Так звали героя северного эпоса, и это имя сложено из двух слов: Бео—Медведь, и Вульф—Волк, Волкомедведь. Я никогда не задумывался над тем, как такое может быть, пока не родился и не возмужал Ермак. И тогда мне вдруг в один момент сразу стал ясен смысл этого имени: Волк сам по себе сильнее, умнее, мудрее Медведя, поэтому именно Волк—Царь Леса. Один Волк может в схватке даже победить Медведя. Но все же Медведь намного крупнее Волка, его шерсть грубее, а лапы мощнее. И если Волк еще возьмет эту физическую мощь от Медведя, он станет абсолютно непобедим. И такой волк станет Волкомедведем, Беовульфом.
У Ермака была страшно грубая шерсть как у медведя, очень крупная мощно посаженная голова—вот почему, глядя на него, я сразу вспомнил легенду про Боевульфа, …
Однажды, когда Ермак был еще полугодовалый, он играл с другим щенком овчарки намного крупнее и старше себя. Хозяин щенка оказался кинологом и потому хорошо знал особенности поведения собак разных пород.
—Вот смотри,—вдруг говорит он мне—видишь, чем отличаются хаски от всех остальных пород? Это волк, северный волк, а все остальные—собаки. Хасок никто ни с кем не скрещивал, поэтому они сохранили все повадки волка, а собаки в основном выведены путем скрещивания лис и шакалов, и других зверей (например, чау-чау—результат скрещивания с росомахой). И по сравнению с волками они все просто шавки.
—И что же ты увидел волчьего в его поведении?
—Вот смотри внимательно: видишь, мой все время во время игры старается цапнуть твоего за ногу, за хвост, за морду, а волк всегда бьет только в одно место—в основание черепа. Там находятся очень важные сосуды, идущие к головному мозгу, и если волк мгновенно перегрызает их, собаку спасти не удается —и она умирает в доли секунды.
Смотри, смотри, видишь? Твой вообще не кусает ни за какие другие места, а только рассчитывает момент и слегка прикусывает вот за это место—и кинолог показал именно то место, на которое был нацелен Ермак.
—Вот почему все собаки страшно боятся волков—у них просто нет шансов на выживание при встрече с ними, и этот страх перед волками сидит в них глубже, чем даже страх перед стихией.
—А как же тогда всякие волкодавы, которые якобы могут драться с волками чуть ли не на равных?
—Это придумки глупых баб и сказки для бабья. Ты посмотри, кто написал эти глупости, все эти истории про Волкодавов? Понятно, что не кинологи, ни биологи или охотники на волков. Мы-то хорошо знаем, что волкодавы—это просто собаки, которые не убегают, скуля, обсираясь и воя от страха, и не забиваются в щели при виде волка. Это собаки с нарушенным природным инстинктом. Это все равно, что считать слепого человека, бесстрашно идущего навстречу своей гибели просто из-за того, что он не видит, что идет к краю обрыва, обладающим какой-то смелостью, в отличие от зрячих, которые и не собираются подходить к смертельному обрыву.
И вот эти-то собаки с нарушениями в психике начинают лаять на волка, тем самым привлекая внимание человека с ружьем, и уже человек с ружьем сам справляется с волком. Но никогда ни одна собака, если она только не больна чумкой и не сумасшедшая, не вступит в битву с волком. Потому что Волк легко справится с двадцатью такими вот волкодавами, даже если все эти волкодавы будут вдвое или втрое крупнее Волка. Да, стая собак может победить одного волка—но только при одном условии: он должен быть или при смерти от старости, страшно обессилен, смертельно ранен или что-то другое. Но если крупный сильный волк в полном расцвете—у стаи собак в двадцать-тридцать голов нет шансов, он разорвет их всех, за секунды они все получат от него смертельный удар в основание черепа, и через пару минут он просто вернется в свой лес победителем.
—И даже кавказская овчарка? Или я еще видел шотландских овчарок-волкодавов, среднеазиатских алабаев и других? Неужели волки настолько сильнее?
—Кавказцы, конечно, очень мощные и потому менее трусливые, чем обычные шавки, и они созданы были именно как бойцы—но они сильно уступают волкам в скорости и ловкости, и любой волк легко справляется с кавказцем или даже несколькими—он просто взлетает над его загривком и смыкает челюсти. Кавказцы слишком неповоротливы и тупы.
—Ну а как же мой любимый «Белый Клык» Джека Лондона? Он же описывает драку волка с обычной собакой, пусть даже бойцовской породы, но, как ты говоришь, все равно шавкой.
