Эшелон

Посвящается моим родителям

Семьдесят лет прошло с окончания Великой Отечественной войны. Большой войны, которая унесла десятки миллионов жителей нашей страны, которая ни одну семью не обошла "похоронкой" – почтовым отправлением, одним своим видом несшим ужас и горе получателю, которая выкосила, стерла с лица земли целые поколения молодых людей, которые должны были жить и радоваться жизни, влюбляться и рожать детей, строить новые города и совершать открытия. Вместо этого они лежат в могилах, иногда до сих пор безымянных. Потому что смерть настигла их не дома в постели, в окружении родных и близких, а в самых неожиданных местах, так что чаще всего рядом не было никого, кто бы мог закрыть глаза и тем более, в стране воинствующего атеизма, перекрестить и прочитать заупокойную молитву. И не родились у них дети, а у тех свои дети. Обломилась ветка генеалогического древа.

Павел, ничуть не запыхавшись, в несколько прыжков преодолел крутой подъем и, повернув за угол, оказался на центральном проспекте. Зеркальная витрина построенной еще в прошлом веке гостиницы отражала бравого лейтенанта. И хоть в петлицах не было заветных "пушечек", о которых он с детства мечтал, и росту хотелось бы на несколько сантиметров побольше, но общим видом юноша остался доволен – пропорциональная фигура, тонкая талия и широкие плечи, гладко выбритое лицо с высоким чистым лбом, умные глаза, или, во всяком случае, он надеялся, что они так выглядят, форма сидит ладно, нигде ни одной морщинки, портупея приятно поскрипывает, сапоги начищены до блеска. Все по уставу, без скидок на летнюю тбилисскую жару и суматошное военное время.  Вообще, не стыдно ни патрулю попасться на глаза, ни предстать пред карими очами  Светочки, к которой он сейчас спешил.
Занятый командировками по Грузии и неотложными делами в части, он больше десяти дней не видел девушку и сейчас представлял, как радостно заблестят у Светочки глаза при его виде, и она с визгом бросится ему на шею. Только бы Аглая Федоровна не оказалась дома. При одном воспоминании о матери девушки лейтенант даже поежился, отгоняя прочь неприятный образ. Но нет, Светочкина мать работает с утра до ночи и никоим образом не может в это время оказаться дома.
У Павла с первой минуты знакомства не заладились отношения с Аглаей Федоровной. Если быть совсем точным, то еще до личного знакомства. Уже по тому, как Светочка охарактеризовала свою мать: "Строгая, – подумала и добавила, – но справедливая", потом замолчала на несколько минут и, как бы оправдываясь, произнесла: "Мама очень занята и почти не бывает дома", он понял, что знакомство будет не из легких. Так и получилось.
Мать Светы оказалась чуть выше среднего роста очень худая женщина, одетая аскетично, даже по меркам их небогатого времени.
- Аглая Федоровна, - произнесла женщина и так внимательно посмотрела на друга своей дочери, что тот непроизвольно вытянулся по стойке смирно, почувствовав, что его как бы просветили насквозь рентгеном, и женщине стала известна вся его подноготная – и что его отец сражался у Врангеля, и что его родители бежали за границу, и что отца недавно репрессировали, а его самого отчислили из Ленинградского артиллерийского училища и поэтому пришлось доучиваться в Одесском автодорожном институте. 
Позже, разглядывая с девушкой небольшую коллекцию ее фотографий, Павел обратил внимание на портрет красивой молодой дамы, одетой дорого и с большим вкусом. На вопрос "кто это" Светлана удивленно подняла брови и ответила:
- Да это же моя мама.
Теперь удивляться пришлось юноше:
- Когда это она снималась?
- Давно, еще до моего рождения. Она из богатой семьи, но все бросила и по заданию партии приехала в Тифлис, чтобы делать революцию. Она член ВКПб с двадцатипятилетним стажем, - важно произнесла девушка.
С утра было очень жарко. Но это и не удивительно. Тбилиси славится своим жарким летом, когда изнуряющий зной, длящийся порой более двух месяцев подряд, без какого-либо малейшего послабления гонит жителей прочь из каменных джунглей  повыше в горы, где хоть ночи бывают попрохладнее. А в Тбилиси даже ночью можно спасаться, только облившись водой или завернувшись в мокрую простыню, и то это приносит лишь временное облегчение. Сегодня же к привычной уже жаре добавилась давящая духота. "К грозе", обычно в этом случае говорят старожилы. Но пока на небе ни одного облачка не намечалось, да и на деревьях не шевелились слегка пожухлые листья.
Паша завернул в знакомое парадное и замер от охватившей его приятной прохлады. Всегда поражался феномену этого подъезда – в любую, даже самую немыслимую жару на улице, здесь было прохладно. То ли обилие мрамора, то ли наличие сквознячка, то ли высокие потолки, а скорее все вместе взятое, помноженное на умение архитектора, сотворили этот маленький оазис посреди городской жары.
Юноша присел на широкую мраморную приступку, переводя дух. Приступки обрамляли первые четыре ступеньки лестницы и предназначались для напольных ваз, но ваз давно не было, а Паша и Светочка облюбовали эти боковые каменные полочки и часто вечерами полировали старый итальянский мрамор, прежде чем девушка поднималась к себе наверх.
Чуть охладившись, Павел бегом поднялся на второй этаж. Пятнадцать ступенек, широкая площадка, над которой на стене парила женщина, благословляя всех пришедших, и еще пятнадцать ступенек. Неопределенного грязно-серого цвета пол довольно большой прихожей второго этажа являлся наглядным примером того, что общее – это значит ничье, только с большой натяжкой в нем угадывался изначальный дубовый паркет, превратившийся за последние двадцать лет совместного пользования в нечто неподдающееся определению.
Лейтенант отдернул гимнастерку и постучался в знакомую дверь. Дверь открыли немедленно, как будто только и ждали его стука. Но вместо тоненькой Светочки, такой маленькой, что, как шутил Паша, она поместилась бы на одной его ладони, а второй бы он ее прикрыл, на пороге стояла Аглая Федоровна. Юноша весь внутренне подобрался, готовясь выпалить заветное: "Света дома?", но женщина опередила его. И каково было его удивление, когда он услышал:
