Всё херня, кроме пчёл. Но если не есть мёду, то и пчёлы тоже херня.
(фольклор)
Пчеловодством я в этой жизни занимался только однажды и довольно давно, а конкретно в двенадцатилетнем возрасте. И не надо мне тут саркастически хмыкать - пчеловодство было самое настоящее и вспомнить есть что. Вы, может быть, забыли о себе больше, чем у меня осталось воспоминаний от того пчеловодства. Так что не торопитесь пренебрегать, авось пригодится когда-нибудь. Пчёлы – дело такое…
В то лето дорогие родители свезли нас с малолетним братцем Стасиком на сельские вакации, то бишь к бабке и деду на Украину, а сами безмятежно отправились в Крым. Предварительно озаботив меня воспитанием Стаса и всяческой его охраной от внешней среды. Перспективы вольной жизни на лоне природы сразу неприятно скукожились, но за радостными предотъездными хлопотами моих протестов как-то никто не заметил. А зря. Обещанная в награду за попечительство черноморская ракушка мне на фиг не требовалась – требовались мне рыбалка, интерес простодушных сельских девиц и библиотека при местном клубе, которая оказалась на удивление богатой. Отказываться от всего этого в пользу возни с узником подготовительной группы детского сада Стасиком я отнюдь не собирался. Рыбалка со Стасом была делом немыслимым: в первый же день на него нарычал вытащенный на берег сомик, которого братец решил подергать за усы – и верещал перепуганный Стас так, что все окрестные рыбы забились в ил водоема по кончики хвостов. В библиотеке ему было обоснованно скучно, потому что читать вслух было обоснованно скучно мне. А в моих отношениях с местным прекрасным полом его присутствие исключалось априори – достаточно того, что сей паразит еще дома откопал в моих тайниках календарик с голыми бабами и радостно предъявил его родителям. Короче говоря, я предоставил Стасику полную свободу валять дурака с соседскими сопляками, а сам с головой ушел в летние радости.
При чем же здесь пчёлы, спросите вы? Погодите, я ж рассказываю. Пчёлы были немножко позже.
Дело в том, что за первую же неделю свободы Стасик успел схлопотать от кого-то по морде за городские понты, провалиться в навозную яму на ферме и в довершение всего страдающие ранним развитием селюки научили его курить. За неумелым распыхиванием самокрутки на пару с дебиловатым сверстником я застал их лично и отмудохал хворостиной обоих. После чего мстительный Стасик наябедничал деду и хворостиной отмудохали меня. Причем гораздо сильнее. Причем за все сразу – и за курение Стасика тоже. Причина, оказывается, была не в его глупости, а в том, что я бросил бедного братца на произвол судьбы. А вершиной репрессий стало суровое обещание деда рассказать при ближайшей телефонной связи родителям про все стасиковы беды. И про то, как я на него, видите ли, положил.
Допустить этого было никак нельзя и я смирился, привязав себя к Стасу. Вот тут и появились пчёлы.
Надо ж было наполнить жизнь хоть каким-то смыслом! Участь надзирателя ненамного лучше участи того, за кем он должен надзирать… Количество доступных радостей резко ограничено и это вынуждает к поискам чего-либо нового. В нашем случае новизной оказалась пасека дида Секлета, расположенная по соседству.
