Я вышла из дома без мобильного телефона, без денег, без плеера. У меня даже не было ключей — просто захлопнула посильнее дверь. Не взяла, как обычно, ни книгу — почитать, ни сигарет, чтобы сидеть, курить и чего-то ждать. Я вышла одна, зная, что сегодня не назначала никаких встреч. Не было неотложных дел — была только я.
И я побежала.
Сначала медленно, робко даже, но постепенно всё ускоряясь. Бежать было легко, потому что сегодня я надела старые разношенные самые обычные джинсы, удобные кроссовки, любимый топик. На руках не было ни браслетов, ни цепей, ни тем более часов. За плечами не болтался тяжёлый рюкзак, набитый бесполезными мелочами. Ничего не мешало мне бежать и начинать уставать. Ничего не мешало мне смотреть не себе под ноги, а наверх.
Я засмеялась для неба, для закатных лучей, и несмело улыбнулась, себе. Чтобы стало легче, светлее. Чтобы было легче бежать от себя.
Дыхание стало глубже, я слышала биение сердца, кровь в висках стучала ему в такт. А мне было плевать. Я умела бегать от себя, от мыслей.
Ноги налились приятной тяжестью, хорошо-то как! Вот только всё труднее заставлять себя следовать заданному темпу. Хотелось позорно замедлиться, остановиться, упасть на дорогу и заскулить. Но я знала, что ещё могла пробежать примерно три раза по стольку же. И я бежала.
Правая нога у меня всегда немела первой. Почему? Для меня это загадка. Вскоре я перестала чувствовать и левую. Уже не следила за дыханием, ставшим рваным, шумным, слишком глубоким. Лёгкие требовали кислорода, а моя душа хотела бежать. Я ухмыльнулась и рывком вернула себя к заданному темпу.
Пот попадал в глаза и катился дальше по щекам вместе со слезами. А мне плевать! Плевать! Плевать...
Я выбежала на длинную, тянущуюся вдаль дорогу. И побежала навстречу садящемуся солнцу, которое уходило отдыхать, засыпать. У меня вдруг возникла безумная мечта догнать его, сделать так, чтобы вечность бежать за ним, ловить ртом алые лучи и смеяться. Сердце радостно затрепетало, но затрещала грудная клетка. Глупое тело просило остановиться, только усилием воли, своей обречённостью и отчаяньем я толкала себя вперёд. Рывками, почти прыжками. Дальше, быстрее, выше, дольше...
От соли жгло глаза — я их закрыла. Ноги споткнулись — я упала. Руки не уберегли такое красивое, всеми так любимое лицо, а острый асфальт и не думал жалеть меня. Ему так же, как и мне, плевать.
Лежала и не могла найти силы подняться. На некоторое время моя голова обрела долгожданную свободу от мыслей, душу больше не волновали какие-то там глупые детские чувства. Нет, я не убежала от проблем, не решила их, просто тело моё дрожало от счастья — оно могло дышать! Вот так просто ... дышать.
Вдох-выдох...
Так просто не думать...
Вдох-выдох...
Так легко жить, не чувствуя.
Вдох-выдох...
Так просто не задавать себе глупых вопросов: зачем, да почему?
Вдох-выдох...
Ответ всегда один...
— Потому что хочется... быть... только с ней. Потому что... мне нужно... любить... её. Потому что... мне... так... хочется, — я перевернулась на спину и раскинула руки, глядя в сумеречное небо. Слёзы, сладкий привкус крови на разбитых губах и горький вопрос:
— Почему... почему она не верит?!
Я закрыла глаза, зажмурилась и сильно ударила кулаком по асфальту, содрав чуть-чуть кожи на руке:
— Почему...? Почему...?! ПОЧЕМУ!!!!
В горле больно запершило, я с трудом поднялась, попыталась вытереть слёзы, но...
