Перун и Ева

      

Перун над равниной вознесся,
скользила внизу Его тень,
и видел страну Он колосьев,
державу мехов, деревень.
Он знал, что Его там низринут
в пучину вод с Угорских гор
и византийскую воспримут
веру в апостольский хор.
Он видел и плакал, не скрою,
«когда вся деревня вскачь,
пахала одною сохою
на паре заезженных кляч».
Леса, болота и березы,
как белые кости торчат,
озера блестят будто слезы,
и реки о чем-то молчат.
Ни звуков внизу и ни дыма,
ни стойбища нет, ни следов,
безлюдно пространство до Крыма,
лишь там евеянок нашел.

Они на песке загорали,
катился на берег прибой,
где каплями меда лежали
потомки Сестрицы родной.
Перун титаниду заметил,
лежащей на длинной косе.
«Я рад, наконец, тебя встретил», –
представился в полной красе:
крылатый, могучий, стоглазый,
сто дланей к Сестрице простер.
«Ждала, узнал`а тебя сразу, –
и бросилась в пальцев костер. –
Мне мать о тебе говорила,
ты вынянчил божий народ,
но жизнь без грудастых немила,
поправлю евейками род.
Пойдем же скорее в пещеру
дать крыльям и мышцам покой».
«Живешь ты одна?» – «С Полифемом1
сошлась, надоело одной.
Не скажешь, что гож, одноглазый,
но воду не пить мне с лица,
разводит он коз, каннибалит,
но дети имеют отца.
Кует он Зевесу перуны,
за что в привилегии мы –
владеем Эвксином2 и Крымом,
где не бывает зимы.
Верзилу ты знал мово Коя3,
на Зевса он руку поднял,
(с тех пор я не знала покоя),
ты сам его в Тартар загнал.
Киклопа потом приютила,
ты будь с ним поласковей, Бор,
отвергла его Галатея1,
так хахаля камнем растер».

Вот Ева в пещеру заходит
и в ужасе дико кричит –
сожителя мертвым находит,
перун в его горле торчит.
Киклопу отмстил Аполлон
за сына, а был тот целитель2
к несчастью, смертельный перун
готовил для Зевса сожитель.
Сидит у огня, потупив
мысли в очаг, исполнитель,
Его из богов в пастухи3
разжалует грозный родитель.
С отчаянья Ева сорвала
зеленый лавровый венок
с главы олимпийца и Славой
вытерла шерсть между ног.
«За это убить тебя мало, –
холодно бог произнес, –
ты будешь в Аиде кресало
облизывать Минесу4, нос».
«С бабулей не очень, внучок! –
одернул небесного принца
Перун и каменный дрючок
подбросил вверх мизинцем. –
Неуязвим Ты бестелесный,
а в теле запросто раним,
в пещере трем гигантам тесно,
не пожелаешь ли на ринг?»
«Нет, – отрезал Феб, – не стоит,
одно б убийство искупить,
за три заставят Трою строить1 
и Дельфиния4 убить.
И на глазах двоих титанов
гигант преобразился в мышь
и выбежал. На том оставим
Сестру и Брата. Мы ж,