Дид Секлет… до сих пор не могу называть его по-русски, да и нет, по-моему в русском языке такого мужского имени - Секлетий, глупость какая-то получается; так вот, дид Секлет был стариком огромным, энергичным, обладал несвойственной украинцам окладистой белоснежной бородищей и блестящей розовой лысиной во всю башку. В селе был уважаем за приязненность и какие-то малопонятные мне знания – проще говоря, считался дид Секлет целителем и немножко колдуном. Даже мой дед, личность весьма гонористая и, можно сказать, скандальная, не гнушался чуть ли не каждый вечер посидеть с дидом Секлетом в чайной за гранчаком горилки и обсудить нафиг мне тогда не интересные перипетии военной молодости. Иногда к ним присоединялся бывший полицай дид Адольф и дело постепенно перерастало в свару, вследствии которой приходилось вызывать бабушку для утихомиривания. Пчёлы были пожизненным занятием дида Секлета и только в ту самую войну он, уже будучи седоватым дядьком, плюнул на всё, взял ружжо и ушел в лес воевать. До Ковпака ушел дид Секлет или к бойцам Шухевича, я так и не понял, потому что спорили они с моим дедом, отвоевавшим в регулярной Красной Армии, постоянно… Но – на вражду не переходили, а против экс-полицая дида Адольфа взъерошивались оба, хотя бабушка неоднократно рассказывала, что полицаем дид Адольф был весьма толерантным и многих в селе даже спас от вывоза в Германию. Впрочем, речь не о нем.
Речь о том, что мой дед, чувствуя нашу со Стасиком незанятость, привел нас на пасеку к диду Секлету, типа «вам там буде цикаво». Цикаво, то есть интересно, нам действительно стало практически сразу: пчелы гудели в воздухе и деловито-смешно пропихивались в щель улья толстыми жопами, запах меда стоял возле ихних домиков непередаваемо восхитительный и дид Секлет сходу жизнерадостно начал грузить нас подробностями из жизни своих любимых букашек. Например, именно от дида Секлета я узнал, что пчелы имеют пять глаз - и лишь недавно с удивлением нашел подтверждение этой странной аномалии в Интернете. А ведь всю жизнь думал, что дид просто изобретательно проехал нам по ушам, ибо наша со Стасиком разница в возрасте с высоты его дремучих лет явно не угадывалась…
И все бы хорошо, но вот именно этот момент неразличия сыграл свою грустную роль в дальнейших событиях. Потому что со временем начал доставать. Нет, у дида Секлета действительно было интересно – и дрессировка пчёл (дид в общении со своими медоносами принципиально не пользовался маской, только слегка попыхивал возле ульев вкусно пахнущей «дмухалкой» и этого хватало, чтоб не кусали ни его, ни нас), и внутреннее обустройство пчелиных общежитий цикавило, и рассказы о том, как слаженно и разумно функционирует букашечный социум. Блин, да даже тяжелющую ручку огромной медогонки крутить было интересно, потому что медленная янтарная струя в банки наглядно демонстрировала успешность твоих усилий. И поедание ароматного свежего мёда с принесенным от бабушки хлебом и молоком было более чем достойной наградой за труды. Но вот зубрить и с выражением декламировать диду Секлету идиотские стишки типа «Булы у Тани бджолы, здоровые, як свыни, и мэд воны носылы ведерцями на спынах…» - это еще как-то подходило Стасику, но уж никак не мне, почти тринадцатилетнему нонконформисту с исканиями. Да и Стасу, если честно, воспитательные задания дида остохренели довольно быстро. В общем, назрел внутренний протест.
Можно было, конечно, просто перестать ходить к диду Секлету, но это было бы именно просто. Я измыслил иное.
- Граммофон, слушай внимательно, - обратился я однажды вечером к Стасу (ну да, Граммофон. Нормальное, по-моему, погоняло для человека, способного с точностью до запятых пересказывать родителям, что и в каких выражениях говорил старший брат не для лишних ушей.) – Есть дело, но поклянись, что никому не сдашь.
Стасик, разумеется, поклялся. И разумеется, клятва его крылышка бы от дохлой мухи не стоила, но я ее тут же укрепил обещанием, что если нарушит – во время сна посажу ему на лоб страшного «красного волоса» из болота, он вбуровится, на лбу вздуется шишка, будет расти и расти, а когда лопнет, из нее вылезет огромный волосатый паук. Фантазия знатная, зато до приезда родителей предупреждения должно было хватить точно.
