Критика: ArkSmoke
«Держит от начала и не отпускает.» Renson
Энтропия одного ангела.
Если бы только Время было значимо для таких, как я…Вероятно, тогда и ожидание не казалось бы мне таким пресным, будто перекачанное дождевой водой яблоко. И только звучащие из глубины Космобездны хоралы ласкали и развлекали слух. Кто поет? И для кого? Мы – Метаангелы – никогда не говорили об этом, ведь и пели-то не для нас, а для смертных. Бескрылых ангелов земных. И все-таки, я улыбался невидимым хористам. Я наслаждался хрупким надломленным ритмом литаний и слышал в нем биение сердца Хрономатери. Так звучит жизнь. Так звучит Бесконечность.
Летучая платформа-тюрьма, повторяющая ландшафт мертвого сада, дрейфовала по открытой Космобездне. Я лежал, закинув руки за голову, и глядел в океан звездной черноты. Где-то миры рождались, где-то умирали. Где-то плакал младенец, где-то – рыдал старик. Но всюду это было проявлением Протоэнергии. Чистой и единственной, неравномерной, но всегда справедливой. Меня пронизывало ее потоками, как кристалл светом, и я отбрасывал разноцветные преломленные лучи, превращая серый, искусственно умерщвлённый пейзаж платформы в живой, полный радужных красок и движения.
Наслаждаясь собственной компанией, я почти не замечал, как терновый венец подсудимого впивается мне в кожу. Мои два тела, соединившись в третью – Ипостась Равновесия – были перекачаны Протоэнергией до такой степени, что даже поглоти меня сейчас Глаз-Ничто, моя форма не изменилась бы. Забытый и отчужденный, я даже почти не ощущал давления гравитационных оков, что не позволяли мне шевелиться – разве что переложить ногу на ногу. И уж тем более, я не страдал от долгого ожидания. Когда минуют тысячи лет, а затем еще тысячи, и еще, важность любых событий притупляется, а игра света на черной древесной коре становится много важней каких-то там грехов и пороков.
У таких, как я, времени слишком много, чтобы о нем сожалеть. Моим развлечением стало раскачивание планет и их спутников взглядом, я нанизывал разномастные шары на нити эллипсоидов траекторий, и ничто в этот момент творения не казалось мне более захватывающим, чем балет метеоритов в огне пролетающей мимо кометы…
Они хотели подавить меня этой затянувшейся паузой, но вместо этого – вдохновили. Я был – и остался – Метаангелом, и время и пространство для меня всего лишь инструменты, а не границы. Судьи сослали меня в удаление, надеясь, что раскаяние само найдет меня и разбирательство, такое неприятное для всех нас, можно будет вычеркнуть из Цикличных Ячеек. Но не я – и даже не Они – создали Матрицу Судеб. У меня не было выбора – Падение входит в одну из Ячеек, и рано или поздно, стрелки наших часов вновь укажут на нее. Кто я таков, чтобы спорить с Матрицей? Ведь даже сущности, чьи тела давно распались на световые волны, следуют этой неизменной схеме, как первому и последнему закону над теми, кто сам мастер всех законов. Это было неизбежно, я всего лишь выполнил план Хрономатери.
На платформу, недалеко от моего лежбища, опустилась световая сфера-говорун. Размером она была с кулак, но в обращенной к низу части имела тонкий отросток-щупальце, которым направляла свое движение, будто плавником. Шар завис, слегка побледнел и бесполым голосом сообщил:
– Я есмь посланник Шестеричного Неподкупного Суда и Безупречного Вехи.
Гравитационные оковы помешали мне встать и поклониться посланнику, поэтому, я просто кивнул. Сфера еще немного подождала, после чего спросила:
– Готов ли ты выслушать Нас?
– Готов.
Говорун дрогнул и погас почти полностью, не осталось даже щупальца. На фоне бархатисто-черной, с отливом синевы Космобездны, зависла искорка, из которой медленно, ветвь за ветвью, выросло тонкое световое древо, горящее огнем взрывной звезды.
– Метаангел Экзас-01335! – грохотнул голос, будто рокот сшибающихся Вселенных. – Тебя ждут в Линзовидном Храме.
– Пора? А не рано ли? – моя ирония выдала во мне частичное падение, но стыд Метаангелам был неведом.
