Бирюки. ч. 9

Ната Ивахненко
      У немолодой грузной женщины, набирающей воду из колодца, Настя спросила, как пройти к Корчихе - так звали ведунью.
- "Туды иди, - скрюченным заскорузлым пальцем указала направление баба - пятая хата с краю. Издалёка притопала? Знать, нужда какая?"
- "Издалёка" - коротко ответила Настя, не желая продолжать беседу.
       У покосившейся калитки заросшего бурьяном палисадника стояла согбенная, с виду столетняя старуха в клетчатом шерстяном платке на голове и драной телогрейке, несмотря на жаркий погожий день.
- "Заходь, дочка, заходь. С утра тебя поджидаю."
- "Здравствуй, бабушка! Да откуда ты знала, что я приду?" - удивилась Настя.
- "Дык, пятух нонча ишшо в кромешной тьме три раза прокукарекал. - "Уж не этот ли?" - подумала Настя, увидев среди копошащихся в навозной кучке кур, демоническое создание. Петух, с кровавого цвета короной на голове, был угольно-чёрен. Прекратив расковыривать кучу, птица окинула Тоню грозным, надменным взглядом. "Ишь ты, гадость какая!" - вздрогнула Тоня под пристальным взглядом петуха.
- "Пойдём в дом, красавица. Издаля шла, устамши, поди. Садись к столу. Накося, водички испей студёной, охланись малясь." - бабка протянула Насте измятую жизнью алюминиевую кружку. Девушку и впрямь мучила жажда и она, брезгуя, но всё же отхлебнула из замусоленной посудины, дабы не обидеть хозяйку.
       Со свету Настины глаза постепенно привыкали к царившему в избёнке сумраку. Ей всё больше становилось не по себе: высохшая старуха с крючковатым длинным, как у бабы Яги, носом, с ввалившимся, по причине полного отсутствия зубов, ртом, внушала неосознанный страх. Жилище соответствовало облику хозяйки: земляной пол, почерневшие от времени и копоти доски палатей, закопченная, никогда не видавшая побелки, печь, обтрёпанные, замусоленные занавески на окнах, бахрома седой паутины по стенам - производили гнетущее впечатление. Оглядевшись повнимательнее, Настя приметила множество расставленных повсюду пузырьков, бутылей и склянок, заполненных жидкостью, с плавающими в ней кусками, лохмотьями, сгустками чего-то непонятного, омерзительного.
- "И зачем пришла?" - испуганно подумала Настя, зябко передёргивая плечами.
- "Да ты не боись, не боись. Я тебе зла не учиню. До меня уже расстарались... - словно прочитав мысли девушки, прошамкала хозяйка. - Да токмо навряд и спомогну."
- "Почему?" - удивлённая словами Корчихи спросила девушка.
- "И-и-х! На сЕстре твоей сильная порча - на кровь, на волос, на могильную землицу сделана. Не сдюжу. Эт, кто сотворил, тот может снять, да токмо не станет. Вижу, ктой-то из сродичей наколдовал"
- "Бабушка, но, может быть, можно хоть что-нибудь сделать?" - заикнулась Настя.
- "Дык, попробую, нашепчу на воду. Совсем не поправится горемышная, нет, не поправится, но, можить, полегчает малясь."
       Корчиха разожгла керосинку, поставила на огонь чёрную от нагара кастрюльку, затем сняла с вколоченного в стену ржавого кривого гвоздя пучок сушёной травы и размяв его заскорузлыми пальцами, бросила в закипающую воду. Туда же добавила щепотку печной золы, какого-то порошка из газетного кулёчка и, склонившись над варевом, молча зашевелила тоненькими, как ниточка, губами. Седые патлы, выбившиеся из под платка, словно живые, шевелились то ли от потока поднимающегося пара, то ли от сквозняка, гуляющего по избе.
- "Ну вот, готово. Щас чуток остынить, в пузурёк перелью. А ты, девка, как приидешь домой, сЕстре-то не сказывай, где была. Водичку по вечерней зорьке в квас иль чай подмешай, да и предложь испить боляшшей. Дык вот что ишшо скажу: на тебе самоёй венец безбрачия - проклятье на твоём роду. Замуж, девка, не выйдешь. Да и брат твой тоже не женится, приворожен он до смерти, присухой присушен. Всю жисть возля бабы этой кружиться будить, а бросить не смогёть - тоской да кручиной изведётся."
       Настя взяла из рук старухи склянку с водой, поблагодарила, оставив на столе узелок с яичками, маслицем и куском сала. - "Спасибо, бабушка. До свидания".
- "Прощевай, прощевай, девка. Не свидимся боле".
      Расстроенная и удручённая услышанным, девушка возвращалась домой: ничего хорошего колдунья не предвещала, напротив - напророчила плохое. По пути девушку уже не радовало ни щебетание птичек, ни заросли спеющей малины, ни приятный ветерок, ласкающий кожу. Мрачные мысли овладели Настёной: "А вдруг всё правда, что бабка сказала - проклятье, порча? Да ну, не может быть, глупости всё это - слушать выжившую из ума старуху. Правильно мама говорила - Не ходи."
     Уже к обеду Настя вернулась домой. На летней кухоньке у керосинки хлопотала мама. В эмалированной зелёной кастрюльке булькали ароматные наваристые щи из кислой капусты. Настя уже заметно проголодалась. Родной дом, аппетитные запахи еды в одно мгновение развеяли мрачные мысли и сомнения - словно приснилось всё, что произошло с Настей.
- "Ну что, Настён, как сходила? - поинтересовалась мама - Только тише говори, Оля уже проснулась".
       Не успела Настя и рта раскрыть, как на пороге перед ними предстала Оля. С присмиревшей было женщиной произошла мгновенная перемена, лишь только она увидела сестру. С воплями и криками Ольга накинулась на Настю: "Вылей, немедленно вылей эту дрянь! Я не буду  пить! Вылей!!! - схватив Настю за грудки и тряся её, как тряпичную куклу, кричала Оля. - Никогда больше не смей ходить по бабакам, иначе я убью тебя!"
- "Хорошо-хорошо! Оля, успокойся! Отпусти меня, я выброшу склянку."
        Настя едва вырвалась из цепких рук сестры, опрометью побежала в сад подальше от дома. Там она открыла пузырёк и вылила помутневшее и завонявшее содержимое в траву. "Как Ольга узнала обо всём? Как догадалась про воду? Мама не могла ей сказать. Странно..."