Нина была очень красивой. Смуглая, с густыми черными ресницами вокруг серых глаз, с нежным пушком на щеках и четко проведенной линией усиков над верхней губой. Она была и очень способной: студенты из других групп приходили к ней консультироваться по трудным вопросам биохимии или гистологии. Все знали: объяснит так, как не всякий преподаватель сможет. Она была веселая, кокетливая, любила танцы и никогда не пропускала студенческих вечеров. Но, к сожалению, не бывает так, чтобы все было хорошо. Не было все хорошо и у Нины. Еще на первом курсе ей поставили диагноз «синдром Штейна-Левенталя». Диагноз не угрожал жизни и здоровью, но не оставлял надежды когда-нибудь стать матерью. В то время еще не было методик экстракорпорального оплодотворения.
Боря был полной противоположностью Нины: бесцветный блондин, с жидкими светлыми волосами, обещавшими лысину в самом скором времени, с белесыми ресницами, он был из тех, кого сегодня называют «ботаниками». Отличник, ленинский стипендиат, он уже на втором курсе напечатал свою первую статью в научном журнале. Правда, авторов было пятеро, первым был его научный руководитель, а Боря – пятым, но все же это была публикация. Боре нравилась Нина, но он долго не решался подойти к ней, хотя они учились в одной группе. На последнем курсе Нина устроилась работать в клинику, в которой вел свои научные исследования Боря. Боря мог работать только по вечерам, после занятий, и тогда же приходила на свои сестринские дежурства Нина. Боря теперь тоже стал иногда оставаться на ночь, анализируя полученные данные или готовя материал для очередной статьи. Нина заинтересовалась Бориной работой, а работал он над только входящей в медицинскую практику методикой ультразвукового исследования сердца – эхокардиографией. Постепенно они сблизились, и Боря решился признаться в своих чувствах. Нинино сообщение, что она не может иметь детей, Боря принял спокойно. «Что ж, будем жить друг для друга, а соскучимся – возьмем ребенка из детдома».
Они поженились. У Нины оказался прекрасный характер: она очень быстро нашла общий язык с Екатериной Александровной, Бориной мамой, и даже смогла подружиться с его сестрой – капризной, избалованной Аней. Правда, Екатерина Александровна, врач-терапевт, после первого же знакомства с Ниной спросила Борю: «А не синдром ли Штейна-Левенталя у Нины? Очень уж внешность характерная». Получив подтверждение, расстроилась, но отговаривать сына не стала: сам без пяти минут врач, знает, на что идет. Вначале жили все вместе, дружно и весело, А через год Нинина бабушка перешла жить к своей дочери, Нининой маме, и молодые получили отдельную двухкомнатную квартиру.
Боря после окончания института остался в аспирантуре, дела у него шли отлично, он много работал и вскоре защитил диссертацию. Нина очень помогала ему, она не только перепечатывала на машинке его статьи и черновики, но и составляла таблицы, делала расчеты, обсуждала с ним полученные результаты. Борина работа имела прямой выход в практику. Да и выполнял он ее, не прерывая работы с больными. Вскоре он стал самым грамотным эндоскопистом в городе, больные хотели обследоваться только у него. Кроме того, он брал ночные дежурства в клинике, чтобы иметь врачебную практику и, конечно, дополнительный заработок. Нине тоже предлагали остаться на кафедре, но она решила, что одного ученого в семье будет достаточно, и стала работать глазным врачом. Нина была хорошим врачом, она бережно и деликатно относилась к своим стареньким пациентам, была вежлива и доброжелательна с коллегами, быстро осваивала новые методики и очень любила свою работу.
Прошло несколько лет, прежде чем Боря впервые заговорил о ребенке. Они решили не брать его из детского дома, так как оба знали, что очень важен контакт с малышом в первом полугодии жизни. Лучше взять «отказного» из роддома. Оказалось, что это не так просто, пришлось оформить кучу документов, преодолеть множество бюрократических препонов для того, чтобы встать на очередь на усыновление. Когда все было оформлено, им сказали, что ждать придется неопределенно долго. Во-первых, потому, что, кроме них, много желающих, а во-вторых, потому, что от здоровых детей отказываются не так уж часто. Что ж, Нина с Борей готовы были ждать. Ожидание тянулось годы, но они не теряли надежды.
