"Ангел мой, Хранитель мой, будь всегда со мной!" - красивый девичий голос разносился по залу, все замерли, чуть дыша, чувство было такое, что эта хрупкая девочка в белом платье - сама ангел, спустившийся на землю поддержать изувеченных душой и телом солдат. Бурные овации не заставили себя долго ждать, у многих на глазах появились слёзы. Благотворительный концерт подготовили для нашего госпиталя дети из сиротского приюта при монастыре святой Моники.
- Расскажи, Эдуард, как выглядит та, которая только что пела, - у моего приятеля из невидящего глаза выкатилась крупная слеза и потекла вниз по небритой щеке.
- Она стройна, на вид лет пятнадцать, тёмные волосы завиваются, белый кружевной платок на голове, платье тоже белое...
- А глаза?
- Я не вижу отсюда, какого они цвета.
- Красивые?
- Вроде бы да, только очень грустные.
- Скажи, Эдуард, только честно, ты никогда не задумывался о том, что став священником, потеряешь возможность создать свою семью...
- Как же мне надоели все эти разговоры! Я ещё нужен Вам или могу идти?
- Не обижайся, мальчик. Просто у тебя ещё есть время подумать. Я - дурак, не успел до войны жениться, а кому теперь слепой да немощный нужен?! А так хочется женской любви и ласки... Разве можно без неё прожить?
- Эй вы, хватит болтать, не даёте послушать! - вечно недовольный человек без ног пригрозил мне костылём.
А Франсуа сжал мою руку и прошептал:
- Подумай, пока не поздно!
Три маленьких девочки лет восьми спели революционную песенку, в их косы были вплетены цветные ленты, символизирующие флаг Франции. У одной - синие, у другой - белые, у третьей - красные.
- Париж хоть и осаждён, но не сдаётся! Да здравствует Республика! - одобрительные возгласы пролетели по залу.
Парижане сформировали двести новых батальонов национальной гвардии и в едином порыве отстаивали рубежи столицы. Защиту города держали в основном простые люди: вооружённые ремесленники, рабочие и торговцы.
Концерт закончился по традиции Марсельезой, и те, кто мог, поднялись с постелей. Я тоже подпевал стоя. Всех нас объединяла любовь к своей Родине, и неважно, кто каких придерживался политических и религиозных взглядов, все мы любили Францию и были готовы умереть за неё.
В ту ночь я долго не мог заснуть, странно, всё время казалось, что до меня доносится запах лаванды. Но откуда же ему тут было взяться, видимо, тоска по Мерлен рисовала в моём воображении присутствие крёстной рядом, а может быть, и правда, душа её приходила меня навещать, и я таким вот причудливым образом ощущал это?! Кто знает?.. По большому счёту, Эдуард Боссе никогда не отличался нормальностью, а был скорее исключением из правил.
Когда, наконец-то, удалось погрузиться в дрёму, я увидел пылающий костёр, на нём горела, но не сгорала привязанная к столбу девушка. Я пытался её освободить, обжигая руки, развязывал верёвки, но никак не получалось хотя бы ослабить их.
Когда я увидел её зелёные глаза, то закричал и очнулся в холодном поту.
- Вечно ты орёшь, как придурошный! - Генрих заворочался и тяжело вздохнул.
А я, сев, дрожащими руками дотянулся до графина с водой, стоявшего на тумбочке, и, налив воды, осушил стакан до дна.
И снова запах лаванды вскружил мне голову.
"Где ты, Мерлен? Если бы я мог увидеть тебя! Как же хочется вновь прикоснуться к тебе, почувствовать твою любовь, крёстная! Мне так тебя не хватает!"
Но в ответ лишь тишина. За окном проехал, громыхая колёсами под лошадиное цоканье, чей-то экипаж. Темнота густой пеленой обволакивала глаза. Через стены доносился приглушённый мужской храп и редкие стоны страдающих от ран.
Я почувствовал себя в эти минуты ослепшим Франсуа, хотелось сбежать туда, где свет. Скорее бы уже наступило утро! Среди всех окружавших меня людей, я ощущал себя одиноким, бездомным, не имеющим семьи человеком. Меня никто не ждёт, некуда возвращаться, даже на каникулах я останусь здесь. И это при живых родителях... От доктора Милера давно нет вестей, неужели и с ним что-то случилось?..
- Эдуард! - кто-то тихо произнёс моё имя прямо в ухо. Я вздрогнул, холод пробежал по всему телу, и это при жаре, когда, покрывшись потом, нечем дышать.
"Наверное, сквозняками продуло", - подумал я.
- Кто здесь? - произнёс я шёпотом.
Генрих недовольно что-то пробубнил в ответ и снова перевернулся.
Как ни старался я вглядеться в темноту, ничего не увидел, и ответа не последовало.
То же самое повторилось на следующую ночь. Кто-то шептал моё имя, и я просыпался, ёжась от страха и холода. Может быть, это начало какого-то психического расстройства, и мне пора обратиться к врачу?
Но врач не нашёл каких-либо отклонений:
- Молодой человек, Вы очень впечатлительны, к тому же, это может быть просто розыгрыш, и кто-то из ваших товарищей пытается подшутить над Вами...
Но это было не так. В ночь полнолуния, когда света в комнате было достаточно, чтобы хорошо разглядеть силуэты предметов, шёпот вновь прозвучал надо мной. Я огляделся, мои соседи по комнате мирно спят, и никто, кроме меня, ничего не слышит. Я накрылся одеялом с головой, пытаясь убедить себя, что всё мне пригрезилось, но стало душно, и через какое-то время я снова раскрылся.
- Эдуард, не бойся меня! Я пришла с миром... - женский голос (не похожий на голос крёстной) всё же показался мне смутно знакомым.
Я вскочил, серебристый свет наполнял комнату, ничего особенного не происходило.
- Кто ты и зачем тревожишь меня каждую ночь? - я спросил еле слышно, обращаясь неизвестно к кому.
- Я - твоя Эделина. Молись обо мне, - последовал ответ непонятно откуда.
"Имя-то какое странное, - подумал я, среди моих знакомых не было ни одной Эделины. - И почему "ТВОЯ"?"
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/02/19/876