Чем больше я узнаю людей,
тем больше начинаю любить собак
Дени Дидро
Большинство собачников абсолютно сумасшедшие. Это абсолютно всем известный непреложный факт. Такими они кажутся всем «нормальным» людям, у которых никогда не было и не будет собак.
Я тоже всегда очень любил собак, как говорится, на расстоянии, но не держал их, и мне никогда не были понятны собачники, посвящающие своим питомцам все свое свободное время, чувства, разделяющие с ними трапезу, и т.д. И когда мне рассказывали о том, сколько денег, времени или заботы было вбухано в четвероногого друга, я каждый раз мысленно крутил пальем у виска и думал о том, что лучше бы все то же самое было отдано людям! Как говорится: «Все лучшее—детям!».
Я всегда утверждал: «Собака—это же антисанитария, это же аллергены, источник заразы, держать собаку в городских условиях—преступление для обоих, для хозяев и их питомцев». Потому что я никогда не варился в этом котле чувств и не примерял на себя шкуру собачника. И уж я-то точно никогда не стану, подобно разным слюнтяям, долбанным сумасшедшим собачником!
Помню, когда я уже стал самым что ни на есть настоящим долбанным сумасшедшим собачником, то есть у меня уже появилась моя Звездочка, на прогулке мы часто встречались с Натальей и ее Тимоней—огромным псом породы батхедов. Тимоня был очень старым, и когда он уже не мог самостоятельно выходить на прогулку, Наталья ухаживала за ним еще несколько месяцев. Ее рассказы абсолютно не трогали меня и оставляли равнодушным: она рассказывала, что убирала за полуразвалившимися псом все его выделения, кормила его с рук, обмывала его и даже спала с разлагающимся вонючим собачьим полутрупом в своей постели. Я мысленно продолжал крутить пальцем у виска и думал, что уж эта-то участь точно меня минует, и уж от меня-то вы точно ничего подобного не дождетесь.
Знал бы я, что ровно через 10 лет я буду делать все то же самое, что я буду целовать морду умирающего Ермака и орать на него, чтобы он кончал тут мотать всем нервы, потому что нам нужно идти гулять с ним вдоль моря, а он тут, видишь ли, разлегся и не может встать! Что я буду обрабатывать все его ранки и знать их все наизусть, что мы будем часами заниматься умирающим Малышом! Что я буду на руках выносить полупарализованного пса с 6-го этажа и заносить его обратно без лифта, прижимая его к себе и слушая каждое биение его сердца как самое драгоценное сокровище на Земле и не ощущая никакой тяжести, словно я нес не 20-ти килограммовое тельце друга, а 20-граммовую игрушку! Знал бы я тогда, когда Наталья сквозь слезы рассказывала о состоянии Тимони, к которому у меня не было никаких чувств, что я точно так же буду бросаться в поисках любых средств, которые могли бы облегчить страдания Ермака, ко всем людям и просить их о помощи. И большинство из тех, к кому я обратился за помощью, не остались равнодушными к Ермаку, и, не сговариваясь, давали нам деньги, советы, связи, поддержку —все, что было нам тогда так необходимо и в чем мы сами очень нуждались.
Только один человек поразил меня тогда: Григорий. Он был самым богатым из всех, к кому я обратился за помощью. Григорий был хозяином Майкла, огромного беспородного пса, которого болгары ему выдали за очень породистого, и с этим Майклом Ермак когда-то очень дружил. По рассказам Григория, у него была довольно дорогая недвижимость на Манхэттене, и здесь, в Варне он тоже построил не один дом. Он единственный сказал, что не даст нам на лечение ни цента—и мы сразу прекратили с ним всякое общение. А при встречах проходили не здороваясь и не отвечая ему на его приветствия. Ублюдков не замечаем!
Другой человек поразил нас с противоположной стороны. Елена примчалась к нам и велела бороться за Малыша до конца, пока остается хоть какая-то надежда. Мы были настолько подавлены морально, когда Малыша вдруг парализовало, что нас самих чуть не хватил паралич—и ее моральная поддержка очень помогла нам тогда…
Одним словом, сумасшествие приходит тогда, когда на человека вдруг обрушивается огромная Любовь, у которой есть глаза, нос и уши, которая скулит и требует гулять, которая может перегрызть самые нужные провода и которая охотится за твоими носками… И вдруг оказывается, что обычный нормальный человек с устоявшимися понятиями и моральными принципами, спокойно проживший более полувека, т.е. почти половину своей разумной жизни—вдруг оказывается, что человек просто неготов принять всю эту Вселенскую Любовь в сердце и жить теперь по новым правилам. Потому что его сердце просто не может вместить в себя тот огромный объем Любви, заключенный в этом крошеном комочке.
Теперь вся жизнь этого человека будет зависеть от этой Любви, и теперь Любовь будет требовать от него времени и сил, денег и всех других ресурсов, которые до того человек привык расходовать на себя и своих близких. Эта Любовь будет постепенно поглощать человека, всасывая его в себя и превращая его в живое существо—тонкочувствующего и мыслящего, и любовь к собаке перерастет в любовь ко всем живым существам во Вселенной.
Именно так и становятся долбанными сумасшедшими собачниками. И что изменилось в моих взглядах на жизнь? Да ровным счетом ничего: я до сих пор продолжаю утверждать, что собаки—это антисанитария, что они—источник аллергенов, шерсти и эпителия, и все такое прочее. Когда я умирал от последней 4й стадии рака легких несколько лет назад, мы сделали мне анализ на те вещества, которые вызывают во мне аллергическую реакцию и которые могли повлиять на развитие рака, и оказалось, что основным аллергеном для меня как раз является шерсть Ермака—ни шерсть Ирмы, ни какие-либо другие вещества. А именно шерсть Ермака, в которого я так любил зарываться и с которым мог спать, прижавшись к нему, по нескольку часов.
Что делают в таких случаях нормальные люди? Ну конечно же—избавляются от источника аллергии, грязи и пыли. Ведь помимо шерсти, от собак сыплется во все стороны их эпителий—ведь они нестерильны и т.д. Избавляются любым способом—усыпляют, отдают в хорошие руки, выбрасывают на улицу. Одним словом, следуют доводам Разума.
А что делают сумасшедшие долбанные собачники, сердце которых пронзено Любовью? Все с точностью до наоборот—поэтому они и сумасшедшие! Да чхать я хотел на результаты анализов, и мне абсолютно пофиг, что у меня чешутся глаза и першит в горле, усиливаются приступы астмы и удушья, и что все это могло повлиять и на развитие рака легких. Моя Любовь могла запросто убить меня. Потому что познавший Любовь обрел Мудрость.
И знаете что? Я рад, что превратился в сумасшедшего собачника, я счастлив, что могу теперь разговаривать с другими точно такими же сумасшедшими собачниками на их непонятном другим языке, что я испытал все то же самое, о чем рассказывала мне Наталья про своего Тимоню, и я буду и дальше гордо называть себя сумасшедшим собачником, хоть тельце моей Любви заболело и, после недолгих страданий, умерло, и сердечко перестало биться. Мокрый нос моей Любви перестал тыкаться в меня, она перестала сыпать кругом шерстью, и эта Любовь больше не наблюдает за мной своими карими глазками.
Малыш, мы помним и любим тебя—и ты всегда будешь жить в нашем сердце.