Отец привез этот баян с войны, он служил на Дальнем востоке на Курильских островах и участвовал в разгроме Японии. Отец рассказывал, что старшина батареи передал ему баян, потому что, он умел играть на балалайке, и сказал, захочешь, научишься и на баяне. Старшина не объяснил, какой национальности баян и где он его взял. Одним словом, трофейный он.
Так у нашего отца появился новый музыкальный друг, боевой товарищ. Баян, был старый, но крепок. Старинный баян, такого отец, раньше не видел. На нем была какая-то замысловатая резьба, мелкая инкрустация с непонятной вязью букв или иероглиф. Когда у нас дома в праздники собиралась компания, нас с братом выпроваживали на русскую печь, где мы сидели и с любопытством наблюдали за происходящим.
Еда после войны была очень скромная: картошка, винегрет, сало, соленья. На десерт был кисель из сухофруктов в плоских тарелках. Пили пиво самодельное на хмелю, лагушок с пивом, тут же стоял на печи. Пиво видать было забористое, разговор становился с каждой стопкой громче и громче. Когда все наелись и успокоились, Мария, наша мама, красивая и заводная, деланно капризно приказывала Михаилу, нашему отцу: давай, Миша, музыку- душа просит. Отец доставал баян, долго примеривая ремни, проверяя целостность мехов баяна, пробегал пальцами по ладам, наклонив голову, прислушивался к его звучанию. Одному ему известные звуки его друга баяна.
Улыбаясь и растянув меха на всю его ширь, начинал играть всем известный репертуар. Репертуар у отца был не большой, все, что он умел, это песни войны, а бывшим фронтовикам под хмельком другого и не надо. Голос у отца был негромкий приглушенный, но в паре с баяном звучал приятно и проникновенно, затрагивая все уголки души. Подготовив баян, отец начинал с песни «Раскинулось море широко», все дружно подхватывали и пели самозабвенно под мелодичные звуки баяна.
Следующей песней была «Артиллеристам Сталин дал приказ»- это папина коронка, он на войне артиллеристом был в дивизионе сорокапяток, в расчете он делал выстрел. Пропев еще несколько песен из репертуара отца, мама просила: «Ну а теперь давай, Миша, частушки. Тут начиналось что-то невообразимое, взрослые люди превращались в хулиганов, они такие частушки пели, что старший брат велел мне уши затыкать. Мат переплетался с куплетами частушек такой вязью, что как будто его и не было, очень виртуозно получалось. Видно хмель свое брал, давая в частушках раскрепощение.
Танцевать в одной комнате негде, поэтому всю энергию вкладывали в частушки. Гости расходились, мы с братом помогали маме убирать со стола и, конечно, доедать что осталось. Папа все сидел с баяном на коленях, трогая кнопки, слушал звуки баяна, как будто что- то не доиграв. Прибрав в комнате, мама, тронув отца за плечо, говорила: «Ну, все Миша, поставь баян на место, пусть он отдохнет. Отец покорно вставал и относил баян на его место, на стул рядом с кроватью.
Отец, ремонтировал, своего старого друга подклеивая и заменяя износившие детали. Друзей уже становилось меньше, фронтовые раны давали знать, перестали собираться на праздники. Изредка, просто приходили чай попить, о здоровье поговорить, о детях.
Отец уже изредка без причины брал старый баян, поглаживая кнопки , что то нашептывал ему, жалуясь на здоровье и уходящие силы. Баян, старый испытанный друг, слушая отца, понимал, отзываясь робким бурчаньем басов. Отца тоже ремонтировали, но не так успешно, организм более сложный и изношенный оказался. Не стало отца, а старый баян так и стоит на стуле на своем месте, как часовой, оставаясь преданным своему фронтовому другу.