тут никогда не было рабовладения, да и Орда не смогла распространить своего влияния, здесь укоренились свободолюбие, высокая нравственность и гордый дух.
Картина за окном самолета резко меняется. Мы приближаемся к морю. Под нами вольготно раскинулось красивое поморское село, Летняя Золотица. Перед нами - словно стражи выросли исполинские облака. Самолет малой мошкой огибает их, то с радостной - солнечной стороны, то ныряет в сумрачную тень. Свет и тьма, как они близки в нашей жизни!
Далее внизу расстилается тяжелая, отливающая свинцовым блеском поверхность Белого моря. Это оно, море сформировало характер помора. Так уж повелось, что за хлеб свой ему часто приходилось платить самым дорогим, что у него было - жизнью. Поэтому и ценились здесь она да честь человека пуще всего. Честь поморы берегли смолоду, ибо знали, потеряешь - никаким канатом не привяжешь. Сказал слово, как отрезал, ведь «слово что воробей, выпустишь - не поймаешь». Далекий от суеверия помор считал: «Бейся, не бойся, – без року смерти не будет!» Полный веры, он всегда соблюдал правила благочестия, на воде никогда не ругался, в воду не плевал. Продолжительные плавания делали его выносливым, страшные шторма – физически сильным, нервы - железными. Но на берегу он был добрым и ласковым. Доброе слово для него было лучше сладкого пирожка. Сохраняя степенность, он успешно справлялся со своим хозяйством. В доме у него всегда был порядок и чистота. Здесь действовали свои неписанные законы. «Посудину перекрой хоть соломиной, чтоб черт не забрался» - советовали молодым опытные хозяйки. «Да и дом на ночь никогда не оставляй неметеным, а то домовой будет душить». Высшим образцом порядка на Севере был «флотский». Очень живо описывают все эти особенности поморского характера писатель Борис Шергин и сказочник Степан Писахов.
Самолет снижается. Я теряю терпение, приникаю к окнам то с одной, то с другой стороны. Вот словно брошенное лассо – километровая дамба, соединившая главный остров с Большой Муксалмой. Подальше - белое пятно Голгофы на острове Анзер. Мимо проносятся изрезанные берега, мелькают верхушки мохнатых елей. Все затоплено солнечным светом! Сердце чувствует, - эти времена пришли сюда надолго.
В аэропорту мне встречается мой старый знакомый, Василий Матонин. Он председатель Товарищества Северного Мореходства – региональной общественной организации, созданной на Соловках в 90-х годах по инициативе историка Сергея Васильевича Морозова. Меня всегда веселят зайчики от круглых очков Василия и я не скрываю улыбки. Среди встречающих замечаю еще одного знакомого, Сергея Смирнова. Я знаю здесь многих, так как когда-то жил на островах. Много лет Сергей работал начальником группы СНО, обслуживающей в акватории островов морские навигационные знаки. Сейчас он на пенсии. Но все еще крепок и широк в груди. Как и много лет назад, на нем морская кожаная куртка. Настоящий морской волк. За несколько минут он успевает рассказать, что поселковая общественность борется против произвола губернатора, пожелавшего в охранной зоне памятника построить для себя дачу, и загубившего уже где-то кусок заповедного леса. Я знаю, если Сергей взялся, правда восторжествует обязательно.
Это все протуберанцы недавнего прошлого, замечаю я Василию по дороге к монастырю. Отголоски ХХ века, оставившего в поморской культуре глубокую рану. «Нет, начало подрыву поморских традиций было положено еще раньше, - говорит он, - в XVII веке. Никоновской церковной реформой. Далее удар по ним был нанесен проведением всеобщей секуляризации земель в XVIII веке. И, наконец, благодаря насаждению новых экономических отношений во второй половине ХIХ века жизнь процветавшего некогда народа повернула вспять. Укрупнение рыбацких колхозов, обезличивание владения, средств мореходства выхолостили в советское время дух гордого и независимого помора. Процесс этот настолько углубился, что некоторые краеведы склонны считать, что поморская культура приказала долго жить».
«Для возрождения поморских традиций и было основано наше Товарищество, – продолжает рассказывать Василий. - В него вошли люди со всей России, их объединяет любовь и интерес к Русскому Северу, Соловкам и морю. Одним из основных спонсоров стал московский предприниматель, Дмитрий Лебедев. Мы изучаем историю и культуру северной России в ее неразрывной связи с морской практикой и традициями. Ведем поиск духовных и ценностных основ для будущей жизни общества. Занимаемся разноплановой практической деятельностью. Поддерживаем, например, работу «мореходных классов», на которых навыкам хождения под парусами обучаются дети, восстанавливаем памятники истории и культуры, возрождаем деревянное судостроение...»
