Дневник Адель Дюбуа.
Эта дверь выглядела такой же прочной, как и остальные. Я было поковырялась отмычкой и уже решила оставить ее в покое, но тут в замке что-то щелкнуло. Этот звук вызвал в моей душе взрыв надежд такой силы, какого со мной не случалось со времен всеобщей амнистии. Я переставила наконечник на отмычке и стала внимательно работать – и вот, вуаля! Дверь скрипнула и подалась! Я вырвалась из этого чертова коридора!
Первой моей мыслью было позвать остальных, и я выглянула в коридор – баронессы нигде не было видно, и пани Мурыси тоже, только раздавались азартные удары топором обо что попало. Развеселилась она, однако... Ну и черт с ними, пусть дальше шарятся где хотят и хоть весь замок на дрова порубят! Мне главное – утечь отсюда.
Дверь, в которую я вошла, открылась в какой-то проход, и похоже было, что он ведет в другое крыло замка, которое я мельком видела в окошко. Если это действительно так, то у меня есть шанс выбраться отсюда, потому что окна там разбиты. Да и вообще, замок в отвратительном состоянии, это чудовище граф особо не напрягается, чтобы его отремонтировать.
Я побежала по коридору и вскорости убедилась в правильности своих предположений – эта часть замка однозначно небезопасна. Все в аварийном состоянии: полы скрипят, лестницы шатаются, паутина и пыль покрывают все свободные поверхности. Но это еще не самое мерзкое. Самое мерзкое – это запах, в здешних апартаментах пахнет так, будто в каждой комнате кто-то сдох.
Я сбавила шаг и стала рассматривать интерьер – в конце концов я сюда приехала, чтобы поживиться чем-нибудь антикварным, а тут этого барахла пруд пруди. Жаль, что чемодан остался в комнате.
Несмотря на пыль и паутину, я отыскала несколько серебряных подсвечников, весьма тонкой работы, столовые приборы, пару кубков с камушками – короче, все то, что так любят торговцы в Марэ. Бегать с полными руками подсвечников было неудобно, и я стянула со стола бархатную скатерть, отчаянно пыльную, и завязала в нее наиболее интересные вещи. Настроение мое существенно улучшилось.
Чем дальше я шла, тем интереснее было вокруг, тем тяжелее становился мой узел и тем сильнее воняло. Откуда может тянуть падалью, если в этих комнатах никого не было уже лет триста? Мамой клянусь, что человечья нога не ступала тут со времен столетней войны.
Вскорости я устала и мне захотелось присесть. Понятия не имею, где я находилась, ибо давно уже запуталась в лабиринтах заброшенных покоев. Закатное солнце мягко светило в окошко, и я присела на диван, предварительно выбив с него облако пыли. Рядом стояла тумбочка, которую я придвинула, чтобы записать эти строки в мой дневник. Начав писать, я вскоре почувствовала себя уставшей, мне захотелось спать. Совет графа пришел мне на ум, но мне доставляло удовольствие не послушаться его. Желание спать все больше овладевало мной. Я решила не возвращаться в верхние, ненавистные мне комнаты, а переночевать здесь, где в былые времена, должно быть, молодые красавицы грустно что-нибудь напевали в ожидании мужей, ушедших на войну. Придвинув большую кушетку к окну, чтобы как можно дольше любоваться чудным видом, я спрятала дневник в карман и расположилась поудобнее.
Дневник Мурыси Скоропадской.
Как радостно, однако, и как весело! Решено – как только вернусь в Краков, куплю себе топор. Побольше. Или попрошу у графа этот, он им все равно не пользуется. Может быть, я была воином в прежней жизни? Или дровосеком? Но мне нравится сносить блестящим лезвием все выступающие предметы - я уже подровняла дверные ручки, косяки и лепнину, но радость от процесса никак не проходила. И тут я заметила великолепные рога, но они висели слишком высоко. Представив себе, как я буду отрубать одну веточку за другой, я даже зажмурилась от удовольствия, а потом побежала за комодом, чтобы придвинуть его и дотянуться до рогов.
Но моим мечтам не суждено было сбыться: пока я двигала комод, я заметила, что он на ножках, и не устояла перед искушением. В общем, потом он все равно уже никуда не годился, разве что на растопку... поэтому я подумала, что лучше уж сделать так, чтобы топить было удобно, и нарубила аккуратных дров.
Сложив их в уголок, я почувствовала, что сделала большое дело и поняла, что почти забыла про теорему Ферма. Это очень, очень хорошо, правда, едва я про нее вспомнила, как снова расстроилась – вот что стоило Адель поматериться шепотом...
В голове у меня крутились обрывки решения, и я решила, что стоит записывать то, что приходит на ум – мало ли когда пригодится. А вдруг я внезапно вспомню и снова забуду? Надо срочно раздобыть бумажку!