Боря стал брать больше ночных дежурств. Хотелось отложить немного денег. Ведь ребенку понадобятся игрушки, мебель для детской комнаты, коляска и кроватка, да мало ли что еще. Дежурить ночью всегда трудно, но, если на посту опытная медсестра, то врачу намного легче: она вовремя заметит, когда кому-то станет хуже, и сообщит об этом доктору, она и сама поможет больному, и не будет лишний раз беспокоить дежурного врача, если в отделении спокойно. Поэтому всем нравилось дежурить с Любой. Очень энергичная, быстрая, грамотная, она успевала все и даже находила время, чтобы подготовиться к завтрашним занятиям. Маленькая, худенькая, Люба казалась вездесущей. В ее дежурство больные были ухожены, все назначения выполнены. Под всегда сияющим чистотой белым халатом угадывались кокетливые блузочки, которые она шила сама. Люба брала только ночные дежурства, потому что днем училась в мединституте. Врачи любили дежурить с ней еще и потому, что на каждое дежурство Люба приносила то свежие, только что из печки, пирожки, то вкуснейший салат, приготовленный по ее собственному рецепту, то низкокалорийный тортик, который только что испекла. Любил с ней дежурить и Боря и охотно угощался ее гостинцами, хотя Нина всегда давала ему с собой что-нибудь из еды, да и больничный обед был положен дежурному врачу.
Наконец, из роддома сообщили: «Следующий отказной – ваш». Будущие счастливые родители даже распили бутылку вина по такому случаю и побежали покупать приданое: а то скажут – завтра, а у нас ничего не готово. Купили все самое лучшее, дома долго рассматривали крошечные распашонки и чепчики, раскладывали легкие и теплые пеленки и даже собрали кроватку. Нина позвонила маме, поделилась своей радостью и получила подробную консультацию, чего сколько понадобится будущему малышу. Тут же, по совету мамы, решили никому не говорить, что ребенок будет приемный. Сымитировать беременность не так уж трудно, потом можно будет сказать, что ребенок родился недоношенным, поэтому Нина не успела воспользоваться дородовым отпуском, а послеродовый ей будет предоставлен. Бориной маме сообщили, что Нина беременна. Неизвестно, поверила ли мама, но порадовалась хорошей новости. И вновь потянулись дни ожидания. Боря и Нина больше всего боялись, что они продлятся дольше 9 месяцев, и тогда невозможно будет ничего объяснить.
В этот раз дежурство в отделении было спокойным, тяжелых больных не было. День был не дежурным, поэтому «скорая» никого не привозила, и Боря прилег в ординаторской. Проснулся он от того, что кто-то (Нина? Но откуда здесь Нина?) гладил его по лицу, а потом поцеловал в губы. Это было так неожиданно и так приятно, что он боялся открыть глаза, чтобы не спугнуть этот волшебный сон. А быстрые поцелуи сменились страстным и долгим, на который Боря ответил, не открывая глаз. Когда же он их открыл, Люба уже лежала под одеялом рядом с ним, прижимаясь всем своим горячим телом к нему, внезапно опьяневшему от исходящего от нее страстного желания.
С тех пор они всегда дежурили вместе. Конечно, по больнице ползли слухи, но Боре было все равно, а Люба, похоже, даже радовалась, что их отношения становятся известны. Она ничего не требовала от Бори, не посягала на его семейную жизнь, просто в один прекрасный день сообщила, что беременна. Известие поразило Борю до глубины души. «Ребенок? Свой?! А как же Нина?»
Через семь месяцев Люба родила недоношенную девочку. Забирал их из роддома Боря. Наденька – так назвали девочку – была крошечной, трогательной, слабенькой. Люба, всегда такая быстрая и умелая, не справлялась с кормлением, пеленками и прочими хлопотами. В «гостинке», где она жила, негде было сушить пеленки, а на улицу она не могла их вынести – боялась оставить малышку одну. В институте пришлось взять академический отпуск. Боря после работы бежал к Любе, но ночевать всегда приходил домой.
