2015
— Зачем ты это делаешь?
— Знаешь, у меня есть мечта. Хочу, чтобы детям были рады, а детдома опустели, — она замолчала. Через минуту продолжила:
— Под ногами не валялись презервативы и окурки, на улицах не пахло мочой, и бомжи не сидели на автобусных остановках. Прохожие — улыбались чаще. Вагоны стали веселыми, с цитатами из книг, картинами, как сейчас иногда в метро. На асфальте не рекламировали дурь. И не нужно было вечерами в одиночестве снимать журнал "Флирт" с машин, а днем ругаться с теми, кто раздает рекламу проституток.
— Хочу, чтобы людям было не все равно. Отравляют жизнь немногие, большинство — видят и "не замечают". Оставшиеся тащат на себе эту страну, вопреки нападкам первых и равнодушию остальных.
Ветер принес капли воды.
— Хочу, чтобы подростки не спешили в постель, и взрослые — со случайными. Доверие не называли наивностью, презрительно усмехаясь, а стало оно оправданным.
— Хочу, чтобы дети узнавали, что такое наркотики, не теряя друга на заплеванном бетоне, а за партой — из документальных фильмов и рассказа тех, кто может объяснить все их языком. И решали не пробовать, не потому что нельзя или закон запрещает, — снова молчание. Слышен плеск капель и шум разговоров вокруг.
— Чтобы блоги о разводах стали почти историей, и не тянулся шлейф комментариев о том, как после измены жить и как верить.
— Что до психушек и тюрем, пусть останется по одной, в качестве музея пыток.
— Бабушки не...
2014
Понедельник катился, тяжело скрипя. Утро пахло дождем и червями. И люди шарахались от брызг, летящих из-под колес автомобилей. Липкий осадок, серый, как город в тот день, ощущался почти физически, — состояние, ставшее привычным для Сергея Образцова. Мантра: "Это нормально. Все так делают. Лишь раз живем," — помогала, заглушая другие мысли.
В офисе Сергея не ждали, он уважительно "приболел". Дома будет темно и спокойно — раздражители в школе и на работе.
Главное — по мере заполнения вагона не поднимать глаза на повисшую на поручне девицу, переминающуюся с ноги на ногу. Надела, дура, шпильки. И еще — прямо перед лицом — чьи-то руки в морщинах и кольцах.
Чуть не проспав остановку и не опрокинув тетку с пакетами, расталкивая входящих с соответствующими выражениями на мордах, он практически вывалился на станцию "Курская". На автомате перешел на Кольцо, затем оказался в вестибюле "Кольцевая/Чкаловская" и, наконец, на воздухе.
Странные люди, которые обычно здесь толпятся, как всегда, кричали: "Доброе утро!" Стоп, но ведь сейчас не воскресенье? Надо отметить, что сегодня странные люди не ограничились акцией у выхода. Сегодня они были повсюду. Они улыбались. "Понедельник. Небо серое. В дурдоме день открытых дверей?" — сообразил Образцов.
Повсюду, откуда ни возьмись, покачивались цветы и деревца. Пахло травой, а не... в рифму. Сергей доплелся до остановки двадцатого трамвая и, к удивлению, смог присесть на скамью. Завсегдатаев не было.
Сергей закурил. Окружающие его странные улыбчивые и, как выяснилось, болтливые люди посмотрели недоуменно и отошли подальше. Скамейка осталась пуста. Лысый дядька произнес: "Здесь же дети, какой пример вы им подаете?" и подмигнул. Образцов, который уже приготовился нападать, в изумленном смущении потушил сигарету и собирался выбросить под ноги, но спохватился и почему-то отыскал урну, почти пустую, новенькую и на удивление не дымящую.
В трамвай заходили через три двери. Образцов с недоумением взирал на послушно прикладывающих карточки пассажиров при совершенном отсутствии турникетов и кондуктора. На Образцовский проездной автомат наругался, и улыбчивая девушка в красном платье протянула свою карточку с надписью Р-2025.
Вокруг шуршали голоса. Многие вполголоса переговаривались. Многие — читали, смотрели кино, смотрели в окно, музыку слушали. Сергей разглядывал в лица. Странные лица. Добрые но не наивные. Веселые и без тени глумливости или глупости. Чему в таком количестве радоваться утром в серый понедельник? На второй остановке трамвай почти опустел. Образцов заметил, как люди скрылись тут же, за оградой. Девица в красном осталась.
— А давайте сходим куда-нибудь, посидим. Вы какое пиво предпочитаете? — обратился к ней Сергей.
— Нет, благодарю, — улыбнулась девушка, но было что-то во взгляде...