- Паша, дорогой, Светочки нет.
- А где она? -  Юноша оторопел, когда вместо привычных "Павел " или "молодой человек" услышал обращение "дорогой Паша".
- На фронт ушла. Ну какой из нее вояка. Только что школу кончила, ничего еще не знает и не умеет.
Павел никогда не слышал от Аглаи Федоровны столько слов сразу. В лучшем случае, она при встрече с ним отделывалась кратким "здравствуй", а могла вообще сделать "не вижу". От неожиданности юноша даже не сразу вник в смысл слов, произносимых женщиной.
- Зачем на фронт? Какой фронт?
Женщину словно прорвало:
- Формируется эшелон из тбилисской молодежи, ребят, которые закончили школу. И Светочка попала в списки. Она же курсы сандружинниц закончила. Вот и записалась. Ничего не понимает, ей же еще восемнадцати лет нет, только в ноябре будет. Я так уговаривала повременить, но Светлана уперлась – моя страна воюет, и я пойду воевать. А куда ей воевать. Такай хрупкая, ветер дунет – упадет. Война – это не игрушки, там детям нет места. Может, она тебя послушается. Уговори ее подождать, пока восемнадцать исполнится. Куда спешить, эта война скоро не кончится.
Услышанное произвело на Павла эффект грома среди ясного неба. Он не задумывался о своих отношениях с девушкой. Конечно, она ему нравилась, и за полтора года знакомства он привязался к ней, ему нравилась ее смешливость, доброта, открытость, готовность всегда придти на помощь. Светлана обладала прекрасным голосом и в компании часто пела, но профессионально учиться пению не собиралась, хотела стать химиком. У нее были большие планы на будущее, но все разрушила война. И вот сейчас эта девушка должна отправиться на фронт и заняться совсем не женским занятием. Тут он внезапно понял, насколько ему дорога Света, и он никак не может ее потерять. Тем более, что война – это мужское дело.
- Аглая Федоровна, не тревожьтесь. Я постараюсь что-нибудь сделать, - решительно сказал юноша.
- Ты уж постарайся, Паша. Одна она у меня на всем свете. Беги на вокзал. До отправки еще есть время. надеюсь, ты успеешь, - напутствовала его женщина.
Как Павел с проспекта Руставели добрался до вокзала, он не помнил. В голове билась только одна мысль: "Только бы успеть". Что он будет делать, как постарается снять с готового к отправке эшелона Свету да и где будет искать ее в этой массе народа, он не представлял. Он полагался на случай и свое везение.
На вокзале было очень людно, но еще больше молодых людей находилось на перроне, вдоль которого стоял длинный состав. Паровоз, к счастью, пока еще не подали. Лейтенант начал методично один за другим обегать вагоны, осматривая пассажиров в поисках знакомого лица. Несмотря на то, что из репродукторов лилась жизнерадостная музыка, в воздухе чувствовалась тревога, исходившая от людей. Да и как не тревожиться. Провожающие со слезами на глазах отрывали от себя своих детей, которые порой хоть и вымахали под два метра, все равно для родителей оставались детьми, отправлявшимися в страшную неизвестность. Отъезжающие храбрились, старались держаться уверенно, но и их пугало предстоящее. Плач, крики, смех, песни – все смешалось в какую-то сюрреалистичную картину, которую можно озаглавить – "Проводы на войну".
Возле одного вагона Павел заметил знакомых парней, одноклассников Светы. Они курили и над чем-то громко смеялись. Юноша бросился к ним.
- Вы не видели Свету?
- Да в вагоне сидит. Иди-иди, а то больше не увидишь ее, уедет твоя Светка, - рассмеялся один из парней, а другой нахмурился, видимо, ему не понравилось появление лейтенанта. Павел давно подозревал, что тому тоже нравится Света, но сейчас не стал выяснять отношения.
Он поднялся в вагон и наконец-то увидел девушку.
- Пошли домой, - бросился он к ней.
Светочка сделала круглые глаза:
- Пашка, откуда ты? Что ты здесь делаешь?
- Собирай вещи и пошли, - повторил юноша.
- Я не могу. Списки. Я же буду дезертиром, - пыталась она ему объяснить.
Решение пришло само собой.
- Бери свои вещи и пошли к начальнику. Будем тебя убирать из списка.
Девушка схватила свой рюкзачок и пошла следом за Павлом. А он направился прямо к начальнику эшелона.
- Товарищ майор, разрешите обратиться.
- Слушаю вас, лейтенант, - хриплым голосом ответил майор.
- Эта девушка, Рудина Светлана, - юноша кивнул в сторону Светы, - не может отправиться на войну.
- Почему она не может отправиться?
- Ей еще нет восемнадцати лет, - привел свой довод Павел. – А в армию берут только с восемнадцати лет.
Мужчина сверился со своим списком, кивнул головой и ответил:
- Ей исполнится восемнадцать через несколько месяцев, так что ничего страшного. Пока обучится, как раз и подойдет срок. В конце концов, сейчас война, так что на такую мелочь, как несколько месяцев, можно не обращать внимание.
- Но она жена офицера. Как он будет сражаться на фронте, если не будет знать, где его жена, - привел еще один довод лейтенант.
- Какого офицера жена? – удивился начальник. – Здесь про мужа ничего не написано.
- Моя жена, - стоял на своем Пашка. – Мы недавно поженились. И еще она ждет ребенка.
Юноша придумывал на ходу, но отступать не собирался.
- Это меняет дело. У вас свидетельство о браке с собой? Откуда я могу знать, что вы говорите правду.
Как убедить этого майора. Где сейчас взять свидетельство, которое пока и не существует в природе. Павел оглянулся и вдруг увидел коменданта вокзала, которого он хорошо знал.
- Николай, выручай, - бросился он к нему. – Подтверди начальнику эшелона, что Светлана моя жена, и она беременна.
- Поздравляю с женитьбой. Когда это ты успел? – обрадовался товарищ.
- В том-то и дело, что еще не успел. Приехал из командировки, а ее забирают на фронт. Но мы завтра же распишемся, - заверил он Николая.
- Ладно, подтвержу твои слова, только ты меня не подведи, свадьбу не откладывай и меня обязательно позови.
 
