Леру рассчитывал провести в лесу одну-две ночи. В его состоянии ночевки на морозе были небезопасны, но он знал, что наверняка не успеет вернуться домой раньше.
*
Леру рад был бы любой добыче. Но он понимал, что заяц, белка или енот - не спасут его и его женщин от голода. Безусловно, один-два дня относительно сытой жизни – тоже немало. Но он решил пойти ва-банк. Задумал добыть лося.
Если ему это удастся, если удастся завалить зверя, он обеспечит свою семью едой на много дней. И заработает себе право отдышаться, отдохнуть, выздороветь.
Приняв решение, Леру направил свои стопы на восток – туда, где охотился много зим подряд. Там, на берегу озера, он рассчитывал найти лосей. Собираясь группами, те устраивали стойбище то в густом ивняке, то уходили чуть правее, в ельник. Протоптав густую сеть троп, они паслись обычно на выбранном ими пятачке, сохраняли силы. Отлеживались.
Он надеялся застать их там. Но ему не повезло. Лоси ушли.
Бесконечные метели намели слишком глубокие сугробы. И животные покинули привычные места, убрались вглубь лесов.
Обнаружив это, Леру и не подумал о том, чтобы повернуть домой. Он не мог возвратиться с пустыми руками. Поэтому, несмотря на неудачу, он продолжал идти вперед. На второй день ему удалось подстрелить зайца. Поужинав им, он почувствовал себя немного лучше.
К исходу третьего дня Леру наткнулся на припорошенный след не слишком крупного лося-одиночки. Пошел по нему - не быстро, но с упрямой настойчивостью.
Он доберется до лося. Непременно доберется.
Это «непременно доберется» стучало в его голове набатом. Кажется, он даже примерял к этому набату шаг. Так было легче идти.
*
Уже сгустились сумерки, а Леру все шел. Боялся, что эту и так едва заметную нить следов укроет снег.
Когда снегопад прекратился, позволил себе короткий отдых. Едва рассвело, снова двинулся в путь.
Леру с трудом переставлял ноги. Усталость и нездоровье ослабили его значительнее, чем он мог ожидать. Но он не готов был отступиться.
К тому же он видел, что и лось чувствует себя не слишком хорошо. Со временем Леру удалось приблизиться к животному. И теперь он, отслеживая оставляемые лосем отметины на белом полотне, мог с уверенностью утверждать, что тот очень слаб. Лось двигался тяжело. Временами проваливался под наст. Недоступал задними ногами, шел, как ходят стельные самки.
В целом, самка это или самец – не имело никакого значения. Но Леру почти был убежден, что перед ним молодой самец – копыта передних ног были невелики, но остры. Да, самец. Только очень истощенный или раненный. А скорее – и то, и другое.
Убедиться в последнем Леру удалось довольно скоро – когда, обрушив настовую корку, провалившись глубже обычного в сугроб, лось окрасил снег красным.
Крови было немного – она не так текла, как по капле сочилась со спины лося. Из чего Леру сделал вывод, что, скорее всего, на молодого двух-трегодовалого самца напал хищник. Неудачный прыжок росомахи или рыси – подумал Леру. Это они обычно поджидают свои жертвы на ветвях деревьев. Бросаются сверху.
В этот раз, судя по всему, удача изменила хищному зверю. Возможно, и сам он был болен или истощен.
Он еще раз оглядел выпачканный в крови снег. Судя по всему, раны были не слишком глубоки, но они, несомненно, доставляли лосю много неудобств.
*
К полудню снова пошел снег. Леру счел снегопад благом. Он и прежде был уверен в том, что не упустит зверя. А теперь, наблюдая за тем, какими неуверенными сделались шаги животного, как стал он вилять из стороны в сторону, двигаться зигзагами, то и дело приостанавливаясь, утаптывая снег то у одного дерева, то у другого, Леру понимал: развязка близка. Животное устало.
В это время они оба двигались по краю леса, чуть в глубине его. Направление ветра, в целом, благоприятствовало охотнику. Но Леру видел, что лось какое-то время назад почуял погоню. Зверь пытался прибавить шагу, но сил не хватало. Каждая попытка сделать рывок вперед заканчивалась тем, что измученный лось проваливался в сугроб. И потом ему требовалось гораздо больше усилий, чтобы выбраться, снова взять шаг.
*
По правую руку от Леру вилась река. Не слишком широкая, но, судя по всему, в летнее время весьма бурная. Берег, на котором теперь находились охотник и его добыча, был крутым. Лес практически вплотную подходил к реке. И Леру ушел немного вглубь. Пошел параллельным с лосем курсом, прижимая того постепенно к кромке леса.
Леру видел его уже. Временами между стволами, при свете пепельно-серого дня, мелькало темное тело зверя. Несколько раз Леру собирался стрелять. Но никак не решался. Он не хотел рисковать. Выстрел должен быть один.