— А это почему же? — не сдавался Образцов, продолжая недвусмысленно глазеть на спутницу
— Я замужем, — опять улыбнулась она.
— Ну, это его проблема, — облегченно вздохнул Сергей.
Она задумалась.
— Его?.. Нет, это ваша проблема.
Тут задумался Образцов.
— Да, действительно, — вдруг признал он. Оба рассмеялись. — Да ведь и я женат, — произнес он неожиданно сам для себя.
— Вот видите, как удачно, — опять заулыбалась она.
— Да. А я что хотел спросить — что здесь происходит? Я будто по другому городу еду, и меня это, признаться, начинает тревожить. Куда подевались обертки и окурки с асфальта? Где запах у метро? Почему люди какие-то подозрительно довольные почти все? И лица другие у них... с надеждой, что ли...
— Не знаю, что вас удивляет, — она пожала плечами, — и какой еще запах? Окурки — понятно, в урне.
— Какой — известно, какой! Бродяги где?! Почему турникетов нет в трамвае? Вчера же были! Откуда у метро цветы и даже деревья? И эти незнакомые дома! Голова кругом идет. Это флэшмоб? Скрытая камера? Сюда едет ревизор? — улыбнулся вымученно.
— Это реальность. Действительность, — произнесла задумчиво.
— Какие чудные детские рисунки, — он взглянул на потолок, спинки сидений, на пол.
— Да, замечательные! Вас как зовут?
— Сергей.
— Очень приятно. Милана.
— Пр... приятно
Он опять сник. В голове началась паника. "Нужно заткнуться. Если продолжать в том же роде, отправят в дурку". В дурку не хотелось. Сосед только недавно там побывал с легкой руки племянницы. Квартира удачно досталась ей. Ему — могила с номером вместо фамилии. Но номер — это потом. Сначала — лекарства, от которых все дрожит и крышу уносит, даже если и была прибита крепко. Смирительная рубашка, или просто, по-дружески прикрутят к койке. А всего лучше операция на мозге или электрошок, чтобы уж наверняка.
Сошел, не доехав, сразу за Яузой.
Побежал, разглядывая то чистый асфальт, то новые яркие дома, то цветы, которые теперь не только у церкви, а повсюду, в подвесных вазах, вдоль тротуара или на балконах. Знакомым маршрутом добежал до «Марксистской». На площади фонтан. Много улыбок, и люди опять немного другие. А обычного контингента нет и в помине, как и обычного мусора. Опомнился. Набрал жену — абонент не абонент. Мать — гудки. Близких друзей — кто вне зоны, кто заблокирован. Не звонить же коллегам.
Зашел в продуктовый за успокоительным.
— Будьте добры, пиво не могу найти, — обратился к продавщице.
— В специализированном магазине. Ближайший у метро «Перово».
— В смысле? — моргнул два раза.
— Да не берут его здесь практически, вот мы и не продаем больше.
— Шутите? Я ж намедни у вас покупал, ну, не прямо у вас, полная такая, с родинкой на лице...
— Извините, не знаю, о ком речь, — развела руками девушка.
— Ладно, тогда, пожалуйста, ноль пять, кефир, любой.
Машинально проверил срок годности. До двадцать восьмого июля 2025.
— Здесь ачепяточка, — показал.
— ?
— Ну, две тысячи двадцать пять, — усмехнулся.
— А что не так?
— Да год же!
— Я не понимаю...
— Ну как, сейчас четырнадцатый ведь, а тут — сами видите...
Брови продавщицы поползли вверх.
— Вы ошибаетесь. Сегодня шестнадцатое июля две тысячи двадцать пятого года. Вот! — она показала дату в телефоне.
— Чокнутая какая-то! — бросил Образцов и вышел, хлопнув дверью.
Обратился к прохожему:
— Извините, вы не подскажете, какой сейчас год?
— Двадцать пятый, шестнадцатое июля.
— Почему двадцать пятый? — набросился Образцов, чувствуя, как начинает закипать голова.
— Так уж получилось, — улыбнулся прохожий и прошел. Но вскоре обернулся, хотел спросить, не нужна ли помощь.
Сергей прирос к асфальту и облокотился о стену дома.
— А, вот вы где! — появилась Милана. Она тяжело дышала. — Вам плохо?
Сергей обрадовался.
— Да не то чтобы... вы бежали что ли за мной? — поинтересовался, открывая кефир.
— Да, просто... — она запнулась.
— Не утруждайте себя объяснениями, — улыбнулся Сергей.
— Это не то, что вы подумали.
— А вы тут, в двадцать пятом, и мысли уже читаете?