—Знаю, читал—мне это непонятно. Одно из двух: либо Джек Лондон описывал битву двух волков, либо, наоборот, двух шавок. Не мог дикий волк из дикой природы, взятый щенком и прирученный человеком, настолько потерять свои волчьи инстинкты. Хаски не потеряли их даже через много поколений! Любая битва волка и собаки длится пару секунд —ровно столько, сколько нужно волку взлететь над загривком, если собака очень крупная и выше волка в холке, и сомкнуть челюсти. Я тоже читал «Белый Клык» и помню эти моменты, но сейчас, когда я работаю кинологом, я сам удивлен не меньше тебя.
Слова кинолога глубоко запали тогда мне в сердце, и потом я не раз убеждался в точности всех его слов. Как-то раз, когда Ермаку было уже восемь месяцев, я гулял с ним на футбольном поле рядом с домом и отпустил его с поводка. И тут вдруг случилось страшное: огромный черный пес пулей бросился на него, и они вместе побежали от меня. Подбежал бледный хозяин и объяснил, что у него страшно агрессивный пятилетний кобель немецкой овчарки, и он может запросто загрызть Малыша. Выяснять, зачем же он тогда спускал с поводка такого агрессора уже не было времени, и мы бросились с ним туда, куда убежали собаки.
Пока мы бежали, я представлял, как Малыш лежит разорванный на кусочки, весь в крови, а еще я думал о том, почему взрослый кобель напал на щенка. Ведь у собак есть тоже свои правила: кобель не нападает на суку, и взрослая собака никогда не нападает на щенков. Каково же было наше изумление, когда мы увидели следующую картину: на земле на спине с поджатым хвостом лежал пятилетний кобель-немец, порвавший не одного бойца в свирепых схватках, скуля и обсираясь от страха, а над ним стоял страшно грозный Малыш с вздыбленной шерстью и рычал по-волчьи! Особенно поражен был хозяин кобеля: он видел своего пса в таком положении впервые. Надо ли говорить о том, что овчарка была и намного крупнее, и сильнее, и старше, и выше Малыша в холке?
(Как я узнал уже намного позже, крупная немецкая овчарка весит около 40 кг, в то время как Ермак весил около 20 в зрелом возрасте. А в 8 месяцев он весил втрое меньше немецкой овчарки!)
Другой случай произошел вскоре после этого: все знают, что по молодости кобели хаски все время убегают, и мы тоже намучались с Малышом. Вплоть до того, что у нас стоял выбор: либо мучить его, гуляя с ним только на поводке, или все время нервничать, куда он мог убежать, бегая за ним по всему лесу или по поселку. Короче, однажды вечером его вывели на прогулку, и он убежал. Несколько часов мы даже не знали, куда он мог деться, и мы все ходили кто по лесу, кто по поселку, пытаясь хоть как-то догадаться, куда же мог убежать Малыш.
На краю поселка была огромная стройплощадка, на которой возводили целый квартал новых элитных жилых домов, и оттуда доносился страшный лай. Я бросился туда, потому что сердцем почувствовал, что именно там, в этой своре обезумевших от ярости собак, мог находиться он. Мое сердце не подвело меня: когда я перелез через забор, я увидел, как множество бездомных собак, которых подкармливали на стройке, чтобы они ее охраняли, все собрались вокруг Малыша, а он стоял посреди них со вздыбленной шерстью и рычал на них. Ни одна шавка не смела подойти к нему на расстояние броска—они все соблюдали большую дистанцию в несколько метров, а лаяли лишь те, кто отбежали вообще на десятки метров и оттуда тявкали, трясясь и обсираясь от страха. Некоторые собаки были очень даже большие и сильные, намного больше Ермака, но даже они не осмеливались подойти к Малышу поближе. Картина была просто невероятная!
Я подозвал его, и он сразу подбежал ко мне, я одел на него поводок, и мы с гордым видом удалились. Собаки вдруг разом замолчали, и лай возобновился лишь вдогонку, когда мы успели уйти от них на почтительное расстояние.
Еще один случай произошел с шотландской овчаркой, страшным Волкодавом по описанию всяких писательниц-фантазерок. Огромный трехцветный с курчавой шерстью кобель был крупнее Ермака вдвое. Каждый раз, завидев его, я хватал Ермака на поводок и махал хозяйке шотландца рукой, чтобы та шла другой дорогой. Мы дружили, и та всегда приветливо махала головой в ответ, брала своего кобеля тоже на поводок, и уходила из поля зрения. Но однажды в лесу произошла нежданная встреча: Ермак встретился с шотландцем нос к носу. Шерсть у обоих вздыбилась, но клыки не ощерились. Они прошли мимо друг друга напряженные как струна и готовые в любую секунду броситься друг на друга—но Ермак подошел ко мне, а шотландец—к своей хозяйке. И как только хозяйка взяла своего питомца на поводок, он сразу начал лаять. Что??!!!! Лаять на Хозяина Леса?? На Самого???
