Сорок первый день (по сеттингу «Периметр») - Александра Крикова
Критика: Ежи Тумановский
«Все хорошо, точно ухвачена суть!» Ежи Тумановский
Июль в этом году выдался особенно знойным и душным. Плавились не только улицы и дома - казалось, само солнце подтекает, словно круглый сыр в печи, дырявится и капает на город золотыми брызгами. Золото в фонтанах, на листве деревьев, бликами по окнам… Первый раз в жизни я так сильно ненавидел золото.
- Чего вы боитесь, Олег Эдуардович?
- А чего люди боятся чаще всего? – спросил я, задумчиво разглядывая крышу соседнего здания. Темные пятна голубей изредка планировали на нее и тут же отскакивали, словно мячи. Продолжали свой полет в поисках менее раскаленных поверхностей.
- Самой распространенной считается агнинофобия, - ответил Андрей Борисович.
- Страх задохнуться? – хмыкнул я, отрываясь от окна. – Нет, не настолько. Я могу задерживать дыхание на пять минут. Практика, знаете ли…
Психолог оценил взглядом мою выправку и уважительно кивнул. Потом что-то пометил в своем блокнотике и спросил:
- Тогда что?
Я передернул плечами. Достаточно заметно, но не слишком, чтобы жест лишь подтвердил мою неприязнь. Мне всегда было трудно признаваться в своих страхах.
- Пауков. Банально, да?
- В таких вопросах банальностей не бывает, - заверил меня дипломированный врачеватель душ. – Подсознание – дело тонкое и неповторимое.
Он был совсем еще молодой, около тридцати, может, чуть старше. Холеный, лоснящийся. Сидел важный такой, напротив меня… коренастого, пошлифованного жизнью, с сединой на висках. И кто кому тут помогать должен? Смех, да и только.
- Как давно у вас эта фобия?
- С детства. - Я достал из кармана джинсов четки, встряхнул и начал перебирать отливающие металлом бусины. И улыбнулся, заметив интерес психолога: - Помогают расслабиться и сконцентрироваться.
- А что за символ? На крест не похоже.
- Не знаю, - ответил я искренне, положив на ладонь увесистую кристальную снежинку. – Просто сувенир из далеких краев.
Я и сам не мог объяснить, откуда у меня такая любовь к этой безделушке.
Таскал с собой везде. Стоило забыть ее дома – и чувствовал себя не в своей тарелке. Даже телефон так не боялся забыть, как четки эти.
- Неплохо, - кивнул Андрей Борисович. – Иногда нам нужны такие вот «маячки».
- Да, наверно, - согласился я, прислушиваясь. – Как-то, знаете, и нервничаю меньше…
А я действительно начинал нервничать.
Потому что стоило мне отвлечься от окна – и нервы напряглись, зрение, обоняние и слух автоматически обострились, чуя неладное. Потому что стоило замолчать, и к монотонному гулу работающего кондиционера начинал примешиваться еще какой-то звук. Тихое жужжание, вибрация, улавливаемая скорее моей отточенной за долгие годы службы интуицией, а не ушами.
- Ну, хорошо, - продолжил Андрей Борисович, чуть подавшись вперед. – Если у вас остались еще какие-то вопросы по моей методике, то прошу.
Я собрался с мыслями, снова перевел взгляд за окно. Мир кипел, выплескивался на стекло полуденным огнем. Мир был таким живым… слишком живым. Очень не хотелось снова туда возвращаться…
- Почему именно сорок один день? – спросил я, наконец. – Видите ли, моя работа… Хм. Не уверен, что у меня получится выбираться к вам каждый день.
- О, - покачал головой психолог, - это совершенно необязательно! Имеется в виду, что вы должны все это время следовать пунктам методики, не пропуская ни одного дня. А я лишь установлю вам гипно-карман.
Я сам не понял почему, но слово «карман» в подобном контексте крайне неприятно резануло слух. Показалось, тут должно быть какое-то другое слово…
- Вы погрузитесь в сон, - продолжил Андрей Борисович, сопровождая слова отточенными, красивыми жестами. На долю секунды я представил, как он заучивал их перед зеркалом, поворачиваясь так и эдак, - и не смог сдержать улыбки. – Мы попытаемся убедить ваш разум, что вы не боитесь пауков. Ваша же задача – каждый день идти на страх, проводя в обществе паукообразных как можно больше времени. Можно, к примеру, купить себе домой… небольшого.