— Есть немного, — она улыбнулась.
— Какой сегодня день недели? — спросил.
— Воскресенье.
— Воскресенье. Шестнадцатое июля две тысячи двадцать пятого года, — повторил он для себя. — Ладно, расскажите, как вы тут живете, и можно на «ты».
— ?
— В двадцать пятом своем, где же еще!
— А ты из какого года? — спросила обычно, будто: "Который час?".
— Я из четырнадцатого, и тоже из шестнадцатого июля. У меня здесь что-то вроде экскурсии, — усмехнулся.
"Да тут все, по ходу, ку-ку, так что выделяться не буду", — подумал.
— Шестнадцатого июля, — повторила задумчиво, — хорошо, что ты здесь. Не ходи пока домой, — в ее глазах мелькнула тревога.
Небеса треснули, и постепенно стало выливаться солнце. Заплясало на стеклах, подкрасило стены. Сергей удивлялся новой архитектуре, более уютной, смешной, иногда утонченной; обтекаемым как капли машинам, помытым и сверкающим; чистым бесплатным туалетам, улыбающимся и совсем не страшным полицейским в красивой форме. Но больше всего он удивлялся прохожим, и вдруг ощутил странную радость от того, что окружающим, как видно, хорошо. Кто-то спешит, улыбаясь и поглядывая на часы в предвкушении, кто-то оживленно болтает по телефону, кто-то обнимает того, кто дорог...
Они подошли к газетному киоску.
— Смотри, — сказала Милана.
И он смотрел.
"Новости: За последний месяц уровень наркомании снизился с 0,5% до 0,4% населения России. Уровень преступности — с 1,5 % до 1,3%. Мы продолжаем проводить профилактические мероприятия в школах, институтах и где только можно. Распространено более тридцати миллионов просветительских материалов о правах человека и о вреде наркотиков. Спасибо, что выбираете нас! Подробнее на странице три. Новости культуры...
— Что значит, выбираете нас? — поинтересовался Сергей, сохраняя здравый скепсис.
— Да это про налоги. У нас ведь каждый сам выбирает, на что идут конкретно его платежи — на решение проблемы наркотиков или преступности, на медицину, образование и так далее. Просто на сайте распределяешь, какой процент куда. Конечно, двадцать процентов идут, куда государство сочтет нужным — зато остальные — на твой выбор. Есть интересная статья — поддержка людей искусства. И отчеты можно посмотреть — куда деньги были потрачены. Так и платишь их с удовольствием. Что за ухмылка? Не веришь? — улыбнулась Милана.
— А ты-то сама в это веришь? В проценты эти смехотворные, в то, что светлое будущее наступило. Налоги да с удовольствием? Наивная ты еще, и смешная.
— Конечно, не верю. Я вижу. А кто не наивный? Кто считает всех такими же, как он сам, отлынивает от работы при удобном случае, подводит друзей, предает жену, пьет в ночь с пятницы на воскресенье, смотрит "Дом два" и так же ругается и, конечно, не платит налоги? Тот самый умный, да? А поди ты к чёрту!
Она развернулась и пошла прочь.
Сергей постоял с минуту. Голова шла кругом. Побежал следом.
— А бомжи куда делись? Перестреляли?
Она обернулась.
— Предложили заняться уборкой улиц в обмен на еду, мытье и ночлег. А то сидят в загаженном сквере, среди окурков и бутылок, еще и денег просят, тьфу! Инвалидам тоже занятие нашлось. А добрым гражданам объяснили, что, подавая милостыню этим оборванным пьянчугам, они только поощряют их оставаться в таком состоянии, ведь именно за это им и бросают монетки. Ну, и многие от простой работы и и смены обстановки в себя пришли. Стали возвращаться в нормальную жизнь.
Они снова побрели вместе. У ее парадной остановились.
— Ты что, тоже здесь живешь? — удивился Сергей. — Ни разу не видел.
— Я переехала позже.
Они поднялись на пятый этаж. Милана открыла дверь сорок восьмой квартиры. Восьмерка больше не держалась на честном слове, как одиннадцать лет назад. Слегка подтолкнула Сергея, чтобы зашел.
— Я дома, и у нас гость! — крикнула в глубину.
Из недр коридора показался мужчина лет тридцати на вид. Сергей почти упал, к счастью, на мягкое бесформенное кресло. А чего он ждал? Милана подбежала к мужу и что-то выразительно зашептала.
Сергей не помнил, как ему принесли воды, как проводили в комнату и усадили на диван, как скрылась в кухне Милана, хлопоча о чае и угощении, и он остался наедине с собой... одиннадцать лет спустя.
