На другой день после моего приезда мы с Иваном Петровичем пришли к директору Школы рабочей молодёжи. Директор принял нас с должным вниманием, ознакомился с моими немногочисленными документами и после короткой беседы обещал зачислить на первый семестр с 1 сентября 1926г.
Поселился я временно в квартире моей двоюродной сестры. Жили они на улице Луговой вблизи Нижнего базара, занимали весь нижний этаж двухэтажного каменного дома, что напротив базара.
Во дворе этого дома размещался маленький кустарного типа завод по производству продуктов пчеловодства. Здесь делали свечи, варили медовуху. В базарные дни здесь всегда было шумно: торговались мужики, с мёдом и воском приехавшие из деревень. Каждый старался подороже продать привезённое. Приёмщики, наоборот, подешевле принять, отчего возникали споры, галдёж и непристойная ругань. В другие, небазарные дни, рабочие этого завода по окончании рабочего дня, изрядно отведав медовухи, пели песни хором и в одиночку. По этой причине — так представлялось мне — Иван Петрович решил сменить квартиру на более удобную и спокойную. Фактически же не это было основной причиной смены квартиры. Дело в том, что в городе участились случаи диверсионных актов — покушения на должностных лиц, ограбления магазинов и другие преступления, которые органами внутренних дел связывались с появлением в городе «отпрысков» банд Крутова и Гоха, разгромленных ещё в первые годы Советской власти. Нижний рынок был удобным местом общения для лиц преступного мира. И, естественно, иметь квартиру в таком месте для начальника Уголовного розыска было небезопасно.
Примерно через полгода хозяева переехали на новую квартиру. С ними переехал и я. Новая квартира находилась на территории бывшего Девичьего монастыря, того монастыря, где была «заточена» дочь нашего деревенского соседа Добрякова Агриппина.
Территория монастыря была обнесена высоким каменным забором; ворота выходили на Сергеевскую улицу (ныне М.Горького). Ворота были построены в виде часовни с куполом, над которым возвышался крест. (прим.ред. Рассуждения автора о религии опущены). Крест неоднократно обновлялся — то есть, обновлялась его позолота, что считалось чудотворным.
Всё это было в прошлом. Теперь на территории монастыря жили горожане.
Здесь тоже невдалеке был базар — самый большой, Центральный. Но, поскольку территория монастыря окружена каменной стеной, жить здесь было намного спокойнее.
Новая квартира, куда мы переехали, оказалась удобнее и для меня — ближе ходить в школу. Здесь, в самом центре города, не было глухих тёмных переулков, по которым раньше приходилось возвращаться с занятий поздним вечером.
Дома на территории монастыря были построены в два ряда в виде отдельных двух-трёхэтажных домиков - раньше там располагались кельи монахинь. Наш дом был трёхэтажным; возле дома ухоженный газон, водопровод и центральное отопление — он был дополнительно благоустроен, видимо, для монахинь высокого ранга. (Известно, что монастырь оказывал услуги контрреволюции в первые годы Советской власти).
Хозяева заняли в доме весь второй этаж, который состоял из двух комнат, прихожей и кухни. Этот домик сохранился до настоящего времени, правда, в неприглядном виде, как и сам монастырь(прим.ред. Текст написан в конце 80-х годов прошлого века).
На этот раз мне предложили поселиться в кухне, вход в которую был с лестничной площадки — теперь я почти не общался с их семьёй. Если на старой квартире я жил вместе с их детьми Гришей и Витей, то теперь был отделён. Это было, с одной стороны, удобно и мне — спокойнее заниматься, но я был отлучён от обеденного стола! Короче, мне дали понять, чтобы я питался самостоятельно и жил где-то отдельно. Я это понял и решил оставить их квартиру.
Разумеется, я сделал это не вдруг — трудно было придумать выход, но в таких случаях друзья выручают...
Зимой моему дружку-приятелю по деревенской школе Тихону Алипину всё же удалось устроиться учиться в ту же Школу рабочей молодёжи. Теперь мы в городе вместе — он на первом семестре, а я уже перешёл на второй. Тихон жил на квартире по Садовой улице. Вот я к нему и переехал. Хозяин дома принял меня с любезностью. Отсюда дальше ходить в школу, но вдвоём с другом — не беда, что дорога длинная.
Наш хозяин, у которого мы квартировали, имел свой дом и фруктовый сад, как многие жители окраин Курска. Дом хозяина состоял из двух половин. Полдома арендовал его родственник, во второй половине жил он сам и держал квартирантов.
Он был одинок. В той половине дома, где мы поселились, все комнаты были меблированы. Диваны, кресла, стулья были покрыты полотняными чехлами. Это подчёркивало его старомодность и принадлежность к дворянскому сословию.