Но бумаги нигде не было. Вообще замок выглядит нежилым, в нем человеческий вид имеют только наши комнаты и обеденная зала. Все остальное мне не нравится. Я рыскала по коридору, пока не заметила открытую дверь – надо поискать там, вдруг в каком-нибудь старинном секретере обнаружится бумага? Карандашик у меня в кармане есть.
Дневник Киран цу Шмайсель.
Похоже, граф не хотел, чтобы мы видели изнанку его домашней жизни – все двери накрепко заперты. Меня, конечно, засранством не удивишь, но приходится проявлять деликатность, иначе я давно бы вскрыла какую-нибудь. Хотя... хвастаться легко, а вот открыть их оказалось непросто. По коридору до сих пор звучат удары топора, но я не буду вмешиваться, пусть пани Мурыся сама объясняется с графом, почему она разнесла ползамка.
Интересно, где теоретически может находиться священный кирпич, за которым меня послали? Если это вещь ценная, ее должны хранить тщательно, например, в тайнике или сейфе. Люди раньше проявляли большую фантазию по части ныканья, и, я боюсь, что мне придется состариться в этом замке, выстукивая стены. Надо поговорить с графом и попытаться выяснить местоположение предмета, а не искать его методом тыка.
Тем не менее, я добросовестно простучала все открытое пространство, и не обнаружила ничего подозрительного. Тайник, если он имеется, находится где-то в другом месте, и надо искать выходы в другую часть замка. Я остановилась, задумалась, и поняла, что давно уже не слышу стука топора - пани Мурыся наконец угомонилась. Впрочем, и Адель куда-то запропала, я не слышала даже ее матюгов. Вокруг было тихо, до страшного тихо, и мне почему-то стало не по себе. Солнце собиралось садиться, и длинные холодные тени выползли из углов, напоминая о том, что скоро ночь, и надо бы привести себя в порядок перед встречей с графом. Странно, я никогда не видела его при дневном свете...
Вернувшись в комнаты, я обнаружила, что они пусты. Я была одна во всем замке. Куда же подевались Адель с пани Мурысей? Может, они сбежали? Или граф вернулся не вовремя и застукал их за порчей имущества? А может, ой! Только не это! Только бы они не наткнулись на Кухельпукена, у которого вполне хватит дури задержать их и отправить в гестапо... Я должна бежать, разыскать их немедленно!
Но помещение выглядело совершенно пустым. Мои спутницы как сквозь землю провалились – я обежала коридор два раза туда и обратно, но никого не обнаружила. Неизвестно, что я стала бы делать, если бы на третий раз одна из дверей не скрипнула и не приотворилась. Я застыла как вкопанная - так вот куда они исчезли! Но, если честно, меня впечатлило это тихое отъезжание в сторону в полутемном пустом коридоре, как будто приглашающее следовать за собой неведомо куда.
Теперь все понятно, они вскрыли дверь и пошли исследовать замок, пока я, как дура, обстукивала стены. Что ж, браво. Теперь мне оставалось только догонять и молиться, чтобы их пути не пересеклись с бравым штурмбанфюрером. Выяснить, куда они пошли, было нетрудно – на полу сначала тянулись следы Адель, потом к ним прибавились следы Мурыси, а потом появилась большая дорожка, как будто кто-то тянул по полу что-то тяжелое. Сердце у меня упало.
Я бежала в темноте, постоянно натыкаясь на какие-то предметы, с трудом различая следы на полу, и сочиняла в уме докладную фюреру. Как только я вернусь в Берлин, я непременно нажалуюсь Адику на Геринга – пусть повертится на ковре, сволочь толстопузая!
Здесь очень темно, пыльно и грязно. Воняет какой-то падалью. Теперь я понимаю, почему граф так не хотел, чтобы мы сюда ходили. Интересно, уже, наверное, пробило полночь, и он ждет нас на ужин, недоумевая, куда мы подевались. А если ему придется искать нас здесь? Ой, неудобно-то как!
И тут я услышала тихие голоса. Женские. Но принадлежали они не Мурысе с Аделью, а каким-то пока еще незнакомым мне бабам. Сейчас познакомимся, и я разжалую этих кухельпукенских кикимор в портомои!
Передо мной открылась еще одна дверь, и в лунном свете передо мной предстала картина маслом: Адель Дюбуа валялась на кушетке в усмерть пьяная, ибо взгляд у нее был совершенно бессмысленный, а три обезьяны из гестапо стояли над ней, обсуждая, что с ней делать. И они еще вырядились в какие-то нелепые тряпки позапрошлого века!
Каюсь, не сдержалась... Неловко вспоминать, учитывая, что в самый ответственный момент дверь вдруг отворилась и вошла пани Мурыся, которая даже не взглянула на нас, а сразу стала шариться по комоду. Нормально, да? И бормочет себе под нос:
- Бумажки нет? Бумажки у вас нет?
