Четырнадцатую ночь Лилли не спал.
Нет, конечно, звуки он слышал не в каждую из этих четырнадцати ночей – всего несколько раз, но в одно и то же время ночи он подходил к окну и начинал вслушиваться. Под конец он уставал ждать и засыпал, лежа на полу, свернувшись в комочек и сетуя на странные обстоятельства.
Шесть месяцев назад Бату сказал ему, что территория его семьи самая подходящая для организации шоу и привлечения посетителей. Лилли, абсолютно ко всему относящийся с хорошей порцией скепсиса, едва ступил на землю семьи Бату, был – ни много ни мало – очарован.
Территория, на которой, если верить летописям, около пятисот лет проживали предки Бату, была громадной и такой прекрасной, такой изобильной, цветущей, что хотелось обо всем забыть и остаться тут насовсем.
Но Бату и Лилли были обладателями патентованных развлечений и не имели никакой возможности обо всем забыть. Развлечения приносили хороший доход – впрочем, Бату мог жить в своей прекрасной вотчине, по поводу доходов совершенно не напрягаясь. Отец, мать и дядя оставили ему громадное наследство, а ни жен, ни детей у Бату так и не завелось.
Лилли мог похвастаться куда менее роскошным наследством, но с радостью смотрел на собственное будущее: компаньоном Бату был надежным и умным, а работали оба, не жалея сил и не боясь риска.
Расставшись с детской мечтой – работать в представлениях на великолепных площадках у океана или на громадных бессмертных секвойях, Лилли недолго расстраивался. Он смог рискнуть и вложить всё, что имел, в совместную разработку этих самых представлений, а наличие компаньона сильно облегчило ему задачу и сохранило от финансового риска.
Оба разработчика были умны и деятельны, а неудержимая фантазия и смелость, свойственные их молодому возрасту, обеспечили им безусловный успех, никому прежде них и не снившийся.
«Здесь вокруг есть дома, старенькие и вовсе небольшие, – говорил Бату. – Но мы можем их немного отремонтировать, не нарушая прелести старины... И ты представляешь, сколько народу к нам повалит, потому что появится возможность жить здесь неделями!»
Лилли скептически интересовался у друга, чем же они собираются кормить эту ораву, но Бату, войдя в раж, кричал, что на территории растут такие деликатесы, которые отобьют у кого угодно тоску по дому, и в таком количестве, что можно будет накормить хоть целый город.
– Допустим, – кивал Лилли. – Но на территорию приедут и те, кому по вкусу не только растительная еда... Понимаешь, Бату?
Ничем нельзя было смутить богатого наследника целой череды поколений ученых и торговцев! Бату в волнении махал своими длинными стриженными руками и ещё громче кричал, что наладит поставки мяса и опять же сорвет хороший куш.
– А где мясо будешь брать? У нас государственная монополия на его добычу, – Лилли не хотел сдаваться и боялся, что в творческом запале они оба упустят что-нибудь важное.
– Связи мои на что? Не бойся ты за государство, – ухмылялся Бату, и Лилли, тоже улыбаясь, отступал перед приведёнными аргументами.
В действительности, сочетать представление с отдыхом в прекрасном месте, где представления и планировались проводиться, – это был новаторский ход. Неслыханный, смелый, но интеллект и предусмотрительность Лилли вместе с богатством, хваткой и напористостью Бату приближали их планы к реальности.
Лилли целыми днями помогал Бату в анализах и расчетах, в сведении баланса, а тот генерировал идеи с невероятной скоростью. Он даже, бывало, кричал из ванной, где стригся уже поздно по вечерам, и Лилли прибегал, выскочив из постели и переполошившись, но видел только полутемную комнату и сухое корыто, в котором сидел не любивший воды Бату, машущий туда-сюда ножницами и выдававший какую-нибудь новую задумку.
– И как тебе вот такое? – светло-карие глаза Бату жутковато мерцали, поймав блик единственной свечи, и Лилли садился на пол, приготовившись слушать любые идеи. Гамак мог ждать сколько угодно.
Он услышал звуки через несколько часов после приезда. Они с Бату приехали в конном экипаже, с большим количеством вещей, и были весь вечер заняты их разгрузкой. Как часто бывает при переутомлении, на Лилли напала бессонница. Он походил вокруг дома, выпил воды, покрутился в гамаке в предоставленной ему комнате наверху – «Тут в детстве было мое любимое логово!» – и всё не спал.
Когда глаза наконец начали слипаться, а тело – становиться легче и легче, из тысячелетней чащи послышался мелодичный как будто звон.
Сон с Лилли мгновенно слетел. А неизвестный звук повторился – нежный и чистый, словно звонил неизвестной конструкции колокол. Чуть ближе – потом отдалился вновь.
Бату, без сомнения, спал. Этот любитель всего необычного уже явился бы – так быстро, как только мог, – убедившись в наличии чего-нибудь странного. Лилли в одиночестве гадал, чем может быть услышанное только что, пока наконец не заснул. Едва сон одолел его окончательно, мелодичный и высокий звук раздался почти у самого дома.