— Какой я, ты помнишь. Расскажи, какой ты, и что за жизнь здесь теперь, — собравшись с мыслями, произнес, наконец, Образцов-младший.
Тот лучезарно рассмеялся.
"Что они все хохочут! Оборжаться вообще, да уж!" — подумал наш Сергей.
— Я как ты, только наоборот, — продолжал улыбаться другой.
— Объяснись!
— Мне не плевать на людей.
— А мне плевать, да? То есть — а что мне до них? Что они мне сделали, чтобы я о них думал? Друзья — да, родные там, а незнакомые или какие-то (нехорошее слово) коллеги — да пропади они совсем!
— Я же говорю, — он опять улыбнулся. — Дальше, если я пью, значит — за Новый год, и то не факт, что за каждый.
— Это она тебе запрещает, да? Ханжа проклятущая, даром что красивая.
— Это я, дружок, не хочу валяться пьяной скотиной под столом, когда все веселятся, — снова смех. — Ты даже представить себе не можешь, насколько бывает весело без поглощения ядка.
Наш Сергей изумился. "Это не могу быть я," — подумал.
— Что еще тебе сказать... а, хорошо, что ты сидишь, а то я продолжаю восхищаться женой, как и десять лет назад, и не сплю с другими. И это в сто раз лучше. А ты — идиот!
— Вот уж никогда не поверю, — усмехнулся Сергей. — Да и вообще — если жена не знает, то все довольны. А если ты не дурак, она и не узнает. Зато у тебя жизнь полна приключений и романтики. Будет, что вспомнить на старости.
— Ага, как ты предавал, как лгал, как тебя раздражала жена, ведь нужно же самому себя в своих глазах оправдать, а для этого как нельзя подходят недостатки и преувеличенные обиды. Только сам ты, находя плохое, уже не понимаешь, что причина-то в тебе. Будет, что вспомнить — как любовь превращалась в боль и ненависть. Как твои дети выросли без тебя. И среди этого траура несколько ярких мазков случайных романов.
— Ты преувеличиваешь! Все не так! — возмутился наш Образцов.
— Ты просто не пробовал иначе — тебе не с чем сравнивать, — улыбнулся Образцов второй.
— Ладно, проехали. Что еще?
— Еще... да что тебе говорить, — бесполезно, — махнул рукой второй.
— Значит, я стану таким вот святошей, да? Тьфу! Скука какая! А что случится-то? Почему вдруг меня так перекосило? Сундук на голову упал?
Наш Сергей сидел перед собой и не узнавал в этом самодовольном типе, выглядящем, кстати, лучше и чуть ли не моложе, себя. Тот загадочно улыбался и молчал.
— Не куришь, поди? — спросил наш.
— Да так, как говорят, "КЧД" — "Кто что даст", — улыбнулся опять. — Одну-две сигареты в месяц, за компанию.
— Ясно. А сам чем занимаешься?
— Лагерями.
— Строгого режима?
— Детскими, летними, — рассмеялся.
— Кто бы мог подумать... Так а что произошло-то?
— Да осточертела эта жизнь. Девки, пьянки, работа только ради денег — занимаешься не пойми чем. Никакого удовлетворения, гордости, и на свою похмельную рожу уже смотреть не можешь... Тогда я очень захотел измениться. Просто вот захотел другого себя и жизнь другую. И встретил Милану, девушку из мира, где живут мечты, где хочется, чтобы прохожие улыбались. Где не хамишь в ответ и не расстраиваешься. Где есть место доверию и работе до поздней ночи, просто чтобы кому-то стало лучше. Где можно остановиться, чтобы спросить, не нужна ли человеку помощь. Где можно просто улыбаться незнакомым людям, не вызывая подозрения. Где можно вдруг подарить старушке из очереди конфеты, для хорошего настроения. Или выйти на субботник и обнаружить, что вас много. И я влюбился в мечту Миланы о другом мире. А другой мир ведь начинается с тебя. С твоего весеннего настроения и желания подарить его тем, кого видишь. С твоего несогласия закрывать глаза на то, что видишь, чтобы с этим ничего не делать.
...Летели годы, и жизнь менялась и вокруг меня. То вдруг додумались перестать каждой газетой вопить о том, кого как убили, сколько самолетов упало и сколько маньяков есть в наличии. Люди вздохнули свободнее. Убрали «Дом два» эту «замечательную» передачу о том, как нужно разговаривать с теми, с кем живешь и с кем спишь. Психиатрические заведения реформировали, ты бы их сейчас не узнал. Да и нет там почти никого — очень многие в себя пришли после обычного медицинского лечения, при нормальном уходе и человеческом отношении, без психотропных средств. В тюрьмах теперь люди тоже становятся лучше, причем их там не держат как скотов, не наказывают и они не издеваются друг над другом... вот не поверишь!