Да раз приспичило, беги наверх, как раз успеешь! Или ты решила тут с бумажкой пристроиться, чтобы не только падалью воняло? Это ужас, это какой-то невыразимый ужас...
Дневник Мурыси Скоропадской.
Бумажка никак не находилась, а я вдруг стала вспоминать все больше и больше. Срочно, мне срочно необходимо это записать! Я металась по каким-то темным и грязным комнатам, но там не было и намека на печатную продукцию. Дом, в котором нет книг – печальное зрелище.
В одной из комнат я обнаружила Киран цу Шмайсель, Адель и еще каких-то студенток. Я поздоровалась, но баронесса ответила мне очень грубо, что удивительно для человека высокого происхождения. Она вообще вела себя несдержанно, и очень кричала на бедных девушек, которые не знали, куда и деваться. К счастью, появился граф, который быстренько всех разрулил, и помог нам поднять наверх Адель Дюбуа – она или снова нажралась, или ей стало плохо.
Но бумажку я так и не нашла.
Дневник Адель Дюбуа.
Видимо, я заснула, хотя далеко в этом не уверена. Все, что произошло потом, было так живо, что мне трудно предположить, что я действительно спала.
Я была не одна... Комната была та же и не изменилась с тех пор, как я вошла. Я ясно различала на полу, освещенном луной, свои следы на толстом слое пыли. Напротив меня в лунном сиянии стояли три молодые женщины. Я подумала сначала, что вижу сон, так как несмотря на то, что луна освещала женщин, их фигуры не отбрасывали тени. Они подошли ко мне ближе, внимательно оглядели меня и о чем-то зашептались. Две первые были брюнетки, с острыми носами, как у графа, и большими беспокойными глазами. Третья была блондинка с роскошными золотистыми волосами и голубыми, как сапфиры, глазами. Ее лицо показалось мне знакомым, как будто я видела его раньше и боялась его когда-то, но не могла только вспомнить, когда...
В женщинах было что-то отталкивающее и вместе с тем чарующее. Красавицы опять стали шептаться, потом засмеялись. Блондинка кокетливо качала головой, а две другие увещевали ее.
Одна сказала:
- Пойди, пойди первой, за тобой право начинать, мы подождем!
Другая прибавила:
- Она проспиртована насквозь, будет нам и выпивка и закуска!
Я продолжала лежать, умирая от страха, но не могла пошевелить ни одним мускулом. Блондинка придвинулась ко мне и так низко наклонилась, что я почувствовала ее дыхание на своей щеке. Оно мне показалось душистым, как мед, но к нему примешивался сладковатый гнилостный запах.
Я боялась открыть глаза и наблюдала за женщиной сквозь полуопущенные веки. Женщина облизывала губы, как животное, чуя добычу. В лунном свете я увидела влажные полураскрытые губы и белые зубы. Она наклонялась все ниже и ниже, я ощутила легкое прикосновение, дрожащие мягкие губы прижались к коже на шее и вот уже острые зубы впиваются мне в горло... Мне конец. Одна, в пустом замке, вместе с тремя исчадиями ада, я должна умереть ужасной смертью. Боже, за что мне это?
И тут дверь распахнулась. В комнату строевым шагом вошла Киран цу Шмайсель. Я хотела крикнуть, предупредить ее, чтобы она бежала отсюда, но не могла вымолвить ни слова. В отчаянии я только вращала глазами, бессильная ей помочь. Сейчас адские твари сожрут ее, а потом меня, и даже косточек наших никто не найдет!
Блондинка, которая едва не убила меня, обернулась и поднялась с колен, готовая кинуться на новую жертву. Ноздри всех троих хищно раздувались. А дверь хлопнула снова, пропуская пани Мурысю – что за несчастная ночь! Бедная профессорша прошла мимо них к комоду, буркнув на ходу:
- Здравствуйте, девушки.
И начала рыться в ящичках, приговаривая:
- Бумажка, бумажка... – несчастная и не подозревала, в какую беду попала. Она открывала ящик за ящиком, а потом повернулась к брюнетке, стоявшей ближе всех, и в отчаянии проговорила: - Мне срочно нужна бумажка! У вас нету?
Брюнетка оскалила острые зубы и кинулась на жертву науки, но тут вмешалась Киран цу Шмайсель, которая стукнула кулаком по тумбочке и заорала что-то вроде:
- Хёлен зи зих ихре ханде, вердаммте шлюхен! Зи верден цурюкгештуфт верден, унд фор зайнен фёргезетцен!!!
И как пошла раздавать им пощечины!
- Дасс зи зофорт хие раусс! Заген Кухельпукен, вас ди нахтен фюнф яре вирд эр игель ам поларкрей грасен!!!
На этих волшебных словах я потеряла сознание...