На следующее утро он был разбужен ворчанием Бату.
– Поздновато...
– А сколько? – потирая небритое лицо, Лилли силился угадать время суток. Силуэт Бату маячил у темного окна.
– Четвертый час. Хороши мы поспать. Ну-ка, завтракать и за работу! Тут тебе не отель.
Они резво взялись за планирование своего дела, трижды прерываясь на еду, и свалились без сил в пыльном кабинете Батова дедушки около восьми часов утра.
Через несколько ночей Лилли, который уже, сам не понимая, почему, извелся от ожидания, вновь услышал пение – и на этот раз он мгновенно понял, что услышанное было пением. Какое-то существо пело ночью, на нежилой территории, и Лилли мог бы поклясться, что не знает, кому принадлежал этот голос – самое прекрасное, что приходилось ему когда-либо слышать. За исключением, быть может, океанского прибоя...
Нет. Без исключений.
Он попробовал осторожно выяснить у Бату, кто может здесь петь.
– Какие у вас тут необычные птицы, – подливая соевые сливки в сок Бату, Лилли косился на него в надежде услышать внятный ответ.
– Птицы? Я сто лет их тут не видел, ну разве что волнистых попугаев, – хозяин дома в волнении выхватил у приятеля сливочник и бухнул себе двойную порцию. – А ты что, видел птиц? Везунчик.
– Я их слышал. Они очень мелодично поют, – задумчиво протянул Лилли, перемешивая сахар в кукурузной каше. Он даже забыл, что никогда не кладёт в кашу сахар. Особенно он терпеть не мог коричневый, который поедал сейчас, даже не размешав комочки и не замечая жженого привкуса.
– Послушай-ка, может быть, стоит записать голоса птиц или просто музыку, чтобы включать на представлениях? Музыка, конечно, есть сейчас у всех, но мы можем придумать необычную, и мы, уж конечно, заплатим композитору...
Ночи мало-помалу стали невыносимыми. Лилли уже спал только днем, да немного под утро, а ночами, уставясь в черноту деревьев, ждал, как мистического дара, необычного пения.
Ровно через двадцать дней после приезда на древнюю территорию, он понял, что различает в пении слова. Было ясно, как день, что некто невидимый – безусловно, одиночка, поёт песню для молчаливого леса, но совершенно точно знает, что старинный дом снова обитаем. Может быть, видит Лилли, склонившегося возле темного окна и молящего пение не умолкать...
Решив пока не пугать Бату внезапно появившейся догадкой, Лилли предложил съездить в город – пополнить запасы еды и привезти аппараты, которые обоим, между прочим, не терпелось попробовать в деле.
Зарезервировав на вечер экипаж, компаньоны отправились в магазины за едой и техническими новинками (в числе которых присутствовала чудесная счетная машина на батарее) и под конец трудного дня – в ресторан. Лилли заказал стейк и кофе, потому что соскучился по настоящему стейку, да и кофе в ресторане «Сын Солнца» готовили такой, какой ни у Бату, ни у него самого не получался. Бату, как обычно, приналёг на сырые овощи. Он считал себя приверженцем осознанности во всем и старался соблюдать умеренность ради самого факта.
Разделывая стейк, Лилли увидел, как сильно обросли его руки. Удивительное дело – окунувшись в настоящую жизнь без суеты, в первозданный природный рай, он забыл ухаживать за собою, как привык, и, обросший, напоминал сам себе картинку первобытной обезьяны из учебника истории.
– Бату...
– Да? – взгляд сверкнул из-за объемистой миски, в края которой уперлись толстые серые щеки. Бату наслаждался мелко покрошенными томатами и, судя по его взгляду, мало что сейчас соображал.
– Мне кажется, у тебя на территории люди.
Бату не поперхнулся от удивления или страха, не вздрогнул. Окаменев на несколько секунд, он оторвался от еды и медленно поставил миску на стол.
– Нет, Лилли.
– Я их слышал, они пели. Очень красиво пели – я сразу понял, что это они. Так, наверное, больше никто не поет. Ну... там был один голос, то есть, и я уверяю тебя – я не слышал подобного никогда.
Бату медленно вытер лицо. Он казался огорченным.
– Последнего человека на нашей территории застрелил мой прапрадед. Это была молодая самка, и он очень переживал, что пришлось ее убить. Она была агрессивна и напала на его сына. Прапрадед целился в ноги, но тогда он уже плохо видел и случайно убил ее... Там давно нет никаких людей, Лилли.
– А кто же это поет? – Лилли не мог себя видеть – как заволоклись туманом, но при этом ярко блеснули его глаза, как мечтательно вытянулись его губы, как он, будто принюхиваясь к незнакомцу, слегка раздул ноздри.
Бату, казалось, снова что-то пришло на ум. Он вскочил и дернул друга за руку.
– Расплачивайся! Пошли.