– Суд в составе Шестеричных и Безупречного Вехи собран для оглашения своего решения. Приговор вынесен в прошлом, настоящем и будущем, Временные Ячейки заполнены, все готово ко впаиванию в Матрицу нового элемента. По постановлению Совета Изоморфа, приговор займет свое место над Аксиомическими Небесами и будет вписан в Великую Аксиому.
– И каков же приговор? – я не показал своего удивления. Ради меня, Они согласились исказить Матрицу Судеб. До этого момента, такое случалось лишь дважды, и каждый раз вызывало страшные катаклизмы во всех мирах, связанных с Протоэнергией. Хрономатерь страдает, когда ее план меняют. Оба моих сердца, любящих Матерь беззаветной, неисчерпаемой любовью, сжались.
Древо выросло уже выше меня и все продолжало тянуться, набухать и заливаться мерцанием, от которого глаза резало даже сквозь защитные визоры.
– Ты услышишь Слово Суда в Линзовидном Храме, когда прибудешь в Метамир, - говорун был непреклонен.
– Значит, теперь я могу сам управлять платформой?
– Нет.
И древо, до того державшееся на поверхности выжженной земли присоской, пустило корни. Мощные и толстые, они пронзили сухую, будто прах, почву, и завладели управляющими механизмами, попутно разрушая платформу от периферии. Мертвый сад задрожал, черные, исковерканные моим грехом рощи стали распадаться и дробиться на атомы. Моя тюрьма поплыла по направлению последнего Города Изоморфа, неумолимо приближая оглашение, а значит – осуществления – приговора.
Когда погибает звезда, она возвращается в Метамир – через Ворота и дальше, по тоннелям и лабиринтам, в объятия Хрономатери. Когда погибает смертное существо, ограниченное одной лишь Ипостасью Смирения, оно тоже приходит в Метамир – мы встречаем путника у Берегов Эл-Лаб, и направляем дальше, вплоть до Ворот. По пути, мы – слушатели и помощники – снимаем с прибывшего траурную вуаль, венец мученика, освобождаем его от оков воспоминаний и, во время торжественного ритуала, проявляем путнику красоту его Ипостаси Смирения, которой в совершенстве могут обладать только смертные. Наша задача – беречь тропы между мирами, стоять на обочинах и указывать, отсеивать, наставлять. Мы – не судьи, но мы – Закон. И я, как и мои братья, когда-то был Законом.
Никто из нас не помнит, как все началось. Никому из нас не ведомо, какая из Временных Ячеек сконцентрировала нашу сущность в отдельный бинарный субъект. Метаангелы – не размножаются, как это делают живые существа с одной Ипостасью, и не умирают. Мы бесконечно трансформируемся, движемся из одной точки в другую, меняя метод и цель, строго следуя плану Хрономатери. Она – связующее звено, есть проявление бесконечного количества Ипостасей. Текущее из ее груди молоко – Протоэнергия – питает всё и вся, ее голос – Хоралы Тишины – звучат в каждом закутке и придают ему ни с чем несравнимую форму. Великая создательница, Она не повторяется, но и не извращается в своей фантазии. Ее невозможно увидеть парой – и даже сотней глаз – как муравью никогда не охватить размеров планеты. И все же, муравей находиться в неразрывной с ней связи, и в этом даже страдальцы находят для себя самое важное – Ипостась своего Смирения.
К моменту, когда площадка причалила к докам Изоморфа, вокруг меня уцелел только крошечный кусочек нетронутой земли, из которого торчало разросшееся во все стороны гигантское древо, шевелящее живыми ветвями и корнями на случай, буде мне вздумается бежать. Но я даже и не думал о том, чтобы увиливать. Если Безупречный Веха и Шестиричные сочтут мой проступок непростительным – так тому и быть. Я приму приговор так же, как когда-то принял неизбежность обращенного ко мне зова из самой сердцевины Ячейки Разделения. Тот соблазн был предназначен для меня – я родился, чтобы воплотить его в жизнь, и никто, даже Веха не сможет упрекнуть меня, что я пошел против Матрицы.
– С прибытием, - древо рассыпалось вместе с останками платформы, освобождая меня от гравитационных оков.