– Граммофон, дид Секлет нам больше не нужен. – поведал я свой коварный замысел. – Мы с тобой устроим собственную пасеку!
Ну как пасеку… Я все-таки всегда был реалистом и при планировании понимал, что целую пасеку нам вдвоем с таким помощником, как Стас, не потянуть. Да и заметут быстро. Но вот поиметь один полноценный улей с пчелами – по силам вполне.
Как выглядит улей изнутри и что вообще для него нужно, я уже изучил. Ну, на самом деле просто посмотрел из-за спины дида Секлета, однако по моему великоразумному мнению взгляда было вполне достаточно. Не синхрофазотрон все-таки.
Доски в сарае у нас есть, пила-топор-молоток тоже. Там еще надо вставить несколько рамок с воском для комфортного проживания пчелам, но это я предполагал попросту скоммуниздить у дида Секлета – у него в клуне этих рамок такая пропасть, что он, небось, и считать-то до стольких не умеет. Наверняка исчезновение пары-тройки не заметит.
- А пчёлки? – задал Стасик основополагающий вопрос.
Да. Пчёлки – это, ясен пень, неотъемлемый элемент, без которого наша пасека будет просто игрушечной задрочкой типа рассохшейся уже в хлам глиняной деревни, которую изнемогавший от безделья Стас построил возле ставка. Дид Секлет рассказывал, что новые пчелиные орды можно купить в специальном магазине в райцентре, но кто туда за ними поедет, кто нам их там продаст, да и вообще была охота тратить оставленные нам родителями на конфеты три рубля. Ведь есть же способ бесплатный и намного более интересный!
Собственно, этот способ и натолкнул меня на гениальную мысль о всем предприятии. Дело в том, что накануне у дида Секлета на пасеке пчёлы стали РОИТЬСЯ, И дид достаточно подробно рассказал и показал нам суть этого явления.
Мы уже знали, что пчелиной ордой в улье управляет королева, которую дид Секлет называл некрасивым словом «матка». (Я из естественного любопытства лазил ранее смотреть иллюстрации в анатомическом атласе женского тела, поэтому матка у меня с пчёлами как-то вовсе не ассоциировалась. Королевой предводительницу пчёл считать было уместнее.) Так вот, оная королева, имея целый гарем мужей-трутней, регулярно рожает в большом количестве рабочих пчёлок, но иногда получается и дочка-принцесса. Это если схематично. А когда принцесса подрастает, всё стадо начинает путаться в определении, кто тут у нас королева ваще, происходят всякие блудняки и сбой программы. Так что принцессе надо собирать манатки и валить из улья искать собственное королевство. При этом часть подданных, запутавшись во властях, следуют за ней – это и есть роение. Заметить принцессу среди бестолково мельтешащей орды нетрудно, она толстая и гораздо больше всех остальных. Почти майский хрущ. И вот тут главное вовремя поймать эту самую принцессу, засунуть ее в заранее приготовленный улей, а сбежавшие за ней сепаратисты тут же присядут следом и начнут обживать свой новый дом. Так бесплатно, интенсивно и весело образуется новая пчелиная семья, которую можно будет обихаживать, воспитывать, а потом трясти с нее собственный мёд.
- Понял суть? – уточнил я у Стасика. – Завтра со с ранья клепаем улей, ставим под липой за усадьбой, чтоб никто не видел, а после обеда, когда дид Секлет задрыхнет, берем твой сачок для головастиков и идем на пасеку ловить принцессу.
Воодушевленный Стас радостно закивал и еще полночи доставал меня несущественными вопросами о благоустройстве будущего нашего пчеловодческого хозяйства.