- Эээ…
- Но можно и картинку, - приободрил меня психолог. – Только понатуральнее. Мозг и ее примет за угрозу. Главное – не лениться. И не пропускать ни одного дня, это очень важно. За сорок дней сформируется новая привычка. Так сказать, гипно-карман раскроется. И ваша фобия исчезнет.
Я автоматически прислушался к голосу психолога. Нет, тут все в порядке. Что же так не давало мне покоя? И, прежде чем продолжить разговор, я взял паузу, концентрируясь так упорно, как только мог. Неприятный гул просочился под черепную коробку, прошелся щекоткой по нервным окончаниям. Изводящее ощущение… я впился руками в четки, сжал зубы, пытаясь отогнать наваждение.
Андрей Борисович все смотрел на меня внимательно, ждал вопросов и уточнений, кондиционер позади него натужно урчал, гонял воздух, создавая над головой психолога еле заметное подрагивание.
- Еще вопросы? – не выдержал он. И мельком кинул взгляд на часы за моей спиной.
- Даа… - медленно выдохнул я, сам еще не понимая, почему мне так хочется потянуть время.
Четки жгли мою руку, кажется, вибрация добралась и до них. Зуд в голове достиг апогея… а потом что-то произошло. Марево над головой Андрея Борисовича сконденсировалось, приобрело форму. Но меня это не испугало. Более того, я вдруг понял, что именно за этим сюда и явился. Шел на гул, на вибрацию, на странное ощущение. Четвертый психолог за месяц… Мерзкие твари… Студенистые щупальца, зависшие у самого моего лица, готовые впиться в глазницы, как только я позволю себе испуг.
- Олег Эдуардович?
- Да, да… - продолжил я, подбирая слова. Стараясь не сводить взгляд с лица психолога, чтобы лемуры не заметили раньше времени, что я начинаю их видеть.
А в голове моей планомерно раскрывалась гипно-закладка - да, именно так это звучало правильно – и вся моя жизнь распускалась, подобно бутону. Моя настоящая жизнь, моя память…
Олег Эдуардович Строев, агент НИИ Периметр. А точнее – агент по зачистке. Спецзадание – выявлять непрошенных гостей среди мирного населения.
И проверять кабинеты психологов было именно моей идеей.
- Я не очень вас понимаю… - признался Андрей Борисович.
Марево за его спиной тревожно колыхнулось. Главное не спугнуть их, главное – не спугнуть…
- Извините, задумался.
Куда еще люди несут свои переживания и страхи? Где еще так урожайно цветут фобии? Кто помогает справиться с паническими атаками?
Андрей Борисович сидел напротив, в открытой, располагающей к беседе позе.
Вот к таким профессионалам люди и обращаются. Им и доверяют самое сокровенное, ужасное, постыдное. Отличная столовая для потусторонних созданий. И убивать никого не надо. Для некоторых увидеть паука или мышь пострашнее смерти…
- Так что? – подытожил психолог. – Будем работать?
- Мне нужно подумать, - протянул я неуверенно, впившись взглядом в его нос. Боковым зрением пытаясь рассмотреть лемура за креслом и еще двух левее, у столика с брошюрами. Гипно-закладка в моей голове расширяла сознание, давала возможность воспринимать и обрабатывать на порядок больший объем информации. Клинч-кокон лемуров - потенциальный барьер, разделяющий наш мир и мир Крогенов - таял на глазах, делая гостей видимыми для меня.
В отличие от зугов – человекоподобных собак – лемуры крайне редко питаются кровью и мясом. Они, скорее, утонченные гурманы. Доводят жертву до приступов ужаса и впиваются своими студенистыми эфирными щупальцами в глазницы. Высасывают, выкачивают человеческие страхи, оставляя жертве пустоту и слабость. В принципе, не самая страшная раса. Но и им позволять разгуливать тут не стоит.
Тонкие, действительно похожие на местных обезьянок, но ростом под два метра, лемуры раскачивались, смотря на меня своими круглыми глазищами. Щупальца начинались за их спинами, тянулись ко мне вибрирующими, прозрачными – словно водяными – жгутами. Один лемур позади психолога, двое слева… так… кто из них главный? У кого маячок? Права на ошибку я не имею. Главарь не должен улизнуть.
Я позволил своей настоящей личности подмять под себя ущербную, неполноценную, лишенную воспоминаний о Периметре и пришельцах. О чужеродном мире Крогенов, в котором я никогда не бывал, но тварей из которого классифицировал уже довольно сносно. И о Хёле… прекрасном серебряном месте, застрявшем где-то между нами и ними, между реальностью и небытием.