Я взошел на пустующий причал. Кристаллическая плитка под ногами тут же отреагировала на мое появление, и там, куда я ставил ногу, расцветали черные кляксы-цветы, тающие, стоило мне сделать следующий шаг. Никто меня не встречал, конвоиры не дожидались преступника у ворот в Город Изоморфа, и даже теневые сущности, обычно такие дружелюбные, нигде не показывались. Одиночество. Шестеричный Суд окружил меня полным одиночеством, и это показалось мне очень тревожным знаком. Я уже знал, что меня ждет, но не хотел торопить момент прощания. Еще чуть-чуть, самую малость…
Не задерживаясь в опустевших доках, я подошел к Аксиомическим Воротам, вечно запертым и оберегаемым Мировым Змием. Угольная чешуя гада блестела, как помесь злого золота и греха, а сам он был так же гибок умом и словом, как его мягкий хребет.
– А, наш-ш-ш Падш-ш-ший…, - прошелестел Змей, подняв свою узкую морду на уровень моего лица, - ты с-с-суть ош-ш-шибочная Догма, друг мой. Твое появление…, - страж кивнул на мои черные следы, - оно привнос-с-сит разла-а-ад.
«Ад! Ад!» отозвалось в доках.
–Или же это ты неверно истолковал меня, друг, - я улыбнулся черной ползучей плети, рассекшей ни один единственный мир. Когда-то, Змий служил нашим братьям – Искусителям. Их миссия была столь сложной, а грань, по которой они ходили, столь тонкой, что однажды, когда стрелка остановилась на Ячейке Погибели, им пришлось исчезнуть. То было горькое прощание – многие близкие мне по духу ангелы навсегда покинули службу и вернулись к Хрономатери. Но для них, это было переходом в иную форму –счастливым моментом нового начала.
–Мне не свойс-с-с-твенно ош-ш-шибатьс-с-с-я…
–Тогда пообещай мне не просить у тебя пророчеств.
Змей высунул язык и слизнул капельку крови с тернового шипа на моем челе. Кивнул, шепнул нечто на своем ползучем наречии и взвился вверх по воротам. Тяжелые створки белого мрамора, сплошь покрытые резьбой математических формул, отворились.
–С-с-ступай же, Падш-ш-ший, - напутствовал Змей, - да с-с-сверш-ш-шится с-с-суд…На-а-адеюс-с-с-сь, ты не зря покинул с-с-свой летучий с-с-сад…
«Ад! Ад! Ад!» снова отозвались доки.
Я ступил в ворота. Старый Змий не забыл, что мы были друзьями. Он знал – и я знал – что это наша последняя встреча. Но он не обжег меня ядом своей жалости, и на этом я был ему благодарен.
Город Изоморфа, сердце Прото-Пространства, место рождения первой мысли и идеи о форме, первого осмысления и первого противостояния Забвению. Изменчивый Метамир появлялся в одном месте, исчезал в другом, и тут же создавал свою зеркальную проекцию в третьем, совсем ином месте. Мы же, Метаангелы, носители Протоэнергии и ее Ткачи по воле Хрономатери, возводим свои обители на плавучих площадках – иногда стеклянных, иногда скрепленных корнями, иногда на лиственной рыхлой насыпи, носимой звездными ветрами, и следим, чтобы тонкие Аксиомические Законы и Догматические Постулаты не были утрачены. Наши базальтовые пирамиды, обсидиановые сферические храмы и хрустальные обелиски хранят мудрость первоистоков. Протомудрость. Мы – первые, и мы же будем последними, замыкающими этот – один из неисчислимых – Цикл.
По дороге в Линзовидный Храм я снова услышал Хоралы. На этот раз, это была акафиста, но мне никак не удавалось разобрать, кого восхваляют голоса. Я остановился послушать, и подо мной тут же расцвел огромный черный цветок, продолжающий растягивать свои угрожающе-темные лепестки во все стороны. Чернила взвились вверх по стеклянным небоскребам, скульптурам, окрасили воды фонтанов, ребра колоннад, галерей. Не прошло и минуты, как я уже стоял в черном омуте. Выстроившиеся аллеей эл-лабы зашумели, кроны затрещали разбушевавшимися электрическими разрядами, и поднявшийся из неоткуда ветер подтолкнул меня в спину. Все ясно – Они знают, Они ждут.