…Улей у нас утром, разумеется, получился тяп-ляп щелевого типа, напоминал гипертрофированный посылочный ящик, криво стоящий на присобаченных внизу чурбаках, и во входную щель могла на прямых лапах зайти некрупная крыса-пацюк. Зато не прибили друг друга гвоздем к чему-нибудь, не расплющили молотками пальцы, а несколько заноз по ходу дела – то фигня и дело житейское. Доработки в конструкцию можно внести и позже, нам предстояло главное – добыть себе пчелиную принцессу и сделать ее полновластной королевой собственного улья.
Высидев кое-как обед и дождавшись затем в засаде у соседского плетня момента, когда дид Секлет поплелся в хату на сиесту, мы приступили к охоте. Ну как приступили – пчёлы, в общем-то, не роятся по заказу, так что пришлось слоняться вокруг ульев, потом для ускорения процесса немножко их (ульи) попинать. Потом меня за это ужалила в ухо особо раздраженная пчела и я с изумлением узнал, что это, оказывается, чертовски больно. Сволочь такая, я-то ведь уверенно полагал, что дидовы пчёлы хорошо дрессированы. При нем же нас никто никогда не пытался кусать!
Появились некоторые сомнения в целесообразности нашего дела и запоздалые мысли, что надо было хотя бы дмухалку раскочегарить перед охотой… И тут из полинялого синенького улья с тревожным гуденьем попёр таки сепаратистский рой.
Сомнений, честно говоря, сразу же сильно прибавилось, потому что пчёлы вели себя перевозбужденно, сновали в одной гудящей туче какими-то ломаными траекториями и, по-моему, даже сталкивались головенками, тараня друг друга. И было этих возбужденных пчёл более чем до фига… Жирную черную принцессу, кстати, я действительно среди них увидел сразу, но ловить её уже как-то не хотелось. Однако едва я хотел скомандовать братцу отход, как события навалились с частотой до двадцать пятого кадра.
Стасик победно вякнул «Вот она!!!» Стасик взмахнул сачком. Попал чертовой принцессе кольцом сачка по лбу и оглушенная таким приемом огромная пчела села Стасику куда-то в область шеи. А следом… Следом на моего бедного братца стал садиться весь рой.
Это было реально ужасно, один из самых страшных моментов моей жизни. Пчёлы приземлялись на Стаса сотнями, тот орал – причем не от перспективы быть искусанным, он ведь не знал еще, что это такое – он боялся щекотки. Да вы просто представьте сами, что на вас садится такое шевелящее ножками облако мелких гудящих тварей – выдержали бы спокойно? Вот дид Секлет, наверно, выдержал бы, а Стасик нет. Стасик стал верещать, махать руками и топать ногами на месте – убежать ему в голову не пришло. И мне, дураку великовозрастному, не пришло в голову ничего лучше, как броситься смахивать с брата уже приземлившихся пчёл...
Пчёлы немедленно озверели и стали жалить. Несколько сходу вцепилось мне в морду, да так, что аж слезы брызнули. А визг Стасика стал приближаться к ультразвуку. А я все бестолково отмахивался от ошизевшей летучей орды и пытался отпихнуть впавшего в ступор Стаса подальше!
Слава Богу, дид Секлет услышал и еще не потерял сноровки. Со скоростью гепарда, с расторопностью спасателя и с криком «а мать же ж вашу трясця, курва, бляблябля!» дид молниеносно метнулся к нам, схватил несчастного Стаса поперек тушки и швырнул его в огромную выдолбленную колоду у хлева – там всегда была колодезная вода для глуповатой дидовой телушки Гали. Стас погрузился в плюхнувшее взрывом брызг водохранилище полностью, воды сомкнулись над ним, а рой шарахнулся от брызг вверх, недовольно покружил и, видимо, подобрав свою полуобморочную принцессу, свалил с пасеки куда подальше. Да, меня тоже сразу перестали убивать. Остался только ревущий красный рак Стас, высунувший заплывшую физиономию из колоды, и дид Секлет с двумя волдырями во лбу в аккурат на месте роговых отсеков.