Согнулась пополам и закричала. Бессмысленно, глупо, безнадёжно. Только так и надо кричать, чтобы там, где-то бесконечно далеко, кто-нибудь услышал. И чтобы чьё-то сердце тревожно застучало, отвлеклось от своих обыденных дел и эгоистичных мыслей. Чтобы кто-то тоже посмотрел на небо и грустно улыбнулся, провожая глазами закат.
***
Слушала гудки телефона и мысленно молила её взять трубку. Ведь это так легко — услышать и ответить на звонок! Я хотела лишь...
— Слушаю.
— О... Э, привет! — от неожиданности я чуть не выронила телефон. Ответила!
— Ну, привет, — в её голосе странно сочетались неуверенность, усталость, ирония и насмешка. Меня передёрнуло от такого приветствия, но я смело продолжила разговор:
— Как дела? Чем занимаешься?
— Нормально. Стираю кроссовки.
— Понятно, — я решила оставить это без внимания.
Молчание. Ненавижу вот такое, тянущееся, противное молчание между нами. Поэтому мне всегда хочется хоть чем-то заполнить пустоту...
— Пойдём в кино!
— Я вчера ходила, — она намеренно выделяет интонацией эти слова, как бы предупреждая, намекая. Но я уже давно не верю ей, просто знаю, что это ложь. Бесконечная ложь между нами... Так и хочется закричать в телефонную трубку: «Прекрати мне врать! Прекрати лгать самой себе!» — но надо держать себя в руках, если я не хочу потерять, оттолкнуть Лику навсегда.
— Давай просто погуляем.
— Я...
— Пожалуйста! — как можно это проигнорировать? Как можно раз за разом не замечать мольбу в моём голосе?
Я сознательно давила на жалость. И вот, наконец...
— Хорошо. Где и когда? — она попалась? Нет, это я пропала, как всегда.
***
Я тихо подошла к ней и закрыла ладонями глаза. Она вздрогнула.
— Саша.
— Угадала, — я прошептала это ей на ушко, но всё же пришлось неохотно сделать шаг назад. Главное — это не спешить.
— Ты опять опоздала, — Лика повернулась ко мне и укоризненно покачала головой, а я лишь виновато улыбнулась.
— Считается, что если человек всё время опаздывает на встречи с тобой, это означает, что эти встречи ему не важны. И не нужны вовсе. А иначе бы он помнил, нервничал и, соответственно, выходил раньше, боясь не успеть вовремя.
— Лика, я всегда спешу к тебе. Честно! Просто...
— Да ладно, не оправдывайся, — она устало махает рукой и улыбается, — Помнишь, я как-то перевела часы на твоём мобильнике?
— Ага, — я широко улыбнулась, радуясь тому, что Лика не злится: — На 15 минут.
— И ты опоздала на 10.
— Но я честно всегда стараюсь придти вовремя, — растерянно смотрю на неё, и она смеётся. Обожаю её смех. Когда ей хорошо, то и я счастлива. Когда ей плохо, я готова горы свернуть, чтобы снова увидеть нежную улыбку, подаренную только мне. Эгоизм в действии? О-о-о, нет, простое человеческое желание почувствовать себя нужной, любимой.
— Куда пойдём?
— А куда получится.
— Хорошо.
Мы шли тихо, не спеша, наслаждаясь тёплым днём. Вот такое молчание мне нравилось — лёгкое, невесомое, связывающее души.
Когда слышен шёпот несказанных слов. Когда она и так знает, о чём я молчу.
— Саша.
— Ум?
— Что у тебя с лицом?
— Упала.
— Откуда? — иронично, — С крыши дома?
— Нет. Просто споткнулась и упала.
— М-м-м.
***
— Знаешь, а я тебя вчера вспоминала, — Саша снова заговорила первая.
— Да? С чего бы это?
— Даже не знаю, — она смущённо улыбнулась, — смотрела на закат и вдруг... Как-то тебя представила.
