Собственно, - Мориньер улыбнулся, вспомнив эти «учебные» дни в Марселе - это был, кажется, последний брошенный Саватом вызов. Убедившись, что пробить броню его, Мориньера, самообладания не удастся, Сават отступился с легкостью, с какой отступается всякая шпана, получившая соразмерный вызову отпор.
Только однажды еще, оказавшись свидетелем беседы Мориньера с Рене, пробормотал он угрюмо:
- Ну уж, прям «монсеньо-ор». Бандит бандитом.
Мориньер засмеялся тогда:
- Одно другого не исключает. Займись-ка делом.
*
Мориньеру понадобилось около двух месяцев, чтобы усвоить все эти злодейские приемчики. И, надо сказать, знание их уже дважды спасло ему жизнь. Поэтому он считал нелишним обучить им мужчин, обитавших теперь в форте.
Так что когда Обрэ, заглянув в комнату, проговорил:
- Ну и ну! Удивили вы моих парней, монсеньор!
Он ответил:
- Я рассчитываю, что с завтрашнего дня удивлять меня будут они.
Старик-знахарь, просочившийся в комнату следом за Обрэ, взялся обрабатывать свежие царапины, полученные Мориньером в драке. Прижег ромом ссадину на скуле, принялся смазывать какой-то мазью бровь. Бурчал:
- И что вам вздумалось, монсеньор? Если так уж надо было их поучить, можно было обойтись словами. Или вы соскучились по моим припаркам и настойкам? Или вы хотите, чтобы ваши раны опять воспалились? Зачем вам новые травмы? Прежние-то еще не до конца зажили.
Мориньер сидел, прикрыв глаза. Пока лекарь возился с его ссадинами - размышлял. Скоро в форте их останется всего несколько человек: он сам, старик-лекарь, - тот наотрез отказался возвращаться в Квебек, - да слуги, прибывшие в Новую Францию вместе с ним. Обрэ со своим экипажем отправится домой, в Бретань. И хоть он теперь обещает к следующей зиме вернуться, расчет делать на это нельзя. И на летнее время форт без защиты оставлять - тоже нельзя. А это значит, что, едва позволит погода, ему придется отправляться в Труа-Ривьер. Завершить, наконец, сделку. Передать тамошнему коменданту обещанные тому в последнюю их встречу легкие испанские кремневые ружья. Прекрасные ружья, которые он приобрел в одной из голландский факторий, расположенных на берегу Пенобскота! И вернуться обратно во главе отряда…
Бертен прервал его размышления. Приоткрыл дверь, сунул в образовавшуюся щель голову, о чем-то заспорил с Обрэ. Очнувшись, Мориньер открыл глаза.
- Что, Бертен? – прервал он тихую, но яростную их перебранку. – Что тебе нужно?
- Я хотел уточнить, монсеньор, вы сегодня сядете за общим столом? Или подать ужин сюда?
- Сюда. Ты составишь мне компанию, Жак?
Обрэ склонил голову:
- Конечно, монсеньор. С удовольствием.
Мориньер улыбнулся.
- Вот насчет последнего – не уверен. Я намерен испортить тебе аппетит парой неудобных вопросов.
*
Он спрашивал уже однажды об этом - едва возвратившись в последний раз из Квебека. Тогда ответ не удовлетворил его. Но он так отвратительно чувствовал себя, что не стал уточнять. Все равно заняться этим вопросом в тот момент он не мог. Теперь же он готов был слушать.
- Расскажи мне о Леру, - сказал, когда они оба утолили первый голод.
- О Леру?
- Ты забыл кто это?
- Нет, монсеньор. Но я не знаю, что я мог бы о нем рассказать.
Мориньер посмотрел на него внимательно.
- Он ушел весной, не так ли?
- Совершенно верно.
- Почему?
- Сказал, что жизнь в такой компании его не устраивает, и он будет строить себе дом, как и планировал прежде.
- Где?
Обрэ повел плечом:
- Я не знаю.
Мориньер приподнял бровь – неужели? Смотрел на него настойчиво, с легкой усмешкой, не сводил взгляда.
Обрэ вздохнул:
- Я покажу примерно. Уходя, он милостиво ткнул пальцем в карту.
- Хорошо.
Мориньер наполнил вином кружку Жака, налил себе.
- Он враждовал с кем-нибудь?
- С кем-нибудь? – Жак усмехнулся. – Проще сказать, с кем не враждовал.
- С кем же?
- С Рене.
Мориньер кивнул иронично:
- Я был почти уверен. Рене умеет держать себя в руках.