Время потекло по-новому, время дробилось и распадалось. Сначала на секунды, потом на мили-, потом на мили-мили-…
Андрей Борисович встает бесконечно долго. Улыбается и протягивает мне руку для пожатия. Я делаю шаг ему навстречу… и открыто смотрю на непрошенных гостей. Лемур за креслом испуганно моргает и смотрит на того, что у столика, ближе к нему. Тот выдает говорящий о дальнейшей тактике жест – поднимает вверх мизинец. О, этот жест я знаю! Отступление! Знаю и то, что знаки имеет подавать только главный.
Жму руку Андрею Борисовичу, а потом дергаю его на себя, разворачиваю, нажимая в нужном месте на шее. Психолог громко выдыхает и закатывает глаза. Подхватить и бережно уложить… Щупальца, словно резиновые, отскакивают от моего лица, молниеносно скрываются за спинами лемуров. Главный вытаскивает из заплечной сумки небольшую ракушку – маячок…
Время растянулось лишь до какого-то предела, а потом слова ускорилось. Я кое-как опустил психолога, он ударился головой об пол. Ай, ладно, ничего страшного, максимум шишка. Схватить четки обеими руками, настроиться, встряхнуть... Цепочка разорвалась, увеличилась в размерах, превращаясь в подобие хлыста. Снежинка распухла, видоизменилась – теперь это вполне сносная рукоятка; а бусинки скатились к дальнему краю, ощетинились зазубринами, раскрутились.
Я замахнулся и достал ближайшего лемура, того, что стоял за креслом.
Не знаю, из чего состояли смертоносные бусины, какой механизм приводил их в движение, но визжащего лемура они драли на куски очень даже эффектно. Маленькие беснующиеся пилы…
Достать остальных одним движением для меня сейчас совершенно не трудно. Но я не спешу. Лучше перенести поле боя в другое место. Ни к чему оставлять тут их трупы. А в том, что трупы останутся, сомневаться не приходилось. Такая уж реальность продажная штука… скрывает в клинч-коконах лишь живые объекты.
Главарь заверещал во все горло, хлопнул по ракушке-маячку, создавая врата в Хёль – срединную землю. Подранок уже полз к своим соплеменникам, скалился и рявкал, бросая на меня злые взгляды. И это лишь еще больше раззадоривало.
Мир снаружи грыз стекло окон, мир прорывался в комнату психолога, обдавал меня своим огнем, тек по венам, бурлил, причиняя почти физическую боль… Мне было нужно, просто необходимо погасить его.
За журнальным столиком, прямо в воздухе, прорезалась дверь. Словно реальность залатали наспех рябой нашлепкой. Лемуры ретировались за нее, волоча своего раненого. Даже не предприняли попыток противостоять мне. И на что надеются? На то, что в Хёле люди устают быстрее, чем они? Рябь дрогнула по периметру, словно намекая, что дверь в Зазеркалье скоро закроется. Что кроличья нора через несколько минут вывернется наизнанку и выплюнет Алису обратно под мирные деревья. Да, теперь стоит поторопиться.
Я взвизгнул хлыстом, расправил плечи и замурлыкал себе под нос веселенькую мелодию. Кровавая полоса красной дорожкой выстлала мне путь на пир. Андрей Борисович все еще лежал без сознания, с протянутой в мою сторону рукой. Словно хотел перекрестить напоследок.
Любой маньяк скажет вам, что начал убивать из-за пресловутой внутренней пустоты. Отнимая чужую жизнь, он пытается заполнить ей свою персональную черную дыру. Со мной же дела обстоят с точностью до наоборот. Отправляя кого-то на тот свет, я делаю этот мир чуть менее живым, чуть менее ярким и раздражающим. Его слишком много у меня внутри. Я переполнен. Это действует на нервы.
Солнце кипело, плевалось золотыми брызгами, прыгало зайчиками по стенам кабинета. Солнце рвалось сквозь оконное стекло, толкало меня в спину, выпроваживая из этого мира, как крайне неудобный элемент. И я был этому рад. Я ненавидел его горячее золото. Потому что теперь мне было, с чем сравнивать.
Хёль встретил меня холодной, но сухой поземкой. Снег – не снег, пепел – не пепел… Прекрасный мертвый мир, тихий и пустой до гулкости, до звона в ушах. Успокаивающий…
Я закрыл глаза и несколько секунд просто дышал полной грудью. Вдыхал густой, апатичный воздух Хёля и выдыхал жиденькую нервозность своего родного мира. Крайне бедная на кислород атмосфера не слишком-то подходила для людей. Но мне это нравилось. Холодное серебро окутывало меня, убаюкивало, уговаривая остаться, никуда больше не спешить, ничего не хотеть.