- Я не знаю, что мне делать, - жаловался он Нине. – Я не люблю Любу, но не могу же я бросить ребенка. Ты знаешь, она так похожа на меня!
Наденьке было полтора месяца, когда родилась Настя. Через семь дней они забрали ее из роддома. Девочка была смуглой, крепенькой, горластой. Непросто было предъявить ее Екатерине Александровне как недоношенную, непросто было объяснить отсутствие молока у Нины, но Екатерина Александровна ни о чем не спросила, правда, смотрела грустно. Боря теперь разрывался на два дома, но Нина молчала и только плакала по ночам, а Люба неожиданно пошла в наступление:
- Сколько ты можешь жить двоеженцем? В конце концов, твой ребенок здесь. Если, конечно, тебе все равно…
- Там тоже мой ребенок! – отбивался Боря.
- Ну, это ты кому-нибудь другому расскажи. Вы с Ниной думаете, что кругом одни идиоты. Все знают, что ты воспитываешь суразенка.
Боря даже себе не мог признаться, что на Наденьку он смотрит с умилением и нежностью, а плач и капризы Насти вызывают у него раздражение. Он старался, чтобы Нина этого не заметила, но скоро и сама Нина стала раздражать его своим долготерпением и молчаливостью.
- Тебе что, все равно, с тобой я или с Любой? А вот ей не все равно, она меня любит, а тебя только Настя интересует.
- Боря, она права, – неожиданно поддержала Любу Нина. – Тебе давно пора сделать выбор. Имей в виду, я готова к любому твоему решению. Я ведь понимаю, что никогда чужой ребенок не станет для тебя своим. Но только Настя ведь ни в чем не виновата. Ее не бросай, пожалуйста!
Насте исполнился год, когда Боря ушел к Любе и подал на развод. Нет, он не бросил Настю, он не только исправно платил алименты, но регулярно навещал девочку, часто забирал ее из садика, гулял с ней, водил в зоопарк, но душа его принадлежала Наденьке. Между тем, девочки росли совсем разными. Наденька была похожа на маму: быстрая, активная, дружелюбная, она была любимицей воспитательниц, а дети готовы были драться за ее расположение. У нее была прекрасная память, она рано научилась читать, громко и выразительно декламировала стихи на детских утренниках. Наденька точно знала, что все вокруг принадлежит ей. Ну, если не все, то почти все. Если не принадлежит сегодня, то будет принадлежать завтра. Однажды девочка из их группы принесла в детсад куклу Барби. Такой куклы еще не было ни у кого. Наденька улучила момент, когда никто не видел, и спрятала куколку в рукав своей курточки, висевшей в шкафчике. Ксюша обнаружила пропажу, когда Наденька была уже дома. Родителям Наденька сказала, что Ксюша дала ей Барби поиграть на выходные. В садик Наденьку приводили рано, так как мама и папа работали с 8 часов, а до места работы нужно было еще доехать. В понедельник утром, помахав маме на прощание, она быстренько положила куклу в Ксюшин шкафчик и поднялась в группу. Когда несчастная, уставшая от слез Ксюша обнаружила куклу в своем шкафчике, она на знала, радоваться или удивляться.
- Как же ты смотрела? – возмутилась воспитательница, которая в пятницу осматривала шкафчик вместе с Ксюшей и ее мамой. – Мы весь садик перевернули, все шкафчики осмотрели, а она лежит преспокойненько.
Другой интересный случай произошел, когда на день рождения мальчика из группы его мама принесла пятнадцать маленьких шоколадок, по одной на каждого. Дети быстро разобрали угощение, и тут раздался рев двух девочек, которым почему-то шоколадок не хватило. Наденьку выдали фантики, предательски выглядывавшие из ее карманов.
- Я нечаянно,- невинно ответила она на удивленный вопрос воспитательницы,- я же не знала, что их так мало принесли.
Конечно, назавтра Люба купила шоколадки обиженным детям. Папе об этом не рассказали. Много подобных историй числилось за хитренькой Наденькой, она была неистощима на выдумки, но всегда умела сделать так, что в любой проказе, которую она затевала, виноватыми оказывались другие дети.