Жаку нечего было на это возразить. Рене, в самом деле, оказался единственным, кто умел общаться с этим несносным, неуживчивым типом. Из прочих - не было ни одного, кто хотя бы раз не повздорил с ним. Ни дня в форте не проходило без конфликтов. По ерунде ссорились – из-за косого взгляда, недостаточно любезного тона, не на месте брошенных снегоступов. Он должен признать, его ребята – тоже не ангелы. Но Леру – просто дьявол. Вспыхивал на пустом месте.
- Ты не мог с ним справиться? – дослушав, спросил насмешливо Мориньер.
- Леру – хищник. Ему непременно надо знать, кто в стае вожак.
- А разве остальные твои парни – не такие же?
Мориньер усмехнулся.
- Не обольщайся насчет их смиренности. Каждый из них, - зазевайся только, – откусит тебе голову.
Обрэ улыбнулся в ответ:
- Я давно их знаю, монсеньор.
*
Когда Мориньер сообщил о намерении задать ему, Обрэ, пару неприятных вопросов, он напрягся. Пытался сообразить, о чем может пойти речь, вспоминал, где он мог проштрафиться.
Мориньер никогда не был груб и крайне редко по-настоящему отчитывал провинившихся. Но одним взглядом, словом одним он ухитрялся заставить самого толстокожего из виноватых краснеть. И больше всего Мориньер не любил, когда ему отвечали: «не знаю».
Именно поэтому, произнеся это идиотское «не знаю», Обрэ готов был самолично откусить себе язык. Надо же было так опростоволоситься! Хорошо еще, что он догадался спросить у этого чертова Леру, куда тот направляется. Не факт, что тот, в самом деле, выстроил дом в том месте, которое указал. Но, по крайней мере, у него, Обрэ, чиста теперь совесть.
Обрэ усмехнулся – и Рамболя с ним рядом нет, чтобы разделить ответственность.
- Что? – спросил Мориньер, не отрывая взгляда от разложенной на столе карты. – Что тебя забавляет?
Одновременно Мориньер поманил Обрэ, подозвал его:
- Показывай.
Тот быстро нашел нужное место.
- Он сказал, что собирается выстроить дом здесь.
- А чему ты ухмыляешься?
- Вспомнил Бриана.
- Что именно вспомнил?
- Да вот… - Обрэ замялся. – Вспомнил, как досталось нам тогда с Рамболем от вас, монсеньор.
Мориньер выпрямился. Лицо его выражало удивление.
- Досталось?
- Вы не знаете своей силы, ваша милость, - саркастически ответил Обрэ. – После той выволочки Рамболь еще неделю озирался – все старался не попадаться вам на глаза.
- Не говори глупостей, - пожал плечами Мориньер. – Я только сказал, что знать все о своих людях - обязанность всякого ответственного человека.
- Именно, - улыбнулся Жак.
*
Так оно и было. Именно это он, Мориньер, тогда и произнес. Мог бы сказать и больше, но, говоря откровенно, он был зол не только на Рамболя. И еще менее – на Обрэ. Он был зол на себя.
Бриан, этот глупый мальчишка, ухитрившийся стать причиной, - не главной, не очевидной, но все-таки причиной, - казни одного из членов команды Обрэ, сидел в памяти Мориньера занозой.
Долгое время, пока команда «Целестины» находилась в форте, имя его не сходило с уст насмешников.
Бриан был главным объектом для шуток. Если он не опрокидывал на себя миску с похлебкой, значит он проливал вино, если он, входя в дом, не бился головой о низкую притолоку можно было быть уверенным, что он приложится об угол, впечатается в косяк, наступит на ногу рядом стоящему.
Стоило ему появиться в компании, моряки принимались подтрунивать над ним – припоминали его ежедневные промахи, потешались, заставляли краснеть. Пытаясь противостоять насмешкам, мальчишка начинал пререкаться. И, конечно, проигрывал. Смущаясь, становился еще более неповоротлив и нескладен.
Неловкость Бриана так раздражала Мориньера, что он старался не поручать тому никаких дел. В конце концов, в форте находилось две корабельные команды. Очень просто было исключить из зоны внимания одного нелепого подростка.
Все изменилось в один день. Он, Мориньер, приказал устроить очередные учения. Капитаны выстроили свои команды на главной площади. Вывесили мишени, раздали порох и пули. Мориньер стоял сбоку, наблюдал за тем, как отрабатывали моряки стрельбу.
Те стреляли по-разному. В целом, лучше, чем он ожидал.
Когда подошла очередь Бриана, он, Мориньер, почувствовал сильнейшее желание уйти, отвернуться, не смотреть. С трудом заставил себя остаться.