Когда-нибудь, Хёль. Надеюсь, что очень скоро.
Я набрал в грудь побольше воздуха, открыл глаза и пригляделся, различив в сером мельтешении узкую кровавую тропинку. Если ты сможешь надолго задержать дыхание, то этот мир уступит тебе, не будет давить и слишком уговаривать. Он возьмет паузу, будет просто наблюдать.
Электроника тут летит только так, батареи разряжаются в разы быстрее обычного, а люди смертельно устают. Холодное серебро беспощадно. Но я умею договариваться. Даже с целым миром. Особенно с миром-маньяком. Мы отлично понимаем друг друга.
Лемуры впереди уже развернули врата, толкая своего подранка в родное пространство. Я нагнал их в три прыжка, рубанул одного вдоль позвоночника. Он забавно булькнул в ответ и распался на почти одинаковые половинки. Кровь брызнула мне на лицо, я инстинктивно отвернулся, но перед этим еще раз замахнулся хлыстом. Бил вслепую, но по звукам понял, что достал и второго. Смахнув с ресниц густые капли, я посмотрел бьющемуся в конвульсиях лемуру прямо в глаза. О, этот сладкий момент… В Хёле он был еще слаще. Тут смерть воспринималась как что-то очень правильное, истинное. Лемур сжимал в ладони маячок, пытался спрятать его под себя, неуклюже выворачивая волосатую руку. Совсем уж глупое действие. Я отсек его кисть, выцарапал из скрюченных пальцев миниатюрную ракушку. Подранка трогать не стал, дал ему уйти. Пусть расскажет там своим. Глядишь, месть какую мне придумают.
Серый пепел-снег молча падал к моим ногам, размазывался чернотой в лужах крови, присыпал трупы погребальным саваном. Все было так правильно и даже немного торжественно. Я выдохнул, размялся и расфокусировал взгляд, рассеял его по циклопическим постройкам на горизонте. Сомневаться не приходилось – когда-то здесь жили могущественные, практически всесильные существа. От чего умерли – непонятно. А может, и не умерли, ушли просто. Хотя, думаю, все же умерли. Да так основательно, что утащили с собой в небытие еще и кусок реальности, проделали брешь в своем мире. Вот и утекает куда-то вся энергия, час-полтора тут пробудешь – и скопытишься, пожалуй, без соответствующей экипировки. Даже физические законы тут перекошены. А как еще объяснить несметное количество артефактов?
Врата рябили, выделяясь даже на сером фоне. Стоило бы свернуть их, положить маячок за пазуху. Вот только пока я не мог себе этого позволить. Я не мог сбежать и начать потакать своим желаниям. Я все еще был ущербен. Для начала нужно было разобраться именно с этим.
Ракушку передатчика я зарыл в пепел прямо у тел, поставив в перманентный режим. Теперь с той стороны – лезь, не хочу. А именно это мне и нужно. И лучше, чтобы вызовы из Периметра мне шли каждый день. Сорок один чертов день.
Возможно, руководству Периметра действительно не нужны никакие гипно-закладки. Возможно, они всегда знают о Хёле и других мирах, нанаселенных крайне неприятными существами. Возможно. Но я не хочу выслуживаться и так долго ждать. Мне нужна свобода, прямо сейчас. Ну или через полтора месяца. Чем черт не шутит, может, душевный докторишка и прав.
А потом я вернусь к тебе, Хёль. Обязательно вернусь. Мы будем отличными партнерами. Или возлюбленными, как пойдет.
А пока прощай. Я не буду помнить о тебе, прости. Моя гипно-закладка снова сделает из меня ущербного обывателя с устойчивыми фобиями. Вечно таскающего с собой четки из странного металла. Недоумевающего, что за странные красные пятна опять появились в желобках бусин.
Я окинул взглядом серебряные равнины Хёля, мельтешащую взвесь в густом воздухе и повернулся к вратам, из которых вышел. Хлыст бился о колено змеей, укорачивался, свивался в кольцо. Дышать становилось все труднее, шаги увязали в мертвенной тиши. Словно любовница повисла на моих руках, не пуская за порог. Не желая расставаться. Я тоже не хотел расставаться. Но я уходил.
Уходил жить, как все. Раздражаться в вечерних пробках, смахивать платком со лба летний зной, грезить чем-то неосязаемым, холодным, вечным… И непонятно, почему, но очень искренне ненавидеть золото.