- И шо це було, довбойобы? – напряженно спросил дид. - Нащо вы до роя полизлы?!
- Та ну а шо они как эти? – всеобъемлюще промямлил я. – Мы ж только посмотреть… Диду, а шо теперь Стасику будет?
- Гаплык вам обоим от вашей бабци буде, готуйте дупы! – грозно пообещал дид Секлет. – Ладно, пишлы скорийше в хату ликуватысь.
Дид густо намазал нас какой-то вонючей субстанцией и боль сразу утихла. Даже Стас перестал реветь белугой и лишь горестно похныкивал, ощупывая свою раздувшуюся голову. Впрочем, опухлость после дидовой мази тоже довольно быстро стала спадать по всем фронтам и только немножко трясло – то ли от пережитого, то ли от горячки, вызванной пчелиным ядом. Мы еще посидели с полчаса, отпаиваясь теплым молоком с какими-то таблетками (позже бабушка сказала, что это вроде как димедрол был), а затем под конвоем дида Секлета пошли сдаваться домой.
В принципе, никакого «гаплыка» нам не было, потому что дид Секлет благородно взял вину на себя и объяснил нашей всполошившейся бабушке, что «хлопци пид рой потрапилы» по его недосмотру. Хотя брошенный сачок видел и наверняка многое понял. Пожалел нас, дураков.
Бабушка голосила и хлопотала, Стасик ныл, а я угрюмо выслушивал сентенции нашего деда, что за малым надо следить, что больше он таких балбесов у себя сроду не оставит и что в голове у меня «ка-зна-що», а вот он в мои годы уже трудился с утра до ночи (ладно хоть не полком командовал). Но угроза физической расправы хворостиной все-таки прошла мимо. Хотя вечером дед, обнаружив новые обстоятельства, отдельно разорался еще и за испорченные доски:
- Шо за халабуда така страшна за хатой стоит? Хоря приманить решили, йолопы?! От хочь одна курка пропаде – я вам такого хоря влуплю, шо будете со страху срать-пердеть-и ще хотеть!
В общем, с моим коварным планом по пчёлам не связали и наш новопостроенный улей. Никто из сельских жителей просто не понял, что это именно улей, а Стас, как ни странно, тоже не раскололся. Может, всё еще боялся болотного «красного волоса», хотя после такой массовой атаки жалящих тварей лично я б уже на любое мифическое насекомое просто забил.
Для обоих наших юных организмов инцидент прошел почти без последствий, если не считать того, что Стасик весьма сильно простудился. Видимо, сказалось сочетание ледяной колодезной воды и резко подскочившей от пчелиных укусов температуры. Еще неделю его пришлось лечить домашними средствами, а я таскал ему из лесу чернику и жалел, как мог. Стас за ту неделю наелся меда в лечебных целях настолько, что до сих пор терпеть его не может (как и пчёл вообще). Родителям по приезде о случившемся поведали в очень мягких выражениях, так что они и значения особого этому не придали, всё постепенно забылось, как разбитая коленка или досадная двойка по математике. И только спустя долгие годы я осознал, что вообще-то дело могло закончиться очень плохо. Глядя, как у моего собственного сына бревном распухает рука от укуса одной-единственной пчелы, печально я смотрю на это поколенье и понимаю, что из них при подобных обстоятельствах немедленно помер бы в муках минимум каждый второй. Человечество, конечно, приспосабливается ко всему и мутации в конечном итоге ведут к прогрессу, но всё-таки мы в детстве как-то намного покрепче были. Потому и выжили, и пережили все случившееся со страной потом…
А еще через четверть века редакцию газеты, в которой я работал, до скрежета зубовного задолбал один псих по фамилии Пчеловодов - и это окончательно отвратило меня от идеи завести пасеку хотя бы на старости лет. Но то уже другая история.
Ну их на хер, этих пчёл. Настоящим человечищем, как дид Секлет, можно стать и без мёда.