эпос
Молого-шекснинский век, межледниковье,
Брянский нтерстадиал, 25540+\-380 лет от наших дней.
ПЕРУН
Так было во сне. Я проснулся и шорох
услышал в постели, распрямленный ворох
гигантских перунов. Теперь я Перун!
Спасибо Родителям! Я – говорун!
«Вставай мое племя, идем, где вода
целует им ноги, где Солнце всегда
ласкает им кожу, где шкуры излишни,
где персики спеют, бананы и вишни,
где ждут нас подруги и цедят вино,
где пляски и танцы, златое руно».
Пропел я и вышел, взлетел табуном
гусей сизокрылых, и небо, как дно,
в реке отразилось, и даль огласилась
пеаном, торжественным гимном богам.
Летел я на Север, небес горизонт
коснулся воды, как намоченный зонт.
Теперь позвольте мне, чтецу,
вернуться к третьему лицу,
и ретроспекцию поэмы
придвинуть ближе к дням былинным,
посмотрим, что на эту тему
нам пишут умные эллины.
Двоюродным Дедом Борей
доводится, вождь, Аполлону,
по олимпийскому закону
не должен ждать Он у дверей.
Борей не знал, что Внука встретит,
тем паче, как Его приветят.
Киклопов-кузнецов губитель,
ковавших молнии Отцу1,
героев греков2 истребитель,
не скажешь – богу то к лицу,
таков был грозный Аполлон,
к кому летел Дед на поклон.
На берегу морском встречает
Борея Внук и привечает
приветом вежливым. Манер
богам у нас не занимать,
Прабабку ставит Он в пример,
то бишь, Борея Гею-Мать.
«Хоть ты двоюродный мне дед
кровей божественных, породных,
твой орган страшен детородный,
не натворил бы он здесь бед.
Мне мощь твою уж описали
те, кого ты закоптил,
но чтобы яела свисали,
как два арбуза? упаси
наших дев от вашей страсти.
Ты испугаешь одним видом
народ. Короче, инвалидам
страна закрыта. От напасти.
Знаю, знаю, ты Перун
от слова «перья», но не «стрелы»,
принеси с горы валун
и обозначь свои пределы.
А твой народ я пропущу
на остров вегетарианцев.
Здесь скинут все, мне оборванцев
противно видеть, я грущу
от участи гипербореев».
«Благодарю тебя, союзник1,
что указал мне мой порог,
когда менял тебе подгузник,
не знал, что к деду будешь строг.
Теперь, внучек, прими от деда
прощальный пламенный завет:
я твоего отведал хлеба,
моего ты – еще нет».
Так сказал и оплеуху
отвесил богу, отпустил.
Долго тер красавец ухо,
глазом бешено косил.
Хулитель знал, его запрет
тектоническому Деду
не одобрит Богсовет,
и рано праздновать победу.
Перун взлетел. Завороженный,
увидел в море материк,
страну Да-Арию1, где жены
расположились на пикник.
Нагие, чистые, согреты
Вулканом, грозным богом гор.
На ножках модные штиблеты,
едят плоды и пьют кагор,
а не противный мухомор,
в руках щипковые приборы
со струнами из козьих жил,
и дребезжащие аккорды
сопровождают пенье жен.
«Помнишь ли уральскую культуру,
мрачную пещеру, милый край,
где мою строптивую натуру
ты купил за лисий малахай?
Мы молились Солнцу – задержись!
Мы молили ноченьку – продлись!
Я была кремень, а ты – кресало,
я была рогаткой, ты – стрелой,
я твое плечо всю ночь кусала,
ты же был бесчувственный такой.
Мы молились Солнцу – задержись!
Мы молили ноченьку – продлись!
Я трещала вся, как зернотёрка,
ты же тер, как зерна в ступе пест.
О, моя счастливейшая норка,
в обществе, где мало так невест».
Перун воспрянул: «Слава Гее,
что создала беспечный мир!
Здесь пуп Земли. Где Солнце греет,
поставлю камень Алатырь».
Объяв уральскую вершину,
громовник выдернул, могуч,
и на морском мысу воздвигнул
янтарный камень бел-горюч.
Меж тем, затрещиной калимый,
племяш внучатый стрелы прыщет,
увы,он бог неумолимый
и ссоры с Дедом новой ищет.
Сторукий стрелы те хватает
молниеносно на лету,
и вниз во Внука обращает
не целясь, балуясь в лапту.
Но вот спешит на помощь Брату
двойняшка, меткая как Гуд1,
стрела Ее подобна дроту,
уж тетива прижала грудь.
Смутилось девственное сердце,
когда в прищур Её ресниц
попало то, что (мне поверьте)
волнует пламенно девиц.
То, что фиговым листом
у богов всегда прикрыто,
у Деда даже лопухом
не прикроет Афродита.
Но Артемида неподвластна
любовным волнам сей богини,
но все же зрелище ужасно,
вздрогнули руки – дротик мимо
Деда страшного мигнул
и в океане утонул.
Перун оставил близнецов,
не рассердили б ненароком,
назад, к пещере молодцов,
полетел Он, синеокий.
«Оставьте скребла и пластины,
лощила, тесла, топоры,
рубахи из овцебычины, –
хозяйство КАМЕННОЙ поры, –
распорядился праотец,
уклада чувствуя конец; –
оставьте копия и дроты,
котлы из мамонтов голов,
там нет зверей, там нет охоты,
там пища только из плодов.
Там вы забудете работу:
колоть отщепы, бить бифас1,
одна останется забота –
плясать и петь, и славить нас.
Там бог другой, на вас похожий,
научит танцам и любви,
там полигамию не гоже,
как здесь, в пещере, разводить.
А потому, лишь молодые
пойдут со мной, а старики,
старухи полувековые
останутся. Здесь у реки,
на древнем борейском погосте
упокоятся их кости.
Но так как жен наперечет,
уйдет со мной лишь часть народа,
не терпит лишних там природа,
там Аполлон ведет учет,
чтоб за одной женою течкой
не водил мужей Эрот.
Цветы общинные, подростки,
отцов не знающие, тож
увидят мам, и малорослы
детишки в куколе из кож
поедут с вами на плотах,
и встретят мамы своих птах.
Сестру первозданную Еву
по миру искать полечу,
должна нарожать она девок,
евеек я вам прикачу.
Настройте в долине землянок,
негоже в пещере уж жить,
чтоб было куда евеянок,
янтарных, как мед, пригласить».