Он был готов к тому, что мальчишка опять проявит свою неуклюжесть, поэтому и бровью не повел, когда Бриан, взявшись заряжать мушкет, просыпал порох. Не двинул ни единым мускулом, когда тот достал зачем-то из подсумка несколько пуль разом. Услышав смешки, мальчишка дернулся, покраснел, выронил пули. Те упали, раскатились по сторонам. Бриан наклонился, чтобы поднять их, зашарил рукой по утоптанному снегу. И тут горячая волна понимания обожгла его, Мориньера, лицо. Он наблюдал еще какое-то время, как неловко, неуверенно собирал тот свинцовые шарики. Потом подошел к нему.
Бриан при его приближении вскочил. Смотрел на него смущенно, едва заметно дрожал губами. Мориньер забрал у него мушкет, передал подошедшему Обрэ.
- Продолжайте, Жак!
Посмотрел снова на мальчишку:
- Иди за мной.
*
Он был тогда зол на себя так, как не был зол никогда. Думал: как случилось, что он столько времени не обращал внимания на то, что не заметить было просто невозможно?
Поговорив с Брианом и удостоверившись, что догадка его оказалась правильной, он отправил того отдыхать. Вызвал к себе Рамболя.
Он стоял тогда у стола. Когда вошел Рамболь, он, Мориньер, какое-то время молча смотрел на него. Потом спросил:
- Что вы могли бы сказать о Бриане, господин Рамболь?
Заметил удивление в лице молодого помощника капитана.
- Парень как парень. Несуразный, но добрый.
- Что еще?
Рамболь пожал плечами:
- Это первый его рейс.
- Чем он занимался на судне?
- Да чем… Палубу драил, матросам помогал. Труслив он. Неловок. Высоты боится. На мачты лез, дрожа, зубами клацал, белел. Так что все, что делал – все внизу.
- Труслив?
Он стиснул зубы. Проговорил жестко:
- Мальчишка ни черта не видит. Как получилось, что вы этого не знаете?
Он помнит: именно тогда он и произнес то самое, о чем напомнил ему теперь Обрэ – «знать все о своих людях - обязанность всякого ответственного человека».
Говоря по правде, он говорил тогда о себе больше, чем о Рамболе. И корил – себя.
*
С того дня в форте глумиться над Брианом перестали. Иногда, изредка, по старой привычке, случалось, комментировали насмешливо очередной его промах, но тут же прикусывали языки. Что при этом они вспоминали: его, Мориньера, приказ или пылающее от стыда лицо Рамболя, - Мориньер не знал. Да и ему это было безразлично. Его интересовал результат.
Мориньер усмехнулся: следствием сделанного им «открытия» стало то, что Бриан принялся ходить за ним по пятам. Готов был услужить чем угодно. Едва заслышав очередное распоряжение Мориньера, бросался его исполнять. И не было больше никакой возможности его от этого отстранить.
Мориньер посмотрел на Обрэ. Тот крутил в руках деревянную ложку с причудливо изрезанным черенком.
- Не таким уж никчемным оказался этот мальчишка, - проговорил легкомысленно Обрэ. – Вон каких узоров навырезал.
- Не таким уж, - сухо ответил Мориньер.
*
Обрэ отдал Мориньеру эту ложку уже после того, как судно капитана Моленкура покинуло берега Новой Франции, после того, как он, Мориньер, окончательно пришел в себя.
По зиме вернувшись в форт, он провалялся еще какое-то время в постели. Восстанавливал силы, истраченные в пути. Справлялся с проклятым жаром, который не отпускал его всю дорогу. Лекарю Натаниэлю, преодолевшему вместе с ним долгий путь, пришлось немало потрудиться, чтобы снова поставить его на ноги.
И вот в один из первых после выздоровления дней к нему в комнату постучался Обрэ. Зашел, улыбаясь смущенно.
- Простите, монсеньор, я к вам – с подарком.
- С каким подарком?
- Да вот… - он протянул ему ложку. - Бриан просил передать вам. Несколько дней ковырялся – все вырезал что-то, поправлял.
Мориньер долго смотрел тогда на Обрэ. Потом протянул руку, взял ложку.
- Спасибо.
Вспомнил, как Моленкур, явившись к нему в Квебеке, произнес:
- Монсеньор, Бриан умолял замолвить за него слово… Он просит позволения остаться с вами.
- Нет, - сказал тогда Мориньер.
Взглянул в глаза капитану.
- Нет, - повторил твердо. - Вы должны понимать, господин Моленкур, что это невозможно. Позволить ему остаться – все равно, что самолично совершить убийство. В этой стране он не выживет.
Моленкур кивнул.
- Я сказал ему то же. Но он так настаивал.