— Жесть, — я даже остановилась... Не может же так быть!
— Ты чего? — она удивлённо на меня оглянулась, а я помотала головой:
— Ничего. Просто странное совпадение. Вот и всё.
— Ладно. Как хочешь.
И мы пошли дальше. Свернули в какой-то старый переулок, и попали в тихий двор. Там не было ни машин, ни людей, зато стояло много удобных скамеек.
— Ох! Старая я стала — всё болит, — я приземлилась на ближайшую лавочку, а Лика легла рядом, удобно устраивая голову у меня на коленях.
Я растерялась:
— Лик?
— Мне так хочется, — просто объяснила она.
Угу, ей хочется, а у меня тут же возникло желание приласкать её. Про надежду быть, наконец, вместе вообще молчу — она и так всю душу изъела.
— Что? Я теперь вместо подушки...? — ядовитые слова сорвались, и поздно кусать себя за язык и корить за резкость.
Она посмотрела на меня внимательно, чуть прищурившись из-за ярких солнечных лучей, и мягко сказала:
— Я скучаю по тебе, — моё сердце пропустило удар, — Как по другу.
Мне захотелось застрелиться.
— Тебе что? Так неприятно, когда... — договорить я не смогла и поэтому просто коснулась её щеки рукой, вкладывая в прикосновение всю накопившуюся нежность. Мягко продолжила движение, добралась до ушка, пощекотала кожу на шее, добившись мурашек, и судорожного вздоха от Лики. Положила руку ей на плечо, легонько сжав.
— Приятно... Просто. Это пройдёт. По-настоящему ты меня не любишь, — она закрыла глаза и продолжила рвать меня словами. Уж лучше б она молчала! Хотелось зажать ладонью ей рот, только бы остановить тот нескончаемый поток слов, ранящих меня!
— Я оказалась рядом, когда тебе было плохо. Ты очень хотела понять, что чувствуешь, как это — любить. А тут я. Утешала тебя, была рядом, понимаешь? И ты не придумала ничего лучше, чем влюбиться в меня...
Ты — умная, красивая, добрая, нежная. Зачем я тебе? Я постоянно вру. И себе и другим, быть может, тебе чуть поменьше, чем остальным. Не суть... Я маленький ребёнок с кучей несуществующих проблем. Живу в своём придуманном мирке, пишу бездарные стихи, ночами жду рассветов, а с утра пью литрами кофе... Я люблю зиму, а ты лето. Я слушаю тяжёлую выворачивающую сознание музыку, а ты любишь классику и старые детские песни, такие как «33 коровы» и «Зурбаган». У тебя много друзей, ты очень общительна, популярна, твой мобильный не звонит сейчас по той простой причине, что ты его выключила. Когда мы дружили — ты ещё помнишь это время? — то неделями не могли встретиться. Я знаю, что стоит мне ответить тебе и... Я навсегда тебя потеряю. Ты добьёшься своего и поймёшь, что я не та, кто тебе нужен. Потеряешь интерес, но будешь из жалости продолжать быть со мной! Это начисто уничтожит остатки дружбы, если таковая вообще когда-либо была между нами. Я вообще не понимаю, как мы умудрились столько протянуть вместе и не стать злейшими врагами? Саша, пойми, так нельзя. Это подмена любви, только какая-то извращённая детская игра в любовь.
— Нет! — а в голове лишь одна мысль: «Только не реветь. Только не реветь...».
— Что ты знаешь о любви? — Лика посмотрела на меня спокойными карими глазами, а я увидела, несколько капель у неё на щеках. Она плакала? Нет, это всё моя боль.
— Я тебя люблю! Мне достаточно знать это! — уже не держала себя, но всё-таки откинула голову назад, чтобы не залить слезами свою любимую.
— Не плачь, — она пытается не заплакать, улыбнулась и протянула руку, стирая эти глупые, солёные дорожки с моего лица: — Это пройдёт. Нужно время.