Наш разговор прерывается треском бензопилы. У старого монастырского хозяйственного двора кто-то пилит дрова. В пильщике узнаю Сережу Малиновского. Он оборачивается, глушит пилу. Волосы рыжие, лицо красное. Улыбается. Поздоровавшись, скрещивает руки на груди. Это он всегда так, обнимает себя во время разговора на улице. В городе такого колоритного мужика-помора навряд ли сыщешь!
Вот независимая натура! Заочно окончил в Народном Университете Культуры отделение живописи. Первые годы после окончания рисовал много, бывали персональные выставки, но сейчас к искусству охладел. На все смотрит философски. Нигде постоянно не работает, шабашит и лишь иногда выходит в море. На жизнь ему хватает. У него есть хорошая квартира, баня, огород и овощная яма. «Что еще?» - спрашивает он. Его женатый брат, Александр живет здесь же, шьет карбаса. Но в последнее время что-то внутри у него разладилось. С ответом на предложение Товарищества поработать у них медлит. Когда мы пошли с Василием дальше, Сергей окрикнул: «Саша, у меня протоплена баня, будет желание, приходи!»
У Малиновских был еще старший брат, все его звали Малиной. У него были золотые руки. До сих пор многие дома в поселке и кельи в монастыре отапливаются его печами. Он был силен, как черт, в море ему не было равных. Жаль, не пришлось ему воплотить заветную мечту, совершить кругосветку на яхте, которую заложил своими руками. Ушел из жизни неожиданно рано, на берегу. А ведь бывало не раз, когда люди прощались с ним навсегда, думая, что он погиб в море.
Кстати, говорит Василий, до сих пор мы пользуемся поморским словом отпетый. Только к большому сожалению забыли о его буквальном значении и используем его, подразумевая чего-то несвойственное ему изначально. Сегодня отпетыми принято считать закоренелых пьяниц и неисправимых преступников, то есть, как говорит словарь Ожегова, людей «безнадежных в своих недостатках». Изначально же этим словом называли людей, получивших в обществе своеобразный статус святости. Ими становились те, кто надолго пропадал без вести в море. Родственники, отчаиваясь ждать, отпевали их как погибших. Но они чудесным образом возвращались из небытия. Потом их пожизненно называли отпетыми. Так было и с Малиной.
Вообще есть мнение, что корень слова помор – мор, море - индо-европейского происхождения и означает умирание. А помор – это тот, кто, проходя через море, борясь со стихиями и непредсказуемым, одолевает смерть. Это преодоление и характер жизни в суровых условиях всегда связаны с надеждой на какое-то чудо, на чудесный улов, чудо спасения, чудо исцеления, чудо преображения. Именно поэтому островные монастыри в Поморье назывались нередко преображенскими. Братия их формировалась в основном из местного населения. На Соловках тоже.
Мы проходим в монастырь через Никольские ворота, на башне скрипит старинный прапор, под аркой показывается силуэт охранника. Забавно видеть помора в форме работника службы безопасности. Понятно, надо держать марку, ведь монастырь нынче посещают тысячи иностранцев.
Это Толя Борисов. Много лет он был механиком, потом капитаном на самоходной барже в Водорослевом комбинате. Нынче производство по переработке морских водорослей переведено на материк, многие работники попали под сокращение. Вот и Борисов устроился в охрану разбогатевшего с некоторых пор Соловецкого музея-заповедника. «Работа не пыльная, – говорит он. - Я доволен. Что поделаешь, времена такие». В море, как большинство местных мужиков, он теперь ходит на своем карбасе. Конечно, если заглянуть к нему на огонек, у него найдется, чем удивить гостя из столицы. Наверняка, в закромах есть икра корюшки (никак, скажу я Вам, не хуже семужьей) и соловецкая селедка, есть клюква и морошка.
На монастырском дворе просторно и чисто как в избе помора. Стучат молотки реставраторов. Колокольня одевается в леса. Она оказалась на очереди последней. Ее соседи, Трапезный комплекс с Успенской церковью, Никольская церковь и оба собора, Троицкий и Спасо-Преображенский стоят нарядные.
Поклонившись мощам преподобных отцов в Благовещенской церкви, построенной в 1601 году выходцем из поморского села Неноксы, монахом Трифоном, мы идем дальше, на Сельдяной мыс. Там в одном из старинных шлюпочных сараев радением Товарищества идет восстановление уменьшенной копии голландской яхты «Святой Петр». Той самой, на которой царь Петр во время первого своего визита в Архангельск в 1693 году впервые в жизни вышел в море.
Недалеко от Святых ворот, через которые мы выходим из монастыря к бухте Благополучия, на берегу старого сухого дока, наполнявшегося водой из Святого озера по железному коробу (крутившей к тому же еще и турбину одной из первых в России гидроэлектростанций), стоит белокаменная часовня святого апостола Петра. Она восстановлена в лето 2001 года на средства Товарищества в память о морских путешественниках и основателе Товарищества, Морозове Сергее Васильевиче.