Школу теперь вспоминают как хорошее время... профессию выбирают с умом... читать любят. Вообще, начался расцвет искусства, а за ним грядет и расцвет цивилизации, ведь люди искусства создают будущее, в которое хочется попасть. Честность вернулась. Оказалось, что люди могут меняться к лучшему — в огромных масштабах. Видел, сколько иностранцев? Приезжают посмотреть, как и почему на Руси жить стало хорошо, — он подмигнул ошарашенному Сергею.
— Не, ну я, конечно, только за, если у вас тут такая прямо сказка... Но ведь скучно же, когда все хорошо!
— У тебя зато весело! Украина, аварии в метро, детство в детдомах... — обхохочешься!
— Осторожно, двери закрываются, следующая станция "Бауманская".
Сергей выскочил из вагона, расталкивая пассажиров с соответствующими выражениями на мордах, на автомате перешел на кольцевую, вышел в вестибюль "Курская/Чкаловская"и оказался на воздухе.
Привычные скучающие или озабоченные физиономии плыли мимо, иногда лишь попадались заинтересованные и даже улыбающиеся — "В этот серый понедельник", — подумал Сергей. Закрыв нос платком, прошел мимо туалетов по залитому чем-то и украшенному окурками асфальту и встал подальше от остановки. Завсегдатаи были. Проехал на двадцатом трамвае, вышел. По пути заглянул в магазин. Купил пиво и сигареты. Поругался с продавщицей из-за куска гуся — просил взвесить на сто рублей, а вышло на сто сорок. И деньги ведь были, но из вредности не стал брать. Уже подходя к дому, немного оттаял, ведь дома будет тихо, а если занавесить красные шторы, еще и темно. Раздражители в школе и на работе. Занавесил шторы, плюхнулся на диван. "Наконец эта убрала свои кофты с дверцы шкафа, — подумал. — И крема на полке не валяются, хорошо". Проспал он полдня. Поплелся на кухню ставить чайник.
"Иди к своим бабам. Завтрак на плите" — прочел на столе записку, написанную ее невозможным почерком. Вбежал в комнату, в детскую, раскрыл все шкафы — пустые вешалки, несколько бирок и пыль в углу. Розовый носок с Чебурашкой под столом.
Детали конструктора — под кроватью.
"И катись! Просто характерами не сошлись. Сначала, правда, сходились". Перед глазами струились картинки. Отпуска ждали через месяц. Поехать к морю. Подумывал даже завязать с левыми. Начать заново. Не дожили до дня Рождения дочки. Хотели сделать сюрприз — отвезти в Аквапарк. Сделали сюрприз... Ладно, так живут миллионы. Обычная картина. Только не утешает.
Потом он долго умолял ее вернуться. Караулил с работы. Дарил цветы. Тосковал вечерами по детскому смеху. По подгоревшим котлетам и одежде на дверце шкафа. "Прости, но не смогу тебе больше верить. Оставь цветы другим" — сказала она.
2015.
Он брел мимо фонтана "Похищение Европы" у Киевского вокзала. Присел на краешек. Фонтан притягивал к себе парочки и веселых людей. Еще были ребята в одинаковых футболках, раздавали какие-то брошюры. Взял одну почитать — о вреде наркотиков. Ярко, доходчиво. Засмотрелся на девушку с распущенными русыми волосами. Она болтала с прохожими, просила поставить подпись — обещание жить без наркотиков — на листе ватмана. Сергей подошел, расписался.
— И много платят? — спросил.
— Много! Не поверишь, платят не умершими сыновьями, нераспавшимися браками, детьми с папами и мамами и веселыми прохожими, — улыбнулась она.
Он уже собрался, по привычке, съязвить, но что-то его остановило. Вдруг представил свой ответ, наполненный скепсисом, и как она отходит, презрительно усмехнувшись, или расстроенная, что хуже. И ему вдруг захотелось поверить ее словам. Что эти усилия, капля в море, не напрасны.
— О, а можно вам помочь? — улыбнулся.
Ему вручили футболку, пачку брошюр. В эти два часа, впервые за долгое время, ему было весело без рюмки, комедии и анекдотов. Ребята разошлись. Небо стало оранжево-розовым. Душный вечер слегка освежал фонтан. Они сидели возле.
— Зачем ты это делаешь? — спросил он.
— Знаешь, у меня есть мечта...
Наталия Виноградова. Москва 2014.