Доныне ропщет люд, не ведая дурмана:
“Скажи, за что Господь призрел на атамана”.
Он душегубом был, смотри,
По локоть руки все в крови.
Смеялся злобою, святыни попирал,
Пил, расхищал добро, да убивал.
Постойте братья, дайте слово мне сказать,
Тот атаман умел не только убивать.
Да душегубец, да насильник наконец,
Но не предатель и не подлец.
Дурной закон он верно чтил,
Добычу поровну делил
И к злату не имел любви,
Сквозь пальцы денежки текли.
В забвенье от кровавых дел,
В угаре пьяном песни пел,
Обнявшись с братией лихой.
На утро полнился тоской,
Один угрюмый в лес бежал,
Ел землю, корчился, стонал.
Потом обратно возвращался
И вновь злодейством занимался.
Так жизнь текла из года в год
И атаман уже не тот -
Растратил юности веселье,
Не радует хмельное зелье.
Стал гневен часто и безмерно,
Глядит на братию неверно.
Читает в каждом он измену,
Познал он истинную цену
Той дружбы воровской,
Скрепленною кровавою уздой.
Которая быть верною клянется,
Когда вино рекою льется.
Но рвутся узы братства рокового,
На нож сажают кровного, родного,
Бросают слабых умирать.
Тоскливо атаману сознавать -
Ничто не свято,
И мраком злым душа его объята.
И вот очередной налет,
Добычу атаман берет:
Меха, изделия драгие,
Шкатулки разные, да кольца золотые,
Но паче и дороже злата –
Родная дочь уральского магната.
Дитя невинное со взором ясным,
Как лань волшебная прекрасна.
Безприкословно атаман добычу щедрою рукой
По-братски делит с шайкой воровской.
Лишь девицу себе он оставляет,
До времени в избу отводит. Сам гуляет.
Допившись до чертей,
Идет за пленницей своей.
Не получив любви ответной,
Он девицу в тиши рассветной
Зарезал пьяною рукой,
Отбросил нож с улыбкой злой.
Но череда кровавых дел
Имеет все-таки предел.
Расходится слепой дурман,
Трезвеет буйный атаман.
Девица в слабоумии предсмертном
Убийцу путает с родителем заветным
И молвит: ”Тятя, забери отсюда,
Меня зарезали лихие люди”.
За шею атамана обняла,
Как дитятко доверчива была.
И отстранить уже не в силах
Объятий трепетных и милых,
Палач в глазах ее безбрежных
Не для него назначенную нежность,
Слепую верность и любовь,
Застывшую навечно, вновь и вновь
Со ужасом читает.
За что она ему? Никак не понимает.
Всю ночь безумный атаман над трупом девичьим рыдал,
Просил очнуться, руки целовал.
На утро схоронил, поставил крест,
Покинул окаянный лес,
Покинул всех друзей неверных
И в подвигах неимоверных
В монастыре свой путь закончил.
На том и я рассказ окончу.
Так не ропщите братья, мы не судьи.
Мы тоже грешные, мы тоже люди.
Не грабим мы, не убиваем,
Но равнодушны пребываем
Мы к ближним нашим в жизни сей,
Так легче нам и веселей.
Познавши то, вы атамановой душе
Позвольте с Богом встать наедине.
Он с нею был во всех глубинах,
Во всех паденьях и стремнинах,
Во злобе всей и пустоте
И в первозданной красоте.