Это великолепное произведение гениального композитора я неоднократно слышал в детстве в исполнении моего учителя музыки Евгения Сергеевича Болдина. Восхищался его красотой, но даже не помышлял когда-нибудь его выучить.
Учась в академии, был поражён, что это произведение пытался играть мой однокашник Витя Подолян. Правда, он играл всего несколько первых тактов из этюда, но и этого было достаточно, чтобы произвести впечатление. Конечно, мне захотелось его выучить, и я срочно обменял все имевшиеся у меня ноты на толстенный сборник Шопена, принадлежавший Вите.
На первом и втором курсе я ещё периодически занимался музыкой, играл по воскресеньям и по вечерам в третьей аудитории, где стояло отличное пианино. На втором курсе я уже играл этот этюд. И даже хотел на одном из вечеров (проходившем в Бронетанковой академии) исполнить его вместо намеченного «Жаворонка» Глинки-Балакирева. Проиграл его пару раз в соседнем с залом кабинете, но так и не решился выставить напоказ свои естественные недоработки.
Начиная с третьего курса, в академии я играл очень редко. Порой не подходил к инструменту долгими месяцами. И это, несмотря на то, что на курсе, в ленкомнате находилось прекрасное пианино, и где можно было играть часами, особенно во время дежурства в казарме – когда дневальному предоставлялось несколько часов отдыха. Иногда всё же жажда музыки вновь овладевала мной, и я садился за инструмент, вспоминая кое-что из своей программы. Однажды (это было на четвёртом, или на пятом курсе) я дежурил по роте. Встретив, как положено, начальство, оставил дневального у столика дежурного, а сам решил немного поиграть из того, что ещё помнил наизусть, – нот при себе у меня тогда не было. Немного разыгравшись и почувствовав, что пальцы «идут», попробовал вспомнить этюд Шопена. И чудо – я его не забыл! И он сразу стал получаться. И я чувствовал, что в состоянии сегодня передать всю страсть и жажду борьбы, заложенную в произведении автором.
Я сидел спиной к двери и не услышал, как она отворилась, и в комнату вошли начальник курса с незнакомым капитаном I ранга, как выяснилось, проверяющим. Меня вывел из состояния фортепьянного экстаза громкий и злой голос начальника: «Прекратить!!»
От неожиданности я вскочил, как ужаленный. Вижу высокое начальство, поворачиваюсь к ним, принимаю стойку «смирно». Лицо начальника искривлено злобной гримасой:
– Прекращайте вакханалию и зайдите ко мне в кабинет! А пока получите наряд вне очереди за безобразие, устраиваемое Вами в комнате!..
Слава богу, одним нарядом дело и ограничилось. А могло быть и хуже. Все на курсе помнят, как во время выпускных экзаменов, уже в конце последнего, шестого курса, этот начальник отправил чуть ли не на десять суток на гауптвахту нашего однокашника, – тогда капитана Абаскалова, якобы «за пререкания с начальством и невыполнение приказания». Какое дело такому начальнику до высокого искусства, до гениального Шопена, до его «Революционного» этюда! И как хорошо, что не все у нас такие!
Вспоминаю очень похожий эпизод из телесериала «Рождённая революцией». Молодой стажёр милиционер, случайно севший за рояль в ожидании получения указаний от командования, тоже играл Шопена, и тот же «Революционный» этюд. Вошедший начальник патруля, тоже полковник, однако не стал поднимать его громким окриком, а наоборот, сделал знак остальным, чтобы сидели тихо, и дал доиграть произведение до конца, прочувствовать вместе с исполнителем значимость этого момента.
...А потом революционный этюд играл мой сын, учившийся в седьмом классе музыкальной школы. И играл блестяще! Я же почти на три десятилетия распрощался с музыкой, полностью переключившись на военную науку и практику. Вернулся к ней лишь в конце восьмидесятых, в том числе к Шопену и его блестящему этюду. И глубоко сожалею, что не приобрёл в детстве и юности необходимой техники, чтобы иметь возможность передать все чувства, заложенные в произведении автором.