— Время не лечит, — сквозь стиснутые зубы, шептала небу, — Ни хрена не лечит.
— Знаю, — я уловила похожее на своё отчаянье в её голосе. Сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, приказывая не думать.... Переждала, когда буря немного улеглась, и посмотрела на Лику.
Я увидела — она не успела спрятать — что-то напоминающее любовь, нежность и боль в глубине карих глаз. Через мгновение снова равнодушная маска. Эх, вот бы и мне так научиться когда-нибудь — прятать чувства, так виртуозно врать себе. Но я умею только бегать и падать, раздирая асфальтом кожу на руках, на ногах, на лице...
— Саша, — Лика поднялась и села напротив меня. Убедилась, что я смотрю на неё и, что слышу каждое её слово. Потом мягко сказала:
— Если ты продолжишь, то я скоро сдамся. Я и так на грани. Просто знай, что я могу поверить. Могу убедить себя в чём угодно. Хочу этого! Хочу попробовать быть тебе не только подругой. Но, прошу тебя, умоляю, — голос у Лики сорвался, и ей пришлось ненадолго замолчать. Вскоре она взяла себя в руки и продолжила: — Спроси себя, правда ли это? Настоящее или страсть, самовнушение? Может быть, замена другой любви? — горько, но с надеждой, — Если «нет», то я рада быть тебе другом.
— А если «да»? — я попыталась приблизиться к ней и поцеловать, но она отстранилась.
— Подумай. Нет, не так... Почувствуй. Я серьёзно. Что мы можем знать о любви?
Лика поднялась и хотела уйти, но я вдруг разозлилась и, резко встав, преградила ей дорогу:
— Я столько раз уже думала! Я больше не хочу думать!! Хватит трепать и себе и мне нервы — просто поверь мне, наконец!
Лика тоже сорвалась, как будто мои слова порвали в ней что-то, державшее её всё это время на невидимой границе:
— Думала?! Да?! А я как будто тоже не извожу себя! Как будто я робот, совсем без чувств и эмоций! Ты дорога мне и значишь очень много! Пойми, я люблю тебя, но не уверена, что смогу быть с тобой так, как того хочешь ты! Я не то, что тебе не верю! Я себе не верю!
Она попробовала обойти меня с краю, но я крепко обхватила Лику за талию, прижав к себе.
— Отпусти! Я не верю, понимаешь, не верю!
Но я держу её и не даю вырваться, чтобы не потерять.
— Ты всегда говоришь одно, а делаешь — другое! Ты стесняешься меня, да и вообще абсолютно не знаешь! Иногда мне кажется, что для тебя я — всего лишь игрушка! Нечто такое, что можно взять с полки, а когда надоест, выкинуть в самый дальний угол... — она кричала, высказывая накопившиеся обиды, а я слушала.
Лика извернулась и упёрлась ручками мне в плечи, удерживая таким образом на расстоянии.
Из моих глаз покатились по щекам слёзы боли и обоюдоострой обиды, а горькие слова поневоле вырывались из сердца:
— Откуда это в твоей башке?!!! С чего ты взяла, что мне не интересна? Что я тебя стесняюсь, либо стыжусь?!! Хватит мучить нас! Пойми, мне тоже больно... Очень! Я тебя люблю! Люблю! — кричала и в промежутках между словами глотала слёзы, стараясь, всё же не отпускать её, ни на мгновение не ослаблять объятий. Ведь если Лика сейчас уйдёт, то не вернётся, не позволит снова приблизиться к ней. Будет опять ложь и обман, и только длинные телефонные гудки.
Разве может настоящая любовь причинять столько боли? Разве это правильно? Почему вместо ощущения полёта у меня такая тяжесть на душе, почему так хочется зарыться в землю и умереть, тихо скуля. Почему мы причиняем друг другу боль, почему просто не можем попытаться быть вместе?!