Когда он уходил по делам, мы оставались хозяевами — он нам доверял. Но не знал, что мы пользовались его доверием за пределами дозволенного — ходили по саду, спускались в погреба, правда, не без помощи его племянницы — ученицы девятилетки, которой хозяин доверял больше, чем нам. В погребах хранились большие запасы различных варений, свежих и мочёных яблок и других фруктов, которыми иногда лакомились мы. Хозяин узнал о наших посещениях погребов, но симпатии к нам не потерял. То, что исчезало из погребов, он относил за счёт проделок своей племянницы, которой всё прощал.
Надо было за квартиру платить. Родители не всегда могли давать нам деньги, поэтому приходилось искать работу, зарабатывать. Такая возможность у нас была: занятия в школе проходили вечером, днём мы могли работать. Работали в разных местах и на разных работах: то на железнодорожной ветке, которая подходила к платформе в том месте, где сейчас стоит здание цирка; то на подъездных дорогах по очистке снега, то на Латышском заводе чернорабочими. Заработок был небольшой, но на уплату за квартиру и мелкие расходы денег хватало.
Закончился учебный год, мы отправились на каникулы в деревню, а когда возвратились в город, нам в квартире отказали — к хозяину должен был приехать родственник. Делать было нечего — надо искать новую квартиру, просматривать объявления, расклеенные на городских витринах. Так мы нашли объявление «Сдаётся угол для учащихся». Сходили туда не напрасно: нас приняли на квартиру «настольниками» за сравнительно небольшую плату. Это нас вполне устраивало, тем более, что в том году в городе резко ухудшилось положение с хлебом, связанное с неурожаем и с начавшимся периодом сплошной коллективизации в сельском хозяйстве. Была введена карточная система на хлебопродукты. Карточки получали, наряду с рабочими и служащими, учащиеся и студенты.
Новая квартира, в которой мы поселились, находилась на улице Ендовищенская. Эта улица считалась еврейской, потому что здесь жили в основном евреи. Улица Ендовищенская, с кирпичными двухэтажными домами, небольшими магазинами и киосками брала начало на восточном склоне от Херсонской(ныне Дзержинской) улицы, по которой в то время ходили трамваи — то спускались на тормозах, то поднимались на максимальной тяге, преодолевая крутой склон. Трамвайная линия потом поворачивала на Московскую (ныне Ленина), которая, как известно, ровная, без спусков и подъёмов.
Семья хозяина состояла из трёх человек. Жена, Софья Фёдоровна, полуукраинка-полурусская - в её речи смешивались слова украинские с русскими — занималась домашним хозяйством. Её муж работал официантом в одном из ресторанов на Московской улице. У них воспитывалась девочка Людмила, потерявшая родителей в возрасте пяти лет. К моменту нашего знакомства её исполнилось одиннадцать. Она училась в школе и посещала балетную студию. Пока мы у них жили, а прожили мы там два с лишним года, Людмила научилась стоять и двигаться на пальцах и даже демонстрировала нам отдельные фрагменты из балета. Кто знает, может, Людмила с улицы Ендовищенская со временем стала настоящей балериной...
Эта семья переехала в Курск из райцентра Курской области Глушково, где и поныне действует Суконная мануфактура, основанная ещё в 1719 году. Город близок к границе с Украиной и большинство его жителей — украинцы. Вот почему речь нашей хозяйки состояла из смеси двух языков.
Теперь нам стало намного ближе ходить в школу, в библиотеку, на стадион, в городской парк, который мы посещали в выходные дни.
Городской парк невелик по своим размерам, но весьма уютный. Он расположен на возвышенном месте. Его западная граница примыкает к Красной площади — здесь вход в парк, отсюда начинается центральная аллея. Восточная граница парка проходит по краю крутого спуска к обширной пойме реки Тускарь. С края спуска видна широкая панорама восточного пригорода.
Курск стал промышленным центром области... Всё это так, всё это является положительным фактом в развитии и благоустройстве города, но вместе с этим памятники архитектуры и искусства так и остались невосстановленными. Московские и Херсонские ворота — украшение улиц и города — буквально снесены с лица земли и вычеркнуты из памяти горожан; Знаменский собор, построенный в 17 веке и позднее переделанный в 1826г, восстановлен неполностью. И в настоящее время(конец 80-х, ред) используется как помещение кинотеатра. В здании школы, где я учился, что существовала как здание, предназначенное для учебного заведения с 1808г, по чьей-то неоправданной прихоти был размещён завод низковольтной электроаппаратуры...
Напрашивается вопрос — неужели в городе не нашлось места и средств для постройки такого завода и нового современного кинотеатра, чтобы памятники архитектуры прошлых веков сохранить в их первозданном виде, как это делается в других городах Российской Федерации и других республиках нашей страны?