 Павел и Светочка поженились на следующий день. Свадьбу даже по военным меркам справили очень скромную. Не до веселья было. Через девять месяцев у них родился сын, но прожил всего два дня. Следующий ребенок появился на свет только через пять лет после войны в самый День победы. Это была я.
Тот эшелон так до фронта и не дошел. Его разбомбили, и от всех этих тбилисских юношей и девушек в живых осталось два человека.
Эту историю я много раз слышала от мамы. И только один раз она в конце добавила;
- Вот так. Не успей тогда Павлуша к отправлению поезда, не было бы ни тебя, ни твоей сестры.
А папа никогда ничего не рассказывал. Во всяком случае, я никогда не слышала от него ни одной истории из его военного прошлого. Только за праздничным столом в день моего рождения первый тост он всегда поднимал за День победы и за память тех людей, которые отдали свою жизнь за эту победу.
Отец не вспоминал войну. Будучи прекрасным рассказчиком, любящим находиться в центре, он в любой компании, независимо от ее возраста и социального статуса, в течение нескольких минут с легкостью овладевал всеобщим вниманием своими сочными рассказами. Но среди этих рассказов не было воспоминаний о сражениях, в которых он участвовал.
Однако война никогда не отпускала его. Как-то мы с ним возвращались из Москвы в Тбилиси. В аэропорту как раз недавно установили металлоискатели. Раз за разом проходил Павел через рамку. Он уже вывернул все карманы, даже те, про которые и не помнил, снял часы и обручальное кольцо, а прибор все звенел и звенел тревожно.
- Может, вы делали операцию, и хирурги забыли что-то металлической внутри вас? – наконец предположил кто-то из служителей аэропорта.
- Точно, - хлопнул себя по лбу папа. – В сорок втором году осколок немецкого снаряда попал в нервный узел, и хирурги не решились его извлечь. Так он сидит там до сих пор.
Давно нет в живых моих родителей. Они ушли из жизни сравнительно рано, один за другим, не прожив генетически отпущенного им срока. И это тоже результат той большой войны.
Мне же иногда снится один и тот же сон.
Медленно движется эшелон. Паровоз с трудом тащит длинный состав. Вдруг с ясного синего неба, незамутненного ни единым  облачком, начинают падать бомбы. Вмиг все меняется – кругом огонь, кровь и смерть, крики и стоны раненных. Люди бегут прочь от горящих вагонов, инстинктивно пытаясь спастись от настигающего их свинца.
Тысячи раз видела я подобную картину в кинофильмах. Только там играли артисты, а здесь у людей лица с фотографий из маминого альбома. А вот и она сама лежит, глядя невидящими глазами в небо. Моя мама, так и не ставшая женой и матерью. А вместе с ней неродившиеся я и моя сестра. И наши так и неродившиеся дети и внуки.
Хорошо, что это только сон …


Коллаж Ирины Амбокадзе