Она прекратила вырываться и обессилено прижалась ко мне, тонким ручками обнимая за шею, уткнулась лбом в моё плечо. А я гладила нервными неловкими движениями её по голове, судорожно сглатывая и повторяя вновь и вновь: «Люблю, люблю, люблю...» — периодически срываясь на бессвязный шёпот, полу-хрип.
Постепенно мой голос стих, а тишину больше не разрывали пополам наши слёзы, мир замер, а мы вместе с ним, укрывшись тяжёлым давящим одеялом молчания. Но даже это было для меня наградой — впервые за долгое время я смогла так долго и так близко находиться рядом с любимой. Возможно, именно тогда и пришло решение заставить её поверить во что бы то ни стало.
— Саша, мне страшно и плохо.
Я вздрогнула, когда её тихий голосок ворвался в мои мысли, но через мгновенье, почувствовав, как Лика крепче обняла меня, позволила себе грустную улыбку и слова, обращённые больше к небу над нами, чем к моей любимой:
— Я так боюсь любить. Я так хочу любить. Если это не любовь, то подожди, научи, позволь быть рядом, чтобы доказать, что я...
Меня перебил её яростный и надрывный голос:
— «Я, я, я»... от тебя всегда слышится только «Я»! Ты эгоистка. Возможно, ты и знаешь, что другим может быть больно, но тебе от этого знания, ни горячо, ни холодно! Но зачем тебе я-то нужна? Вот ответь мне честно и прямо: зачем тебе нужна я!? Отпусти меня! Я ведь не железная, я мучаюсь от того, что тело моё реагирует на тебя, хотя я и не желаю этого. Или желаю? — она вопрошающе подняла на меня глаза, — Вот что ты хочешь от меня?!
— Я хочу быть с тобой, — другого ответа ко мне просто придти не могло.
— Это «Я» уже слышала. Хватит! Хватит, пожалуйста, пусть этот кошмар кончится, пожалуйста... — она вырвалась из моих объятий, а потом как-то безнадёжно и обречённо присела на корточки, обняв себя руками за плечи.
Жалость острой иглой кольнула в сердце — я почувствовала себя мерзко и виновато.
— Прости, — села рядом прямо на асфальт и осторожно погладила Лику по волосам, стараясь утешить больше как подруга, нежели нечто большее.
— Что изменит твоё «прости»?!
— Прости, что люблю тебя, — я не знала, что ещё сказать, поэтому просто обняла её, нежно поцеловав в висок.
— Да пошла ты, — я почувствовала горькую насмешку и злую иронию над ситуацией, которая со стороны, наверное, действительно могла показаться забавной, даже смешной. Но, сказать по правде, я немного испугалась, ведь столь резкое проявление эмоций никогда не было свойственно ей, что могло означать только одно: Лика доведена до предела, а виновата в этом я. Но что мне делать, если без неё мне в сто раз хуже?
— Я хочу выпить, — Лика подняла на меня заплаканное лицо.
— Ты шутишь?! Кто же в таком состоянии пьёт? — сегодня всё было неправильно и странно, как будто это либо сон, либо мы, наконец-то, обе сошли с ума.
— Выбирай. Либо я напьюсь с тобой, либо одна, — по выражению её глаз я поняла, что всё будет так, как она сказала. Поэтому, хоть напиваться мне решительно не хотелось, я выбрала первый вариант.
***
Мы оказались добровольно запертыми в лифте, в котором отсутствовало какое-либо освещение кроме холодного мёртвого света наших мобильников. На пол постелили куртки, мало заботясь о сохранении их внешнего вида, между нами поместили начатую бутылку вермута.
— Да, — я.
— Нет, — Лика.
— Люблю, — я уверенна в этом.
— Нет, — она мотает головой.
— Я не вру-у-у! — намеренно превращаю всё в шутку дурашливой интонацией.
— Врёш-ш-ш-шь! — Лика поддержала мою игру.
