Смелого пуля боится, смелого штык не берет, - эта известная русская поговорка во время Великой Отечественной опровергалась не раз. Пуля брала всякого: и смелого, и несмелого, и мужчин, и женщин, и детей, и взрослых. А те, кто остался жив и вернулся домой, не могли объяснить, почему их не убило. Случайность, говорили одни, бог спас, говорили другие. Валя Зеленцова (теперь Кузнецова) была уверена, что от смерти её уберег мамин крестик, с которым она прошла весь свой боевой путь. «Молиться я не молилась, - рассказывает Валентина, - но пули меня всё равно не трогали. Мистика, да и только». И нечто мистическое Валя испытала ещё до того, как её взяли на фронт:
- Я ещё в Чёрном Затоне работала. Оттуда из клуба иду (а папа уже воевал). Подхожу к калитке и вдруг вижу – он. В сером костюме. «Как живёшь?» – спрашивает. Я как бросилась мимо в калитку. А он упал. И если бы я не пробежала, он бы меня, наверное, убил. Видно, думали друг о друге.
На фронт Валя ушла лишь в мае 43-го. Она успела поработать на шахте в Кузбасе, куда её направили по специальному направлению. Там её завалило углём во время аварии, и ей пришлось некоторое время лежать в больнице. А после этого сразу на фронт - телефонисткой. И – первая бомбёжка по дороге:
- Когда под Вязьмой бомбили, мы перепугались ужасно. Нас, как овец, гонят в лес, а мы под вагоны головы прячем.
К военной жизни Валя привыкала долго. С улыбкой вспоминает она, как даже самое простое задание не могла выполнить как следует:
- Я такая ещё бестолковая была. Послал меня командир получать мыло, а я забыла. Прихожу, честь отдала и молчу. – Что вам? – а я и не знаю. Он рассмеялся. Молодые мы тогда были, бестолковые.
Впрочем, на молодость на войне скидку не делали. Приходилось выполнять всякую, даже мужскую работу:
- Когда землянку строили, у нас командир еврей был. Мы, девчата, брёвна не можем поднять. Так он нас без обеда оставлял. Пока мы эти брёвна не принесли. Всё было, господи.
В это «было» много вкладывается. Несмотря на то, что Валя служила телефонисткой, её иногда посылали и как связиста – связь восстанавливать. Вот уж где страшно было. Оборванный провод искали под обстрелом:
- Бывало, связь прервётся, значит, порыв. Если посылать некого, посылали меня. Ползёшь, а отовсюду стреляют. Терпела. Приходилось терпеть. Рядом тоже соединяла одна, так ей руку оторвало. Страшно, конечно, а надо. Говорят, не страшно на войне. Как не страшно? Кто не видел, тот не знает. Иногда спрашивают: стреляла? Конечно, стреляла. Как не стрелять. Если не ты, то тебя.
Но первую свою медаль, да какую – «За отвагу», Валя получила, что называется не по профилю. По крайней мере, стрелять не пришлось. Это произошло уже в то время, когда наши освобождали Польшу:
- Нас в Люблине посылали из роты с донесением в полк. А уже немцев отогнали, но были бродячие. Когда мы шли, нас предупредили: идите дорогой, а не вдоль домов. Ну, мы и пошли. Вдруг на мою напарницу немец напал, схватился за винтовку. Мы из-за внезапности испугались. Он тащит, она не отдаёт. Я и ударила его: не в спину, а в мягкое место. Он так и присел. Мы его связали и в полк доставили. Говорили – ценные сведения дал.
Там же, недалеко от Люблина, Валя увидела, что такое настоящий фашизм. Их водили на экскурсию в только что освобождённый концлагерь Майданек. Здесь было уничтожено около полутора миллионов человек:
- Водили, где печи. Там лежали трупы: мужчины и женщины. Стояли машины, где газом душили. Бараки, столовая, детские туфельки, кучи обуви. Стул остался, на котором фриц сидел и сортировал. Не меня только водили. Всех. Страшно было.
Ближе к концу войны Валю перевели в снайперы – стреляла уж очень хорошо. На задание ходила в сопровождении офицера. Он и указывал, кого надо убрать.
На счету Вали-снайпера 4 вражеских офицера. Кто они, девушка так и не узнала. Да и не хотела знать. Враг он любой враг. Победу встретила во Франкфурте-на-Одере. Через несколько дней в поверженном Берлине, в театре победителям вручали грамоты с подписью Сталина. А ещё через несколько дней – домой. Когда ехала, Валя вспоминала, как мама в своих письмах всё время звала дочку домой:
- Она мне писала: «Дочка, у нас одна беременная вернулась. Может, и ты с кем-нибудь. Только бы живой вернулась».
А Вале действительно всегда хотелось домой. Но не таким же способом, какой предлагала мама. Как можно без любви?
- Меня даже один сватал. Добьюсь, говорил, чтобы тебя отправили в тыл. Там у него мальчик был. Но зачем я пойду. Он мне не нравился. У него слюна в уголках рта скапливалась.
В Саратове победителей встречали с цветами и музыкой. А оттуда, по волнам радости – в родную Алексеевку на пароходе.
- Мне кажется, я шагнуть не могла с парохода. На свою землю пришла. Мама – ах! – заплакала. Я же живая. А она плачет. Трудно ей было с тремя детьми.
Некоторые односельчане ещё долго не верили, что Валя воевала. Живой с войны не приходят, говорили они. А если и приходят, то с животом, как мама в письмах писала. Так и жили, деля вместе со всеми трудности послевоенной жизни и не обращая внимания на пересуды. Гордость за то, что ты фронтовик, пришла спустя много лет, когда и День победы праздновали уже широко, и к тем, кто воевал, относиться стали иначе. Впрочем, Валентина, как и многие ветераны, героем себя не считает. Раз присягу даёшь, значит, должен защищать Родину. Другого не дано.
2003 г.