В доке, постукивая бортами друг о дружку, поскрипывая и позванивая оснасткой, словно живые покачиваются лодки и яхты . «Вообще, - возобновляет наш разговор Василий. - Было два типа жителей Поморья. Одни вели устоявшийся уклад жизни на земле. Следовали раз и навсегда установившимся традициям земледелия и скотоводства. Их отличали предсказуемый образ жизни и консервативный дух. Они всегда держались кучно и жили с оглядкой на традицию и обряд. У второго типа поморов – «промышленников» - жизнь была основана на логике чуда, связана с борьбой за выживание и зависела от их личного мужества, выносливости и нравственных качеств. Их отличало особое доверие к товарищам, готовность дружить. Но одновременно с этим они рассчитывали исключительно на свои силы и отличались эгоцентризмом».
Я не соглашаюсь на такое деление. Поскольку полагаюсь на свой опыт. Мой прадед по отцовской линии из глухой деревни на севере Вологодской губернии девять лет служил в царском флоте, его сын, то есть мой дед, до женитьбы батрачил на Волге, доходя до Астрахани, и подвизался грузчиком в Архангельском морском порту. Дед по матери, родом из села Ношуль на Печоре, руководил в годы войны рыболовецкой артелью на Северной Двине. Я сам - трескоед, то бишь архангелогородец, из семьи рабочего и служащей уже с двенадцатилетнего возраста ходил на рыбалку со сверстниками с ночевкой. Старшие даже не знали, где мы промышляли. Управлять лодкой, устраивать бивак, ловить рыбу при помощи самых разнообразных снастей и готовить ее научился еще раньше. И это не было исключением. Еще раньше многие северяне знали Белое море так же хорошо, как окрестности своих деревень. Сам известный основатель Российской Академии Наук, Михаил Васильевич Ломоносов, родившийся деревне Денисовская, расположенной на одном из островов Северной Двины, в ста с лишним километрах от устья, по наитию помог землякам найти погибшего на безымянных морских островах отца…
Не успев договорить, мы подошли к старинному Лодочному сараю, откуда в третий раз за сегодняшний день я услышал шум работы. Пищала дрель, жужжала лебедка, слов было немного. Это как раз одна из основных особенностей помора. Думай не языком, советует он, а топором.
В утробе вместительного сарая белели, словно ребра гигантской рыбы, шпангоуты строящейся яхты. Корма ее тонула где-то внутри, в сумерках помещения. У ворот неспеша и слаженно работали два мастера, помогала им женщина. Мы подошли именно в тот момент, когда чудо обрело форму. Последний шпангоут «Петра» встал точно на свое место.
Мастера угостили нас крепким чаем. Перед нами в спокойных водах бухты отражался монастырь. Напротив из воды торчал постамент для поклонного креста. Они подготовили его совсем недавно. О, каких трудов им стоило на дне со сложным профилем и с коварными приливами и отливами соорудить ряж и навозить и уложить вручную сто тонн валунов! Они не знают, что бы и делали, если бы не подмога из Москвы. С ними заодно от первого и до последнего момента работали пять студентов ГИТИСа, откликнувшихся на приглашение Товарищества через Интернет. Семиметровый крест весит тонну, уже давно ждет своего часа. Установку его перенесли на Крещение.
В чистом беломорском воздухе и в искренней атмосфере у меня исчезло ощущуние времени. Вчера, сегодня и завтра слились в одно. Передо мной сидели старые опытные поморы. Им уже не нужны, как первым архангельским плотникам-корабелам, советы голландских мастеров.
Сергей Иванович Олифин родился в Троицке, что за Тоймой. Отец его, 1893 года рождения, ходил оттуда, за триста с лишним верст на путину в Архангельск и Белое море. Он был участником всех войн ушедшего века. После последней перевез семью в Архангельск. Там и вырос Сергей. Но речное училище закончил в Великом Устюге. После училища работал рыбнадзором. В перестройку заправлял собственной фирмой по извозу. Теперь вот намерен восстановить «Святого Петра». Его напарник, -«командор деревянного судостроения», так называет себя Дмитрий Георгиевич Головачев, из Питера, с Невского проспекта. Он на самом деле опытный инженер-судостроитель. В помощницах у них дочь известного русского писателя Андрея Битова. Неисповедимы пути Господни!
Простившись со всеми, я иду в аэропорт по набережной Святого озера, вдоль крепостной стены. Размеры валунов в ней поражают, вес иных достигает десяти тонн. Возводили их поморы. Ничего не скажешь, крепкие мужики... В самолете опять устраиваюсь поудобней. Смотрю в окно. Улетать не хочется. Хочется с Сергеем Ивановичем и командором Димой постучать топориком, еще поговорить по душам с Серегой Смирновым и попариться в баньке у Малиновского. Но самолет набирает высоту и я загадываю желание...
2002 год от рождества Христова