Совсем иной была Настя. Угрюмая, неразговорчивая, упрямая, она ни с кем не дружила в садике, сердито встречала приходы отца, а когда он собирался уходить, допрашивала:
- К своей противной Надьке пошел? Ну, и иди, можешь вовсе ко мне не приходить, живи со своей Надькой!
- Это ты ее настраиваешь? – попробовал возмутиться Боря, хотя прекрасно понимал, что Нина на это просто не способна.
- Никто меня не настраивает, - ответила ему Настя. – Просто я хочу настоящего папу. Насовсем, а не только на выходные.
- Настя, пойми, ведь меня ждут дома тетя Люба и Надя. Как же я останусь насовсем?
- А когда мы с мамой тебя ждем, это не считается? Ты же у них можешь оставаться насовсем! Так останься и у нас!
Тут уж Боря просто не находил, что ответить.
Периодически Нина с Настей навещали Екатерину Александровну. Она была неизменно приветлива и с Ниной, и с Настей, но Нина интуитивно чувствовала, что эти визиты ей в тягость.
В один из приходов Аня, сестра Бори, поинтересовалась, платит ли Боря алименты, и услышав ответ, возмутилась:
- И не стыдно тебе Борьку обирать? У него свой ребенок растет, а он должен чужому деньги отдавать.
Настя молча играла в соседней комнате, но когда назавтра Аня раскрыла шкаф, то увидела там изрезанный ножницами свой новый костюм.
- Пусть больше здесь не появляется, - визжала Аня в трубку, - я сама на ней все одежки искромсаю.
- Не появится, - ответила Нина и повесила трубку.
Дочери она сказала:
- Хотела тебе велосипед купить, но теперь придется тете Ане платить за испорченный костюм. А велосипед пока отменяется.
Настя ничего не ответила, только глянула на мать исподлобья. А утром, собираясь на работу, Нина обнаружила изрезанные в клочья свои колготки. К Екатерине Александровне они больше не ходили, да она их и не звала.
В то лето, когда девочки должны были пойти в школу, Боря пришел к Нине среди недели, в неурочный день, принес Насте новенький велосипед, а Нине – сотовый телефон, такие телефоны тогда только появлялись и были большой редкостью. Вид у Бори был смущенный.
- Я, Нина, проститься пришел. Мы уезжаем. В Томске открыли новый диагностический центр, меня пригласили заведовать эндоскопическим отделением. И квартиру обещали сразу.
- Рада за вас. Что, Люба настаивает? Устала от нашего с Настей соседства?
- Я и сам, честно говоря, хочу уехать, хоть к черту на кулички. Устал от упреков, от вечной своей вины, от безысходности.
- От себя, Боря, не уедешь.
- Да знаю я, все знаю. Все, что ты можешь мне сказать, я сам себе сто раз говорил. Но что я теперь могу сделать? И так – подлец, и эдак – подлец! Вот уже восемь лет как подлец. Дай, я хоть обниму тебя на прощанье!
- Не надо! - Нина отстранилась. – Не терзайся, мы с Настей проживем, нам вдвоем неплохо.
- Да, - Боря горько усмехнулся, - я же вижу, характер у Насти тяжелый, трудно тебе с ней. Но, честно говоря, я и от Наденьки особой радости не жду: слишком уж на мать похожа. Ну, пойду я. Настю поцелуй, объясни ей как-нибудь! Я просто боюсь с ней встретиться. Да, чуть не забыл, хочу тебе показать, как с телефоном обращаться. Подробности изучишь сама, а сообщения принимаешь вот так…
Боря ушел. Нина смотрела из окна, как уходила ее единственная любовь, ее молодость, огромный кусок ее жизни. Никогда еще она не ощущала так остро свою ущербность. Когда в тишине раздался звук телефона, она вздрогнула от неожиданности и не сразу вспомнила, что должна сделать. А когда посмотрела на экран телефона, то прочла: «я ТЕБЯ люблю, я тебя ЛЮБЛЮ, Я тебя люблю».