Поэтому еще какое-то время он шел за лосем. То приближался к нему, то немного отходил в сторону. В какой-то момент направился наперерез. Он не планировал того, что произошло. Но не мог не признать, что случившееся значительно облегчило ему победу. Только выбравшийся из очередной снежной западни лось, завидев охотника, метнулся в сторону – туда, где по его представлению был простор и относительно твердая под ногами земля. Другими словами, он выскочил из чащи на берег - высокий скалистый берег, который прямо тут, в нескольких шагах от кромки леса обрывался, уходил вниз к неровному, будто собранному в складки, речному льду. И, попал неловкой ногой в укрытую снегом расщелину, повалился, перевернулся, взметнув длинными ногами в воздухе, исчез за скалистым краем.
Леру спустился по крутому склону вниз в нескольких шагах от зверя. Тот смотрел на него огромными глазами. Тяжело дышал. Из ноздрей его валил пар. Лось больше не пытался встать. Да он бы и не смог.
Леру, взглянув на него, проговорил негромко:
- Прости.
И вскинул ружье.
*
Потом, взяв, наконец, направление к дому, таща за собою добычу, он все вспоминал это «прости». И удивлялся себе. Странная, думал, чувствительность. Нелепая даже. Видно, он совсем ослаб, коли взялся просить прощения у собственного обеда.
Но, думая так, он отчего-то не ухмылялся. Шел, упорно глядя под ноги. Тянул волокуши. Считал шаги.
Он шел и с каждым преодоленным лье все чаще думал о том, что взял на себя непосильную ношу. Теперь, когда главным для него стало дойти обратно, он стал отчетливо понимать, что с частью добытого придется расстаться.
*
На следующий день, во время очередного привала, он отвязал один из мешков. Подвесил его к толстому суку. Это не давало ровным счетом никаких гарантий. Лишь немного снижало вероятность того, что мясом успеют полакомиться звери прежде, чем он за ним вернется.
Передохнув, двинулся дальше. Он устал так, как не уставал никогда до сих пор. Шел напрямик. Сокращал, как мог, путь. Если повезет, думал, он успеет добраться до дома еще до рассвета. Если повезет. Если он не станет устраиваться на ночлег. Если дойдет.
Эти бесконечные «если» кружились в голове. Мешали думать. Несколько раз он терял равновесие, спотыкался, падал. В последний раз упал особенно неудачно. Не успел сконцентрироваться, собраться. Свалился, ободрал лицо ледяной коркой.
Наступили сумерки. А он все раздумывал – как быть. Стоило бы, наверное, соорудить «нору», закопаться в снег, переждать хотя бы несколько самых темных ночных часов внутри. Тем более, что снегопад не прекращался. А ветер, хоть мороз был и не слишком силен, становился все более пронизывающим. Но Леру опасался, что, заснув, не сумеет проснуться.
Конец сомнениям положило крайне неприятное происшествие. Пересекая реку он, измученный горячкой и долгим, утомительным переходом, не заметил едва подернутой тонкой пленкой льда, присыпанной снегом полыньи. Если бы не выработанные за годы жизни в лесу рефлексы, которые заставили его действовать еще до того, как он понял, что произошло, он бы провалился под воду вместе с волокушами и всем, что с таким трудом добыл. Но он сделал то, что должен был – отпустил груз, выхватил из-за пояса нож. С величайшим трудом, выполз на лед. Не поднимаясь, развернулся лицом к полынье.
Волокуши почти целиком ушли под воду. И течение старательно и неуклонно утягивало их все дальше. Окончательно унести их мешала лосиная шкура, которая, развернувшись с одного конца, зацепилась за кромку льда. И Леру схватил ее коченеющей рукой, подтянул повыше. Подполз ближе, прижал ее грудью. Нащупал, лежа на животе, под водой кожаный ремень, которым один из мешков был привязан к волокушам. Медленно, очень аккуратно, подведя лишенный кисти обрубок руки под ремень, подтянул его повыше. Ухватил зубами жгут, которым было стянута горловина мешка. Здоровой рукой обрезал ремень, одновременно освободил шкуру, скатился с нее в сторону, так что весь остальной груз отправился подо льдом по течению. А в зубах его остался один, последний, мешок.
Леру вытягивал его еще какое-то время. Медленно. Осторожно. Боясь, обломать тонкий лед. Наконец, вытащив, отшвырнул в сторону.
Отполз сам. И уже там, свернувшись в комок, завыл, застонал, зарычал от боли, холода и разочарования.
Впрочем, на переживания не было времени. Теперь не могло быть и речи о ночевке. Он забросил мешок на плечи. И пошел вперед.
Одежда на нем скоро сделалась твердой, чуть позже он перестал чувствовать ноги. Но он шел, сцепив зубы. Спускался в овраги, поднимался вверх. Пересекал ручьи. Он знал уже эти места. И знание это давало ему силы.
Он дошел, когда месяц на небе уже стал светлеть. Дошел. Толкнул дверь и упал на пороге.