— Не-е-е-т, — невольно почувствовала себя неразумным ребёнком.
Делаем по очереди глоток из горла бутылки и продолжаем спор, который, кажется, длился уже вечность...
И, кажется, что так будет теперь всегда: что-то среднее между раем и адом, ведь не вместе, но всё-таки рядом. Алкоголь позаботился о том, чтобы в голове не осталось никаких лишних мыслей, а только самое главное, то, что действительно важно. Но ответов так и не появилось, единственное, что изменилось, было то, что границы замкнутого круга стали более чёткими.
Кто мы: подруги? враги?
Больше не плакали и не закатывали друг другу истерик, только облегчения это не принесло ни ей, ни мне.
Что мы чувствуем: Любовь? Ненависть? Жалость?
В конце концов, мы замолчали, снова погружаясь в тишину. Как будто молчание — это единственное, что может соединить нас, избавить ото лжи, наигранной фальши, позволить слышать мысли друг друга.
«Безнадёга, — подумала я, — так мы ничего не добьёмся, только хуже сделаем, станет ещё больнее. Если я или она, либо мы обе сейчас перешагнём эту черту, если я поцелую её, то всё испорчу. А, может, и нет. Может быть, всё изменит именно этот поцелуй. Если что-нибудь почувствую, то люблю. Но что, если...».
В задумчивости прикрыв глаза, я как-то упустила момент, когда её рука мягко приподняла мою голову, а губы осторожно коснулись щеки. Я удивлённо распахнула глаза и в тишине замкнутых стен услышала робкое: «я попробую», — слова, заставившие меня отбросить сомнения и действительно попробовать вырваться из паутины взаимной лжи.
Она улыбнулась и позволила мне продолжить поцелуй, от которого внутри, в душе, всё перевернулось, дрогнуло и распалось на части.
С каждым последующим мгновением во мне что-то умирало, но тогда я этого не чувствовала, точнее, просто не замечала, отдаваясь во власть желания, так долго и неумело сдерживаемого.
В лифте на грязном полу, с пустой бутылкой вермута под ногой, при холодном свете мобильника, мы целовались без любви, мы были вместе, связанные только мёртвым молчанием и алкоголем в крови.
Очнулась от наваждения я только тогда, когда почувствовала солёный привкус на губах, и поняла, что Лика плачет. Поняла, что натворила, когда она отстранилась от меня, качая головой и приговаривая:
— Прости. Не могу без любви. Прости.
А потом Лика резко поднялась, схватила свою куртку с пола и, положив мобильный в карман джинс, открыла двери лифта, нажав на кнопку.
Ослеплённая ярким непривычным светом, я не сразу поняла, что осталась на полу одна, а в подъезде гулко слышались уже где-то далеко быстрые тревожные шаги Лики.
***
И снова я бежала, как и тем вечером, когда вышла из дома в надежде хоть как-то приглушить боль. Только в этот раз бежала не от себя, а за любимой. И пусть она не любит меня, но хорошо, что Лика не смогла соврать себе, обмануть своё сердце.
Я бежала и чувствовала необъяснимую лёгкость, как будто то наваждение, владевшее моим сознанием, на века осталось заперто в том тёмном душном лифте, похоронено и забыто.
Так правильно, нельзя обманом заставить себя любить.
Не разумом любим мы, а сердцем, душой!
Глупо, как же глупо, было принуждать её верить в несуществующее, эгоистичное чувство, по незнанию принятое за любовь!
— Ли-и-ика! Лика! Подожди! — я ускорилась и протянула руку вперёд, к ней. На секунду показалось, что я не смогу ухватиться, но у меня получилось. Чуть не упав, я развернула Лику к себе и, крепко обняв, срывающимся из-за быстрого бега голосом, почти прокричала:
— Прости! Прости, прости, прости...
«Прости, что всё-таки люблю тебя. Прости», — и только эхо несказанных слов между нами.