Одним прыжком Ермак оказался возле шотландца и навис над его загривком. Побледневшая хозяйка не знала что делать, и я на бегу крикнул ей: «Хватайте Ермака за ошейник и оттащите его, Вас он не цапнет!» Понятно, что больше всех был напуган сам шотландец, тявкнувший на Волка, я также боялся, что Ермак в мгновение убьет прекрасного породистого пса, и мне придется отвечать за это. Ну и, наконец, сама хозяйка тоже испугалась, вообще не понимая, что происходит. Я успел подбежать к Ермаку и забрать его из рук женщины, чтобы оттащить его, и тот снова превратился из свирепого беспощадного убийцы в мою любимую плюшевую игрушку.
С тех пор при каждой встрече шотландец при виде Ермака опускал голову и поджимал хвост, даже если он чувствовал себя в безопасности на поводке у хозяйки, и уже больше никогда не делал попыток гавкнуть на Волка.
Как пишут в фильмах, никто никогда не пострадал от него, ни разу его челюсти не сомкнулись за загривком, хотя страшные драки все же произошли пару раз на наших глазах. Уже здесь, в Варне, на Ермака напал какой-то очень крупный бойцовский пес бульдожьей породы (по весу вдвое превосходивший его), который, как мне объяснила хозяйка, почему-то страшно не любил хасок, именно хасок. И каждый раз нападал на них. В этот раз с тем бойцом гуляла не сама молодая хозяйка, а ее пожилая мама, и когда кобель увидел нас с Ермаком, он так кинулся на нас, что сорвался у нее из рук с поводка и вцепился в Ермака мертвой хваткой. Он сразу бросился ему в горло, и если бы не густая шерсть, Ермак уже, наверное, хрипел бы в агонии с перегрызенным горлом. Все произошло настолько быстро, что я даже растерялся. Единственное, что я успел сделать—отпустил Малыша с поводка, чтобы не мешать ему самому спасать свою жизнь. А совать руки в пасть чужому разъяренному псу, пытаясь разжать его челюсти, было полным безумием.
За считанные секунды Ермак порвал брыдлы кобеля и, рыча по-волчьи, старался освободиться от мертвой хватки. Кровищи было просто невероятно—но там не было ни капли крови Малыша, зато вся пасть его противника превратилась просто в кровавое месиво. Подбежавшая хозяйка объяснила, что сам кобель не сможет разжать челюсти, поэтому надо взять железную палку, которую они всегда носили с собой, засунуть ее в пасть, и раздвинуть челюсти. Она предложила это сделать мне, и с огромным трудом, боясь повредить его зубы, мне все же удалось чуть-чуть разжать челюсти и высвободить шерсть, хотя здоровый клок Малыша все же остался в его окровавленной пасти.
Ермак был мокрый от его соплей и слюней, весь в крови и с выдранным клоком—но он не бросился на него в ответ, а отбежал в сторону и наблюдал за тем, как я помогал хозяйке одевать на кобеля двойной строгий ошейник с толстой металлической цепью. Не Малыш начал этот бой, он ни на секунду не потерял самообладания и не представлял собой опасности ни для кого, в отличие от другого пса, который так сильно не любил хасок.
Были и другие случаи, когда волчья порода Ермака проявлялась, много раз он легко взлетал над загривком другого кобеля, более мощного и крупного—и каждый раз его челюсти смыкались на расстоянии от жизненно важных сосудов, и ни разу из-за него не пострадала ни одна собака.
Хотя, впрочем... Однажды, действительно, на лай какой-то шавки Ермак опустил голову и поджал хвост - для торжества бабских фантазий о волках... Это случилось за три дня до его смерти, когда он уже почти не стоял на ногах, и я вынес его на руках на улицу и с трудом поддерживал его в вертикальном положении... И я понял тогда, что моего Ермака уже нет больше... Наверняка, если бы свора кавказцев напала бы тогда на него, им бы действительно удалось разорвать его в клочья. Ему было так тяжело, что он уже не мог больше издать своего грозного рычания.
Малыш, мы помним и любим тебя—и ты всегда будешь жить в нашем сердце.